• Благодаря кому дом Мурузи стал известеным литературным салоном.
• В каком «парижском» дворике сидели Бродский, Довлатов и Цой.
• Как простая крепостная актриса Прасковья Жемчугова стала хозяйкой знаменитого Фонтанного дома.
Букинисты и парикмахеры
Название Литейный – сохранилось еще с тех времен, когда улочка выглядела неприглядно, в этом районе находился литейно-пушечный двор. Здесь в деревянных домиках проживали рабочие, открывали свои мастерские ремесленники, а на углу с Большой «першпективой» (будущим Невским) даже возникло что-то вроде биржи труда, на которую приходили мастера, искавшие работу. Место это в народе тогда стало называться Вшивая биржа, так как среди мастеров попадались и поденщики, люди без определенной специальности, которые брались за любую работу. В этой толпе кандидатов сновали в надежде на заказ уличные парикмахеры, готовые причесать и поменять имидж любому желающему тут же, на уличной тумбе.
Помимо парикмахеров, Литейный облюбовали и букинисты. В 1884 году здесь открылся культовый магазин «Букинист» Василия Клочкова, ставший символом любви к чтению. Этот книжник-антиквар был внучатым племянником Александра Смирдина, книгопродавца и издателя, которому удалось сделать книгу дешевле и популярнее. Ведь раньше массы читали лубочную литературу, на полноценные книги у многих не хватало денег, чтение было привилегией дворян. Смирдин же издавал красивые и доступные тиражи, Державина, Батюшкова, Жуковского, Карамзина, Крылова, сочинения Пушкина, причем его издания читали не только в столице, но и в провинции.
Потомок решил продолжать дело дядюшки с увлеченностью своим делом. Его считали одним из лучших букинистов эпохи – он изменил образ антиквара с ютящегося в подвале нищего на имидж статного ученого и знатока, способного проконсультировать книголюбов, дать совет, помочь найти редкую книгу. К нему заглядывали пополнить свою коллекцию Блок, Мамин-Сибиряк, Куприн; в его лавке завязывались дискуссии, проходили встречи увлеченных читателей. У Клочкова вышло самое большое в мире количество антикварных каталогов (более 600 за все время), которые он отправлял даже в отдаленные концы страны.
Вспоминали, как Василий Иванович в магазине «находился безвыходно целый день до поздней ночи, питаясь одной сухой пищей и чаем; составлял каталоги, занимался росписью поступавших собраний, писал ответы на запросы клиентов». Букинист так заботился о своем детище, что даже не завел семьи, видимо, еще и подорвал здоровье: не дожил и до пятидесяти пяти лет. Но наследие его осталось, и даже повлияло на ход истории. Магазин был настолько известным, что сюда захаживали за полезными книгами как седовласые старцы, так и юноши с горящими глазами, мечтами и амбициями. В 1890 году один из них посетил магазин Клочкова и купил книгу Янсона «Теория статистики». История умалчивает, горел ли в ту пору его взор, молодой человек по имени Володя Ульянов позже будет пользоваться статистикой, строя новое государство. Может быть, благодаря тому, что вождь мирового пролетариата был посетителем лавки на Литейном, этот магазин в советские времена никогда не подвергался никаким реорганизациям. Даже в годы блокады там продолжали торговать книгами. К сожалению, новое столетие он уже не пережил и закрылся в 2005-м.
Исчез и популярный в свое время (в 1950–1970‐х годах) магазин парфюмерии и косметики ТЭЖЕ, который находился в доме № 76. Ленинградские леди любых социальных слоев мечтали о небывалой редкости для советского ассортимента – губной помаде и пудре с этим романтичным французским по звучанию названием. Дамы порой даже не подозревали, что расшифровывалось название вовсе не по-французски: «Трест ЖирКость». А название ТЭЖЕ – всего лишь аббревиатура этого диковинного имени. Среди питерских щеголей даже ходила поговорка: «На губах – ТЭЖЕ, на щеках – ТЭЖЕ, целовать где же?»
Дом Мандельштама
Литейный богат на писательские и творческие адреса, «любовные треугольники» и вдохновенные закоулки. Дом № 15, например, прославился тем, что в 1904–1905-х годах здесь проживала семья Мандельштама, а также его романтическое увлечение – актриса и художница, прославленная красавица Ольга Гильдебрандт-Арбенина, в которую был также влюблен Николай Гумилёв и другие поэты Серебряного века.
«Этот дом существует и теперь, но он такой загрязненный и дворы такие темные и неуютные, что трудно поверить, что это тот же дом. Квартира 23 или 22 <…> Семья М. поселилась в этой квартире после того, как мы переехали в другую (налево) <…> Моя приятельница, жившая над этой квартирой, этажом выше, говорила, что она и ее брат очень жалели об этой перемене, потому что от нас не было протестов на их катанья на велосипеде по коридору, а мать М. протестовала. Сама она часто кричала через окно какие-то повеления сыновьям <…> Но садик во дворе был уютный, круглый, с кустами акаций и сирени и с большим шаром посреди, как на дачах тогда».
Дом Мурузи
Совсем неподалеку, в доме № 24, построенном в восточном стиле с арабесками, терракотовыми колоннами и витиеватыми орнаментами, закручивались и другие драмы. Какой была повседневность творческих людей в дореволюционном Петербурге? Действительно ли они прожигали жизнь в кутежах, или, наоборот, днями-ночами терзали себя философскими размышлениями о бренности мира и любовных драмах? Дом Мурузи может нам поведать хоть и не о всех, но о части загадочных творческих личностей.
Здесь более десяти лет жил еще один любовный треугольник Серебряного века: символисты Дмитрий Мережковский, 10 раз номинировавшийся на Нобелевскую премию по литературе, Зинаида Гиппиус и критик, редактор литературного отдела журнала «Мир искусства» Дмитрий Философов.
Мережковский и Гиппиус были яркими персонажами своего времени, старались быть в тренде и в плане литературы, и в плане личной жизни. Они расширили привычные рамки отношений и пытались построить нечто, следующее традиции «тройственного устройства мира». В то же время Гиппиус говорила о том, что они с Мережковским прожили вместе 52 года, «…не разлучаясь ни на один день». Пара проживала в доме Мурузи долгое время и создала литературный салон. Его яркой и экстравагантной хозяйкой была сама Зинаида Гиппиус, которая изначально согласилась, что будет писать только прозу, а муж – стихи. Но талант каждого в этой паре был многогранен, поэтому соглашение пришлось нарушить.
Салоны изначально были дружескими встречами, но круг друзей был настолько интересен, что творчество обсуждали без конца. Начинающие писатели-символисты считали своим долгом побывать в этой квартире и услышать критику своих произведений. Причем авторитетом обладало мнение Гиппиус, женщины без специального образования, которая, помимо блистательного литературного таланта, обладала еще тонким умом и «роковой» красотой. Она постоянно эпатировала гостей своим внешним видом, курила, выбирала мужские костюмы и даже подписывалась мужскими псевдонимами: Антон Крайний, Лев Пущин, Товарищ Герман, Роман Аренский, Антон Кирша, Никита Вечер и другие). Это было равноправие в браке, эмансипация и раскрепощение – невиданные для женщин прошлых веков свободы.
«Высокая, стройная блондинка с длинными золотистыми волосами и изумрудными глазами русалки, в очень шедшем к ней голубом платье, она бросалась в глаза своей наружностью. Эту наружность несколько лет спустя я назвал бы боттичеллиевской… Весь Петербург ее знал, благодаря этой внешности и благодаря частым ее выступлениям на литературных вечерах, где она читала свои столь преступные стихи с явной бравадой…»
Гиппиус без нотки сожаления критиковала молодых поэтов, порой очень сурово, с высокими требованиями к произведению – оглашала «приговор» откровенно и резко.
В их салоне, «настоящем оазисе русской духовной жизни начала XX столетия», дискутировали не только на тему литературы, здесь обсуждали и политику, и философию, и актуальные новости. Поэтому стать завсегдатаем дома Гиппиус и Мережковского было равно войти в богемное творческое общество. Здесь можно было встретиться и пообщаться с Блоком, Белым, Брюсовым.
Причем прославивший направление символизма Блок тоже получил свою долю критики от Гиппиус. Она на тот момент была уже известной поэтессой и раскритиковала его в пух и прах: «Вошли ли эти первые робкие песни в какой-нибудь том Блока? Вероятно, нет. Они были так смутны, хотя уже и самое косноязычие их – было блоковское, которое не оставляло его и после и давало ему своеобразную прелесть», – вспоминала она позднее. Было на что обижаться, но поэты остались друзьями.
Гиппиус посвящала Блоку стихи, он – ей в ответ. Поменяла все Октябрьская революция. Гиппиус эти события возненавидела.
Как скользки улицы отвратные,
Какая стыдь!
Как в эти дни невероятные
Позорно жить!
Лежим, заплеваны и связаны,
По всем углам.
Плевки матросские размазаны
У нас по лбам…
Конечно, она порвала отношения со всеми, кто революцию принял. Не смогла простить Блоку слов о том, что эти события – «очистительный ураган».
Некогда творческий салон в их квартире стал обычной коммуналкой.
Пару слов стоит сказать и о самом доме Мурузи, для своего века он считался передовым. Поэты и писатели прозвали его парадную украшенной «под роскошную турецкую баню». О такой роскоши многие только мечтали: в барские квартиры второго и третьего этажей было проведено паровое отопление, а вот на самом верху обогревались старыми печками с дровами.
Дом Мурузи и дальше притягивал поэтов и писателей в свои стены. «Литературным» он стал в 1919 году, когда в одной из пустующих квартир разместилась студия при издательстве «Всемирная литература». Издательство это возглавлял Максим Горький, здесь читал свои стихи Блок, преподавали Гумилёв и Чуковский. В этом доме уже Гумилёв организует литературные вечера, носившие название «Дом поэтов». Причем не абы где, а в бывшей квартире известного банкира Гандельблата, где раньше размещался целый концертный зал с металлической мебелью. Апартаменты, в которых жил еще сам Мурузи, выкупил в 1992 году один финский пенсионер. В них когда-то стоял мраморный фонтан и были потолки с позолоченной лепниной.
В доме провел свои детство и юность будущий писатель Даниил Гранин, а после него в коммунальной квартире – Иосиф Бродский. В 2010 году коммуналку Бродского начали расселять для создания музея поэта.
«Разумеется, мы все [жители квартиры. – Ред.] делили один клозет, одну ванную и одну кухню <…>. Что до ванной – гигиенические привычки были таковы, что одиннадцать человек нечасто сталкивались, принимая ванну или стирая белье. Оно висело в двух коридорах, соединявших комнаты с кухней, и каждый из нас назубок знал соседское исподнее».
«Дом Сен-Жермен»
Пройдя немного по Литейному вдоль веющего восточной сказкой дома Мурузи, можно попасть во дворик «Дома Сен-Жермен», или «Пале Рояль».
Со стороны проспекта кажется, ничего здесь интересного, обычный желтоватого оттенка дом, который Достоевский описал как «цвет балясины». Но, как это часто бывает, красивое скрыто от глаз: пройдя через тройную арку, попадаешь в потайной дворик с шуршащим фонтаном и завораживающими входными порталами дверей. Эту французскую роскошь строили для нефтепромышленника Гукасова, а в позднесоветские времена во дворе собиралась андеграундная рок-сцена Петербурга. Представить только здесь Цоя, поющего свои хиты в окружении скульптур и старинных фонарей. Но вернемся чуть-чуть назад, во время Гукасовых: это семейство на заре нефтяного бума предугадало, во что выгодно вложиться. Тогда на смену паровым двигателям медленно приходили бензин и электричество. Братья, рискнув, стали скупать нефтяные месторождения поблизости от Баку и стали важнейшими игроками отрасли, конкурируя с известными семействами Нобелей и Ротшильдов. Их тактика ведения бизнеса была построена в том числе и на родственных связях: каждый из братьев был главой представительства в разных странах. Абрам Осипович – в Лондоне, Аршак представлял компанию в Баку, возле нефтезавода, а старший брат Павел – в столице, Петербурге. Так получилось, что они занимали ведущие должности и в других компаниях нефтяной отрасли России, их насчитывалось около двадцати – в качестве членов советов директоров, управляющих, владельцев и так далее.
Для ведения бизнеса Каспийской нефтяной компании все трое получили соответствующие знания: Павел Осипович и вовсе разбирался в нефтехимии, добыче, переработке и транспортировке черного золота. Получая колоссальные доходы, нефтепромышленник Гукасов тратил деньги с щедростью индийского раджи и с небрежностью графа Монте-Кристо – об этом в столице знали все.
Часто проекты делались в расчете на то, что их выкупит Гукасов. Так получилось и с нашим особняком. Статский советник Фёдор фон Крузе специально вложился в перестройку здания, ожидая, что перебравшийся в столицу Гукасов захочет жить в шикарном особняке в парижском стиле – с парком и оранжереей, дворцовой мраморной лестницей и бальным залом. Дом же, стоящий на первой линии, стал доходным – источником средств, практически полностью компенсировавшим содержание фамильного особняка.
Почему же дворик прозвали Сен-Жермен? Все из-за схожести с французскими садами.
От того старинного дворика до наших дней дошли ограда, ваза и фонарный столб с не работающим теперь механизмом подъема фонарей с механической тягой, светильник в котором зажигали канатным способом. Фонарь произведен на чугунолитейном заводе Франца Карловича Сан-Галли. Местные старожилы утверждают, что это одни из первых фонарных столбов Петербурга. Вдобавок на зданиях во дворике можно увидеть три горельефа с головой Минервы в шлеме в стиле эпохи Возрождения, маски сатиров на фасадах и латинские надписи.
В самом же доме уцелели прекрасные изразцовые печи. В 1918 году в доме жила гражданская жена Максима Горького, она же комиссар театров и зрелищ Союза коммун Северной области Мария Андреева. Сюда любили приходить Николай Гумилёв и Анна Ахматова, жившие неподалеку. Есть предположение, что в саду выступал Фёдор Шаляпин. Эпохи менялись, а творческая элита по-прежнему любила это место, здесь искусство словно витает в воздухе. В 1960–1970-х во дворике Сен-Жермен снова встречались поэты и писатели, среди них Иосиф Бродский и Сергей Довлатов.
Часто здесь собирались музыкальные тусовки с участием Виктора Цоя, Бориса Гребенщикова и Константина Кинчева.
Фонтанный дом
Литейная часть Петербурга славится своими поэтическими адресами, один из которых – Фонтанный дом. Здесь, во флигеле Шереметевского дворца, почти 30 лет жила и творила Анна Ахматова. Дворец принадлежал одной династии более 150 лет, а земли здесь они получили еще при Петре I, но тогда их жилище было не таким грандиозным, всего лишь одноэтажным домом в саду. Шикарный барочный вид появился позднее при участии крепостного архитектора Ф. С. Аргунова, по проекту Саввы Чевакинского, главного архитектора флота. Он успел прославиться работами над застройкой Кронштадта и складов Новой Голландии, проявив себя как опытный и талантливый зодчий. Шереметевы со временем стали одной из богатейших семей империи, в их владении было 140 тысяч душ крепостных, поэтому их особо не обременяли жизненные заботы, они могли праздно проводить время, а талантливых крепостных брали в театральную труппу в Москве. Театр стал настоящей страстью Шереметевых, они собирали способных детей крестьян, обучали их актерскому мастерству, танцу, вокалу. Весь свет аристократии мечтал побывать на их спектаклях и посмотреть на игру взращенных Шереметевыми талантов.
По-настоящему яркая жизнь заиграла во дворце при графе Николае Петровиче Шереметеве, когда тому поручили управлять придворными театрами. Жизнь Николая могла перевернуться, когда ему предложили жениться на внучке Екатерины II, вельможа породнился бы с династией Романовых. Но его сердце завоевала простая крепостная актриса, Прасковья Жемчугова. Она обладала неслыханным талантом: когда актриса в Фонтанном доме пела в присутствии Екатерины II – та, не скрывая восхищения, подарила ей бриллиантовый перстень. Шереметев решил дать ей вольную и жениться, но императоры отказывали один за другим, и Екатерина II была против, и Павел I отказал, Александр I также дал согласие не сразу: негоже знатному вельможе вступать в союз с крестьянкой, даже если она очень талантлива. Тогда Шереметев тайно обвенчался с Прасковьей; многие его знакомые перестали из-за этого с ним контактировать, и только Александр I, молодой и свободолюбивый император, войдя в ситуацию, признал этот брак. В союзе родился сын, Дмитрий Николаевич, которого увлекли изящные искусства. Он был прекрасно образованным человеком, коллекционером и меценатом. Он покровительствовал художнику Кипренскому, который здесь, в Фонтанном доме, написал знаменитый портрет Пушкина. Дворец украшали произведения живописи и скульптуры, здесь хранилась большая коллекция оружия. При последнем владельце дворца Сергее Дмитриевиче здесь собирались на заседания члены исторического Общества любителей древней письменности, выступал Великорусский оркестр В. В. Андреева (первый в истории России оркестр русских народных инструментов). После революции Сергей Шереметев, стремясь сохранить исторические и культурные ценности, хранящиеся в Фонтанном доме, передал его государству.
Так наступает новая, литературная глава в истории Фонтанного дома.
Здесь, в квартире искусствоведа, теоретика авангарда Николая Пунина, деля с его первой семьей общие комнаты, часть своей драматической жизни провела Анна Ахматова. Их жизнь в доме была запутанной и сложной, угнетали не только времена, коммунальный быт, отсутствие работы и творческие рамки, но и невозможность вырваться из этого любовного треугольника. Пунин отдал Ахматовой свой кабинет, а в столовой они всей семьей принимали гостей, литераторов и ученых, старались сохранять свой привычный быт, вместо советских праздников отмечали Рождество и Пасху. В начале 1930-х квартиру уплотнили, сын кухарки Пунина получил право на отдельную комнату, из-за волны репрессиий продолжать привычный образ жизни было больше нельзя. В страхе ожидали, что в дверь позвонят. Так и случилось, Ахматова застала здесь три ареста ее сына Льва Гумилёва, который поселился здесь же, в конце коридора и спал на чемодане, отгородив себе место, и два ареста Пунина. Многие трагические события жизни в Фонтанном доме нашли отражение в «Реквиеме» и «Поэме без героя». Ахматова пыталась заступиться за близких ей людей, написала письмо Сталину, и вскоре их выпустили. Но через три года вновь арестовали Гумилёва, отправили в лагерь.
С Пуниным на тот момент поэтесса рассталась, но переехать было некуда, да и не хотелось после столь близких отношений, – приходилось делить жилплощадь. Гости Ахматовой по-разному описывали обстановку в квартире: кто-то как «развал и убожество», а для кого-то эта комната была освещена «волшебным светом», наполнена красивыми вещами, оставшимися от прошлой жизни. Здесь ей однажды нанес визит секретарь английского посольства И. Берлин. После этого визита, как она сама считала, за Ахматовой была установлена слежка, жизнь разделилась на до и после, а надежды таяли как лед. Ахматова стала жертвой знаменитого постановления «О журналах “Звезда” и “Ленинград”», лишивших поэтов средств к существованию. Пришедшего с фронта сына в третий раз арестовали. Тем не менее, в этой удушающей и накаляющейся обстановке Ахматова продолжала творить. Она жила в Фонтанном доме до 1952 года.