• Как Пётр I стал пиротехником и даже получил за это диплом.
• Какой транспорт горожане шутливо прозвали «обнимусь», и почему там и правда иногда обнимались.
• Что собой представляли «штакеншнейдеровские субботы».
Миллионную иногда называют улицей разбитых сердец. Драмы здесь было предостаточно. Но появилась Миллионная еще на плане города, который подписал Пётр I. Эта улица видела и первые омнибусы, и первые каменные дома на месте деревянных, и первое каменное мощение положили именно здесь.
Петербургская Сахара
Начнем изучение улицы мы не с домов, а с самого пустынного ее пространства – Марсова поля. Когда-то здесь был огромный плац без единой травинки. По нему гулял ветер и носилась пыль.
Устроено это поле было, конечно, не для посиделок с пикниками. Здесь проводили смотры войск и праздники в честь побед. Они обычно заканчивались фейерверками – «потешными огнями». От них и произошло первое название этого места – Потешное поле. Пётр I так сильно любил фейерверки, что прошел обучение и получил аттестат бомбардира, утверждавший: «Господина Петра Михайлова признавать и почитать за совершеннейшего, осторожного и искусного огнестрельного художника». Император сам участвовал в таких потехах, запускал пиротехнические снаряды. Ему принадлежит фраза: «Лучше б те деньги на фейерверк потрачены были, чтобы народ в сей час великий плезир имел».
Фейерверки стали не простым развлечением – а высказыванием, политической рекламой и способом обучения простого народа. В XVIII веке фейерверки заменяли сегодняшний телевизор: в них могли рассказать о победе в каком-нибудь сражении или, например, познакомить с устройством мира по Копернику. Издавались даже журналы, где публиковались «программки» – пояснения к фейерверкам, над которыми работали лучшие ученые, в том числе и Ломоносов.
Потешное поле во времена Екатерины I переименовали в Царицын луг, но попытки сделать из него зеленый регулярный парк никак не удавались – военные во время смотров и парадов вытаптывали на горе садовникам зеленые насаждения. Так и закрепилось имя древнеримского бога войны Марса. Придя сюда смотреть парад, можно было встретить Пушкина, Жуковского или Крылова. А в другие дни устраивались песни, пляски, народные гулянья с балаганами, каруселями и катальными горками высотой около 20 метров. На балаганных представлениях публика могла наблюдать выступления кукольников, фокусников, а также заезжих актеров-комедиантов. 4 апреля 1912 года было анонсировано солнечное затмение. А откуда лучше всего наблюдать подобное явление? С Марсова поля, естественно! Местные бизнесмены спохватились и быстренько соорудили к этому случаю маленькую частную обсерваторию. Отличный, кстати, маркетинговый ход получился! В отсутствие телевизоров и гаджетов просмотр природных явлений пользовался необычайной популярностью. Когда на поле не проходили мероприятия или гулянья, пейзажи порой здесь случались марсианские: пыль стояла столбом, дули ветра, местные за это прозвали его «петербургской Сахарой». В начале XX века Северную столицу буквально захлестнуло новое модное развлечение – skating ring, или, по-нашему, «ролледром». И, как вы думаете, где располагалась самая большая и популярная развлекательная площадка? Конечно же на Марсовом поле!
«Недавно в Петербурге одновременно открылось несколько скетинг-рингов (колесный каток). Теперь каждый день в больницы стали привозить катающихся с переломами ног. Характерным явлением перелома на скетинг-ринге является повреждение ноги сразу в трех местах».
Площадка ринга была устелена паркетом, а пространство ярко освещалось гирляндами – это был настоящий праздник! Место, конечно, считалось элитным. На ролледроме собирались если уж не сливки общества, то как минимум «молочный состав повышенной жирности». Во время паузы между катаниями можно было отдохнуть в плетеных креслах и послушать журчание фонтанов в окружении растений. После бурного веселья гости могли заглянуть в буфет на шампанское или отведать изысканных блюд. Роллердром, за-за царившей здесь атмосферы неугомонной радости, прозвали «дворцом пьяноблудия».
«Под флагом скетинг-ринга вырос грандиозный ресторан для всепьянейшего препровождения времени с шампанским на десятках столиков, с отдельными кабинетами и с торговлей до часа ночи. Давно ли выступала Академия художеств за сохранение стильности старого Петербурга? И вот теперь испорчена красивейшая часть старого города. Ресторан-монстр заслонил вид, с одной стороны, на Летний сад и Инженерный замок, с другой – на Мраморный дворец».
Нынешний, не такой праздный и развлекательный вид, Марсово поле обрело после революции 1917 года, когда здесь захоронили более 180 солдат и рабочих, погибших в дни революции, создали памятник по проекту архитектора Руднева. Именно на Марсовом поле от факела из мартеновской печи Кировского завода впервые зажгли Вечный огонь, остальные такие по всей стране зажигались потом от него.
Мраморный дворец
Там, где сейчас находится Мраморный дворец, раньше был Почтовый двор. Главное тусовочное место петербургских старожилов, куда приходили за новостями или развлечениями, послушать оркестр из 12 музыкантов, которые по голландской традиции в полдень играли на трубах и рожках. Если хотелось посмотреть другие диковинки, то рядом находился «Зверовой дом», помимо леопардов и «морских котов», здесь содержали большого слона, дипломатический подарок Петру I от персидского шаха. В 1720 году на «Слоновий двор» привезли в качестве экспоната Готторпский глобус из Шлезвига.
Это была уникальная конструкция, внутри которой в гигантском шаре помещался планетарий со звездным небом и сиденьями для зрителей.
В 1726 году глобус был перенесен в башню Кунсткамеры. Увы и ах, все эти прекрасные постройки были деревянными, поэтому выгорели в 1737 году, и участок ждал своего нового предназначения много лет подряд, до 1768-го.
В этот момент на сцену вышла Екатерина II. Она решила, что такому месту нечего пустовать и стоит здесь построить дворец для главного своего фаворита – Григория Орлова, чтобы ему недалеко было от Зимнего дворца домой ездить, да и чудесные виды на Неву в придачу. Поговаривали, что сама императрица делала чертеж здания. А за прототип взяли французские замки: самый близкий по стилистике королевский дворец династии неаполитанских Бурбонов в городке Казерте. Но как бы то ни было, проект итальянского архитектора Антонио Ринальди удался на славу, он стал единственными на то время дворцом, облицованным натуральным камнем, а не оштукатуренным. Мраморным дворец тоже прозвали неспроста: на отделку, наружную и внутреннюю, собрали около 30 видов различного мрамора, добытого в Финляндии, например, чудесно контрастирующих на втором этаже капителей из розового тивдийского мрамора и голубого рускеальского мрамора. Крыша была покрыта медными листами, блестевшими на солнце, и казалась золотой.
Дворец строился долго, за 17 лет поменяться успели и отношения Екатерины II с Орловым, и моды. Фаворит к тому времени уже женился на своей двоюродной сестре, тронулся умом после ее смерти от чахотки, поборол эпидемию чумы в Москве, лишился благосклонности императрицы и умер в 1783 году. Дворец был достроен через два года после этого.
Екатерина II решила, что негоже добру пропадать, и вручила особняк своему внуку Константину на свадьбу. Мог бы и у этой сказки быть хороший конец, но брак Константина потерпел фиаско. Его жена, Саксен-Кобургская принцесса, в православии Анна Фёдоровна, сбежала от мужа после его диких выходок и измен. Константин в то же время предпочитал жить в Варшаве и стал главнокомандующим Польской армией. Так что после 1812 года в столицу он не возвращался – жил в морганатическом браке с польской графиней Жанеттой Грудзинской. А дворец передался следующему хозяину – сыну Николая I – великому князю Константину Николаевичу, известному своими либеральными взглядами и возглавлявшему Комитет по освобождению крестьян. Именно там разработали закон об отмене крепостного права. Но и этот герой счастлив в Мраморном дворце не стал. С женой, его троюродной сестрой, эрнестинской принцессой, в православии Александрой Иосифовной, у них слишком отличались интересы. Она увлекалась мистицизмом, он – флотом. Поэтому, несмотря на общих пятерых детей, Константин не стеснялся новых связей, его любовью стала танцовщица Санкт-Петербургского Большого театра – Анна Кузнецова. За такую открытую связь и неверность семье Константин был наказан императором Александром III, лишен должностей в Морском министерстве и флоте. Князя хватил удар, и он остался в Крыму под опекой своей официальной жены, которая запретила его встречи со второй семьей.
«Насколько можно понять, он требует свидания с ними… Не бессердечно ли лишать его такого утешения теперь, когда он в таком совершенно беспомощном положении? Мы даже склоняемся к тому, что было бы правильнее при теперешних условиях дать больному это утешение. Но тут встречается непреодолимое препятствие: Мама никогда не согласится на приближение той особы. У мамы на этот счет составились свои твердые убеждения. Она думает, что, послав Папа тяжелую болезнь, сам Бог порвал всякие связи его с прежней жизнью…»
После смерти отца дворец должен был перейти к Николаю Константиновичу, но произошел один из самых громких скандалов в истории императорской семьи. В середине апреля 1874 года великая княгиня Александра Иосифовна поняла, что пропала важнейшая семейная реликвия: исчезли несколько бриллиантов с оклада иконы, которой Николай I благословлял ее с мужем на брак. После долгих поисков следопытами были найдены камешки в одном из ломбардов столицы, а отнес их туда, как оказалось, личный адъютант старшего сына, Николая. И это была не первая его кража, на вырученные деньги молодой человек хотел содержать свою любовницу, американскую танцовщицу Фанни Лир. В наказание семейным советом было решено отправить князя в Туркестан, где для него был выстроен дворец в Ташкенте. А Мраморный дворец достался другому брату, Константину. Он запомнился миру как прекрасный поэт, президент Императорской академии наук, любитель трюфелей в шампанском, покровитель искусств и завсегдатай «темной стороны» Петербурга. В своих мемуарах Константин упоминает приключения, происходившие с ним в банях, и невозможность борьбы с одолевавшими его страстями. Несмотря на такие происшествия, князь обзавелся крепкой семьей с девятью детьми, одному из них удалось при помощи Максима Горького сбежать из революционной России. Хотя с супругой, принцессой Саксен-Альтенбургской, в России переименованной в Елизавету Маврикиевну, князь не ладил, скучал и писал в дневнике:
«Со мной у нее редко бывают настоящие разговоры. Она обыкновенно рассказывает мне общие места. Надо много терпения. Она считает меня гораздо выше себя и удивляется моей доверчивости. В ней есть общая Альтенбургскому семейству подозрительность, безграничная боязливость, пустота и приверженность к новостям, не стоящим никакого внимания. Переделаю ли я ее на свой лад когда-нибудь?»
Последним литературным трудом Константина Романова стала драма «Царь Иудейский», позже сыгранная в Эрмитажном театре и вскоре запрещенная к постановке Святейшим синодом. Личные покои князя в Мраморном дворце дошли до нас, так же как и подлинные скульптуры в нишах – они олицетворяют четыре времени дня: утро, полдень, вечер и ночь.
Миллионная улица была законодательницей нового. Например, здесь пустили один из маршрутов первого общественного транспорта – омнибусов. Маршруты различались по цветам, здесь ездили темно-зеленые кареты, на которых можно было уехать от Аптекарского переулка в сторону Калинкина моста. Омнибусами интеллигенция, конечно, не пользовалась. Это был конный транспорт, который был по карману гувернанткам, мелким чиновникам, рабочему люду. Ходила шутка: «При посадке в переполненный омнибус пожилую даму сильно затолкали. “Неужели в Петербурге не осталось интеллигентов?” – возмущенно восклицает она. “Интеллигентов как грязи, омнибусов мало”».
По сути, это была огромная повозка, вмещавшая 15–40 пассажиров, метко прозванных петербургскими обывателями «сорок мучеников». Ее главные недостатки – сильная тряска и грохот, а также толкучка. Поэтому другое прозвище транспорта – «обнимусь». Хорошее чувство юмора все-таки было у дореволюционных петербуржцев! На тридцать лет омнибусы прочно вошли в быт горожан, но потом появился конкурент – конки и трамваи. Они были более плавными, меньше грохотали, и к 1910 году омнибусы совсем исчезли из городского пейзажа.
Миллионная не зря так названа, она была еще и местом, где проворачивали миллионные сделки. В доме № 10, где проживала семья архитектора Штакеншнейдера, были еще его мастерская и бюро. Заказчики могли посмотреть на проекты зданий в выставочном зале, подписать документы в приемной, а простые горожане имели возможность, если не заказать проект, то хотя бы снять одну из квартир во флигелях. Или если не хватает интересной светской жизни – заглянуть в литературный салон жены архитектора, там, к примеру, Достоевский познакомился со светилом юриспруденции Анатолием Кони. В этом светском салоне появлялись и Айвазовский, и Брюллов, и многие другие представители света.
Но все начиналось не так блестяще. Андрей Иванович Штакеншнейдер родился в Гатчинском уезде, как считается, на мельнице сына известного кожевенника из Брауншвейга. Мальчиком он любил рисовать и возводить замки из известняка, который находил рядом с домом. А в 13 лет поступил в Императорскую академию художеств, после которой работал чертежником в Комитете строений и гидравлических работ. Знаковая для него встреча случилась через четыре года – он был определен рисовальщиком к самому Монферрану на проект Исаакиевского собора. Благодаря этому знакомству Штакеншнейдер обрел заказчика – графа Бенкендорфа, которому хотелось обновить свой дворец в Прибалтике. Проект получился в лучших традициях романтических замков, словно выстроенный для рыцарей и их принцесс. Навещавший своего доверенного генерала император Николай заинтересовался работой зодчего – и пригласил его работать над проектами императорских домов. Мариинский, Таврический, Николаевский и Новомихайловский – можно сбиться со счету, сколько дворцов руки мастера Штакеншнейдера появилось в Петербурге. Архитектор обладал чудесным вкусом, о чем свидетельствуют объемы заказов и постоянная занятость. Свой личный дом на Миллионной улице он спроектировал во флорентийском стиле, окружал себя людьми интеллигентными – его жена проводила «штакеншнейдеровские субботы» и собрания литераторов.
После революции улицу переименовали в честь С. Н. Халтурина. Революционер прославился тем, что в 1879 году под псевдонимом устроился на работу в Зимний дворец и, планируя покушение на Александра II, умудрился пронести в здание около 30 килограммов динамита. Но план террориста не удался, и покушение 5 февраля 1880 года было неудачным.