• Кто дал старт традиции «В Питере – пить», и при чем здесь строители-сезонники.
• Где впервые в 1900‐х годах появились вендинговые аппараты с шоколадками.
• Какой дом жители прозвали «Слезой социализма».
Эта улица известна каждому, кто ходил в Петербурге по барам. Рубинштейна – средоточие ночной жизни города, улица вечеринок, ресторанных посиделок и успеха. Если какой-то улице могут позавидовать другие, то, пожалуй, этой.
Как так получилось, что именно сюда идут «В Питере пить», есть и гулять?
Всё по порядку.
До 1929 года улицы Рубинштейна как таковой вообще не было, потому что была она Троицким переулком. В те времена она была вполне себе заурядной улочкой, на которой разместилось подворье знаменитой Троице-Сергиевой лавры, так название и прижилось.
В округе вдоль реки Фонтанки в те годы располагались дачи крупных чиновников и вельмож, причем к ним подъезжали на лодках со стороны реки, где были парадные фасады. А вот хозяйственные подъезды были как раз со стороны Троицкой. Питейные истории на этой улице начались еще в те времена, около Пяти углов можно было найти заведения на любой вкус: трактиры и портерные, куда захаживали проживавшие рядом строители-сезонники из Костромской губернии, они славились своей бесшабашностью и любили выпить, поэтому квартал воспринимался как разгульный. Ближе к центру Троицкой улицы, хоть длиной она была меньше километра, показывалась совсем иная жизнь: манящие интригующими витринами ювелирные, цветочные, мебельные и модные магазины, пестрая толпа бегущих за покупками горожан, булочки от Филиппова и вкуснейший шоколад от Жоржа Бормана. Но на гастрономии и шопинге дело тоже не заканчивалось.
Именно на Троицкой открылась первая в стране женская гимназия, здесь проходили легендарные театральные эксперименты с яркими выступлениями Маяковского, сюда ехали в первый советский рок-клуб и за бутербродами в кафе-автомат. На Троицкую многие приезжали развлекаться в «Зал собраний Павловой», где проводились благотворительные спектакли, громкие балы и выставки художников, здесь можно было проникнуться традициями Польши, заглянув в дом польской культуры «Огниско».
В кварталах, ведущих в сторону Владимирского проспекта, любили селиться купцы и приказчики, поближе к своему месту работы – Гостиному, Сенному, Апраксиному дворам. Рыночный быт доставал и до переулков возле Троицкой улицы – недалеко находился крупнейший в городе ломбард, поэтому публика здесь селилась колоритная: старьевщики, татары-халатники, торговцы казанским мылом и галантереей.
«Квисисана»: пирожки и свидания
Но помимо не очень респектабельной публики, на Троицкую заглядывали и состоятельные горожане, правда, с обратной ее стороны, которая ближе к Невскому проспекту. На Рубинштейна, 1, стоит интересный доходный дом, с балкончиками и ажурной лепниной, которым владел великий князь Сергей Александрович. Для нашего рассказа он важен тем, что здесь располагался культовый ресторан «Квисисана», в филиалы которого захаживали многие знаменитости, включая писателя Куприна и поэта Блока.
Буфет был не простой, а весьма необычный, автоматический. Его открыл как обычный ресторан в начале 1900‐х годов итальянский предприниматель, но продержался его бизнес совсем недолго, газеты о нем отзывались как о «ресторанчике дурного тона с тухлыми котлетами на маргарине, разбитым пианино и жидким кофе».
Итальянец не сдавался, решил попробовать снова, открыв заведение совсем поблизости – в здании петербургского отделения Московского купеческого банка на Невском. Но на этот раз он придумал заманивать посетителей экзотикой, показать, какой будет еда будущего из фантастических романов.
Официантов в заведении не было – все работало по принципу современных вендинговых аппаратов, только тогда назывались они буфет-автомат.
Ассортимент был тоже вполне простой: салаты по 10–20 копеек, бутерброды – по 5. Если примерно прикинуть, сколько это в переводе на сегодняшние рубли, то цены получатся весьма ресторанные: почти 800 руб. за салат и около 200 за бутерброд.
«Мы заходили в „Квисисану“, где были автоматы с бутербродами и чудесные филипповские пирожки. Ради того, чтобы посмотреть лишний раз, как вертится автомат, я съедала огромное количество бутербродов и уговаривала всех делать то же самое».
Буфет-автомат стал частью фольклорной культуры города, и студенты переделали латинскую пословицу Mens sana in corpore sano (в здоровом теле здоровый дух) в «Мене сана ин Квисисана».
Удивительно, но ближе к ночи приличный буфет на Невском становился пикантным местом, куда отправлялись в поисках острых ощущений. Зал набивался битком, столы наполнялись пирожками, вином и пивом. Подобную ночную жизнь описал Блок в «Незнакомке». Остались воспоминания современников: мужчины и женщины могли здесь оценить «только мускульную силу, дородность, округлость, упругость форм, изящество, здоровье, страстность и выносливость». Женщин здесь было до 200–300, а мужчин в несколько раз больше.
«Квисисана» стала одним из символов дореволюционного Петербурга, она встречается в текстах Набокова, Мандельштама, Пастернака. А знаменитый «Пирожок из „Квисисаны“» вспоминался многими в эмиграции как призрак утраченного «блистательного Санкт-Петербурга».
«Кафе-гастритник» из будущего
Напротив, на ул. Рубинштейна, 2, тоже находится бывший доходный дом.
Именно здесь открылась первая в Российской империи гимназия для женщин. Вплоть до середины XIX века в Российской империи обычных женщин возможностью учиться обделяли, это была привилегия дворянок, и то только со времен Екатерины II. Многих представителей интеллигенции плачевная ситуация беспокоила, шли постоянные дебаты. На волне такого интереса к теме известный педагог Николай Вышнеградский обратился к императорской семье и принцу Ольденбургскому, которые его инициативу поддержали.
В новую гимназию на Троицкой, которую назвали в честь покровительницы, императрицы Марии Александровны – супруги Александра II, могла пойти учиться любая девушка. Ограничения были лишь по возрасту, учениц брали от девяти до тринадцати лет. Набор предметов, конечно, сильно отличался от училищ для мальчиков, а еще они делились на обязательные и необязательные. Первыми считались Закон Божий, русский язык, история, география, естественные науки, арифметика и геометрия, пение, чистописание, рисование и рукоделие. Ко вторым были отнесены французский и немецкий языки, «а равно музыка и танцование». Чтобы научиться танцевать или говорить на иностранном языке, нужно было доплачивать. Танцы, например, были не для бедных – по рублю за каждый урок!
В советское время в этом доме появилось кафе с автоматами самообслуживания, видимо, оммаж нашей прекрасной «Квисисане», про которую писали выше, но эти вендинговые машины советского кроя быстро вышли из строя. Горожане шутливо прозвали это кафе «Гастритник», тем не менее оно успело стать важной достопримечательностью на Троицкой. В кафе-автоматах меню было незатейливым: здесь можно было отведать автоматически поданную машиной солянку и котлету или сосиски со шматком квашеной капусты. Всё это, конечно, вызывало гастрономический протест в желудке, но воспринималось как аттракцион и вскоре закрылось – после, уже в 1980‐х годах там можно было запросто встретить Виктора Цоя. Хрущёвские «ящики с едой» за 15 копеек, брошенных в специальное отверстие, давали эффектную сцену из фильмов про космическое питание и межгалактические путешествия: машину начинало трясти, она издавала инопланетный гул, а потом выдавала бутерброд. Автоматы стали символами будущего, прогресса и научно-технической революции.
До революции на первом этаже этого же дома размещалась знаменитая булочная Филиппова, создателя сайки с изюмом. По легенде, которую рассказал Владимир Гиляровский в книге «Москва и москвичи», все произошло так: однажды за завтраком генерал-губернатор Москвы Арсений Закревский в выпечке обнаружил таракана. Он срочно пригласил к себе для строгой беседы булочника Филиппова, чтобы тот разъяснил недопустимую ситуацию. Смекалистый пекарь не стушевался, быстро схватил булку и проглотил ее, заявив, что внутри был всего лишь изюм. Вернувшись в булочную, Филиппов высыпал в тесто горсть изюма и немедленно запустил в продажу новую сайку, чтобы губернатор не подумал чего плохого. Покупатели были в восторге, получился хит! Булочные Филиппова стали расти как грибы после дождя.
Помимо свежейшей выпечки разных мастей и форм, будь то булочки с поджаристым загибом, обсыпанные мукой, маленькие копеечные французские хлебцы именовавшиеся «жуликами» или витушки из перевитых жгутов крутого теста, саечки, обсыпанные маком или крупной солью, сайки простые, в булочной предлагали «горячие и холодные блюда, а также всевозможные напитки и мороженое». Кроме того, здесь можно было выпить кофе и шоколад, отведать кулебяки, торты, крем, пломбир, и это всё в великолепных интерьерах с деревянными панелями, обилием зеркал, хрусталя и бронзы.
Товар всегда был первой свежести, а контроль качества был такой: изделие клали на полку, придавливали ладонью и через какое-то время оно возвращалось к прежней форме – это было показателем свежести и хороших ингредиентов.
Дом «слеза социализма»
Следующее здание, на улице Рубинштейна, 7, получило прозвище «Слеза социализма». Дело в том, что строилось это жилье как экспериментальное, в то время, когда популярными стали идеи обобществления быта и жизни в коммуне. Проживать здесь должна была техническая интеллигенция, а проект разрабатывала команда молодых инженеров и писателей во главе с учеником Фёдора Лидваля – Андреем Олем. «Дом-коммуна инженеров и писателей» был новаторским: здесь у жильцов не было кухонь в квартирах, женщины освободились от кухонного рабства, поэтому нужно было использовать общественную столовую на первом этаже, рассчитанную на 200 мест. Для удобства жильцов построили комнаты для отдыха, библиотеку, детские комнаты и даже солярий и площадку для игр на крыше. Но жильцы всё плакались: как можно жить в таких крохотных квартирках и пользоваться одним туалетом и ванной на этаже? Со временем у дома стала протекать крыша, появились подтеки на стенах, вот и прозвали за набор неудобств жилье «Слезой социализма». В 1960-е все-таки пришлось проводить перепланировку, и у каждой квартиры появились туалеты и кухни.
Самая известная жительница «Слезы социализма» поэтесса Ольга Берггольц прожила в квартире № 30 одиннадцать лет, но и она жаловалась и называла свой дом «самым нелепым домом в Ленинграде».
«Вынули душу, копались в ней вонючими пальцами, плевали в нее, гадили, потом сунули обратно и говорят – „живи“… Выживу? Всё еще не знаю…»
Ольга смогла выжить и даже поддержать в трудные времена других: ее голос по радио был одним из немногих лучиков надежды в дни блокады Ленинграда. Это ее слова: «Никто не забыт, ничто не забыто».
Концертный зал тезки Анны Павловой, рокеры и Йоко Оно
Пока в одной семье разгорались такие страсти, улица Троицкая жила своей, совсем другой, более предсказуемой и беспечной жизнью.
В доме на Рубинштейна, 13, до революции был зал, которым владела Анна Павлова, но не прославленная балерина и десерт в ее честь, а простая купчиха. От хозяйки даже осталось послание внутри театра – это надпись перед входом в фойе второго этажа. Анна Павлова сама не пела и не танцевала, но позволяла этим заниматься другим талантливым людям и сдавала свой зал в аренду. Здесь проходили концерты и поэтические вечера, на которых можно было встретить, например, молодого Блока, читающего стихи, или послушать выступление создателя первого оркестра народных инструментов, виртуоза-балалаечника Андреева, а еще сходить на представление в студию Мейерхольда.
Здесь же проходили выставки картин, аукционы, находился Клуб художников, одним из создателей которого был Николай Николаевич Ге. У клуба была постоянная экспозиция и библиотека. Работала бесплатная воскресная рисовальная школа, устраивались лекции.
Самое жаркое время в истории дома началось в 1981 году, когда здесь появился Ленинградский рок-клуб. В этих стенах выступали Борис Гребенщиков и Виктор Цой.
«Правила, принятые в рок-клубе, теперь могут показаться необычными. По субботам проходили общие собрания, куда надо было приходить отмечаться. Все рассаживались, и в алфавитном порядке выкрикивались названия групп. “Аквариум!” – “Здесь!” – отвечал Гребенщиков. “Аукцыон!” – “Тут, тут”, – подавал я голос. За неявку на перекличку могли исключить из клуба… Несмотря на то что в создании рок-клуба принимал участие Комитет госбезопасности, он сплотил многих музыкантов, которые были разбросаны по всему городу. До него в Ленинграде не было мест, где все могли бы общаться, выступать, обмениваться чемнибудь, а в рок-клубе был нормальный зал и приличная аппаратура. Не могу сказать, что та система, в которой мы все жили, была лучше или хуже нынешней. Просто время было такое. Другое».
Концерты эти имели колоссальный успех. Зал был рассчитан примерно на 200 человек, а желающих увидеть своих кумиров было гораздо больше, поэтому вокруг здания, в его подъезде собирались толпы, люди залезали на деревья, пытались проникнуть через окна, чердаки и подвалы. Со временем в клуб стали приезжать и иностранные гости, например в феврале 1987 года гостьей стала Йоко Оно, в 1988 году неожиданно выступила группа Scorpions.
Дом Шерлока Холмса
Следующий знаменитый адрес на бывшей Троицкой улице – Толстовский дом, который с писателем Толстым связан лишь косвенно. Владельцем доходника был далекий, как другие галактики, родственник Льва Николаевича, его пятиюродный брат. Благодаря своим массивным аркам и красивым ракурсам дом полюбился киношникам и часто играл роль «европейской улочки» в советских фильмах, например в «Приключении Шерлока Холмса и доктора Ватсона», «Приключении принца Флоризеля».
Дом растянулся на целый квартал, у него три внутренних двора и уйма деталей: вазы в нишах, проездные арки с огромными фонарями, изысканные барельефы. Все это – элементы северного модерна, плод фантазии архитектора Лидваля, так любившего этот стиль. Помимо красоты – дом невероятно функциональный. Так как строился он в начале ХХ века, удобства здесь были примерно как у нас с вами: в квартирах было электричество, мусоропроводы, ванные комнаты, телефон, система вакуумных пылесосов, паровое отопление от собственных котельных, на этажи жителей доставляли изящные лифты. Наледи на крыше и страшной грозы петербуржцев, «сосуль», здесь тоже не было – под козырьком находилась труба с паром, который растапливал снег на крыше.
Квартиры, и десятикомнатные, и даже однокомнатные, которые стали популярными еще в те годы для холостяков, были невероятно просторные. К примеру, старший дворник проживал в служебной квартире, считающейся очень маленькой, а было в ней 77 квадратных метров. Оказывается, в объявлениях прежде всего указывали количество окон и куда они выходят – на улицу или во двор. Помещение меньшей площади, но с большим числом окон стоило дороже, чем противоположный вариант. Дом полюбился не только киношникам, но и другим творческим личностям. До революции здесь успели пожить Куприн и Аверченко, а в советские годы – певец Хиль, балерина Колпакова, дирижер Марис Янсонс. Даже Распутин здесь отметился, сюда он заглядывал в гости к князю Михаилу Андроникову, «одной из наиболее зловещих личностей в общественной жизни России», известному авантюристу, пытавшемуся использовать связи Распутина в своих корыстных целях и предоставлявшему помещения в квартире для тайных встреч с его сторонниками А. Н. Хвостовым и Белецким. Они по иронии судьбы позже задумали покушение на Распутина.
Другая квартира со странностями – под номером 660. Считается, что живший здесь востоковед Дмитрий Позднеев, родственник Булгакова, мог стать прообразом его Воланда. Помимо курения трубки главное совпадение – глаза. У Позднеева глаз был искусственный, и у Воланда, по описаниям, один глаз тоже был пустым и черным.
Коммуналка Довлатова
Совсем неподалеку находится дом № 23, где успели пожить Довлатов, Райкин и Джон Рид: его прозвали домом без башни. Сюда стоит заглянуть и ради архитектуры: изначально дом задумывали с башенками по углам и майоликовыми вставками, как настоящий сказочный замок, но средства быстро закончились. Зато сама форма удивительно геометрична и симметрична, особенно внутренний двор.
В 1917-м в этом доме гостил американский писатель Джон Рид, когда приехал освещать события революции, взять интервью у Ленина и написать книгу «Десять дней, которые потрясли мир». Потом, спустя годы, здесь с 1944-го почти тридцать лет в двух комнатах коммуналки проживала семья писателя Сергея Довлатова. Ближайшая троллейбусная остановка на Невском была его мини-офисом: там, в тапочках и халате, искрометный писатель с фокстерьером Глашей под мышкой встречался со знакомыми, отдавал долги и делал новые. Теперь Довлатову даже поставили памятник: по замыслу писатель стоит в двери той самой коммуналки, рядом на столе его вечная подруга – печатная машинка «Ундервуд», а вокруг стола табуретки, которые намекают, что его творчество – для всех. И правда, многие фразы из текстов Довлатова стали крылатыми. «Какое это счастье – говорить, что думаешь! Какая это мука – думать, что говоришь!»