• Где завтракали сливки петербуржского общества, включая Дягилева, Шаляпина и Кшесинскую?
• Почему Большую Морскую прозвали в народе Брильянтовой?
• Как «Астория» была связана с «Титаником»?
Большая Морская однажды успела побывать главной улицей Петербурга, где бокалов шампанского на завтрак выпивалось точно не меньше, чем на Шанз Элизе, и уж тем более на Невском проспекте. Сложно поверить, но это был настоящий «ренессанс». Произошел он в тот момент, когда Елизавета Петровна, сопровождаемая вереницей свиты в париках и кринолинах, вероятно, растянувшейся на всю улицу, временно перебралась сюда со своим двором, пока Растрелли не покладая рук строил Зимний дворец. За императрицей поехали и незаменимые фрейлины, подтянулись представители дворянства.
Так Большая Морская стала самой престижной улицей города, здесь даже впервые замостили мостовую деревянными торцами, которые были мягче и приятнее заставляющих смешно подпрыгивать даже самых знатных пассажиров экипажей булыжников. Первый участок нового покрытия, как ни странно, выложили под окнами дома генерал-губернатора Петербурга. Раньше за дорогу перед домами приходилось отвечать самим обремененным жителям – делать дорогу перед домом, да еще и ставить фонари… «Каждому жителю против своего двора посыпать песком и камнем, мостить гладко, как будет показано от мастеров, и чтобы были твердо утверждены, дабы весною и в дожди не заносило» – вот такие обязанности были у петербуржцев в 1718 году. Также они несли бремя уборщиков, им приказано было «всякий сор сметать». Если в дореволюционной столице вам хотелось встретить кого-то известного, можно было смело отправляться искать счастья на эту улицу. Здесь бывали и великие князья, и видные депутаты Государственной думы, и титулованные дворяне, состоящие при императорском дворе, и вечно спешащие чиновники, заходившие в офис одного из крупнейших банков империи, Азовско-Донской коммерческий банк в доме № 3–5. Большую Морскую можно в шутку прозвать Петербургской-Сити, здесь кипела деловая жизнь. Благодаря этому улица всегда была передовой, здесь появлялись городские новинки: первые, удивлявшие своим магическим светом газовые фонари в 1835 году. Первое электричество пятьдесят лет спустя, и даже первые электрические часы и Центральная телефонная станция.
Самые дорогие украшения, самые пафосные рестораны и самая нарядная публика – улицу даже прозвали в народе Брильянтовой.
Здесь было принято завтракать с шампанским, сплетничать, отправляться, как мы бы сегодня модно сказали, на бранч – праздная публика захаживала к Кюба на Большую Морскую, 16, как его еще назвали: не просто ресторан, а Ресторан Ресторанович. Француз Жан Пьер Кюба, правда, лично гостей не встречал, да и вообще здесь редко появлялся: его сам Николай II попросил заведовать императорской кухней, где он успел послужить и при отце, и при деде императора.
У ресторана было другое название, «Кафе де Пари», но имя Кюба прижилось у завсегдатаев. Завтраки в этом заведении были легендарны, помимо сливок съедобных за столиками по утрам можно было увидеть и сливки общества: Дягилева и Шаляпина, приехавших из Москвы Бахрушина и Мамонтова, скандально известную прима-балерину Мариинского театра Матильду Кшесинскую в обществе великих князей… Здесь не было лишних людей, средний чек хорошо отсеивал разношерстную публику. Здесь заключались миллионные сделки, обсуждали разлетавшиеся потом быстрее телеграфа новости бомонда. Первый завтрак стартовал в 9 утра, а второй – с 13 часов.
Ближе к вечеру начиналась развлекательная программа. Например, устраивали вечера в честь балерин. Бенефисы знаменитых артисток Императорских театров, или, например, Айседоры Дункан. Если хотелось порадовать артисток ароматным свежим букетом – можно было их найти в одном из лучших цветочных магазинов города, «Флора». Его открыл бывший садовник графов Юсуповых, флорист Герман Эйлерс. До XIX века цветочных не было – букеты собирали в своих или чужих оранжереях или покупали в «Аптекарском огороде». Украшать цветами, словно сочно пахнущее летнее поле, бальные залы, брать букеты как аксессуар в театр, сервировать цветочными композициями столы к званому ужину было чрезвычайно популярно. Нам сегодня кажутся странными предпочтения дам при выборе цветов: «Собираясь на бал, я очень обдумывала свой туалет; никогда я не желала казаться такой хорошенькой, как в этот вечер; на мне было белое платье и ветки репейника на голове, такая же ветка у лифа», – описала свой наряд Е. А. Сушкова. Сегодня дама с репейником вряд ли покажется публике очень модной, только если это не вызов общественному вкусу. Пока мода на цветы росла – бизнес Эйлерса цвел ярчайшими красками: в 1913 году у него было уже пять филиалов. Самый большой – напротив Казанского собора, на Невском, 30.
Русская кухня как диковинка
Если же богемная жизнь вас не привлекала, можно было зайти отведать русской кухни на любом из трех этажей ресторана «Малоярославец» на Большой Морской, 8. Владельцы заведения готовили не иноземные «фрикасе-курасе», а нормальные русские блюда вроде стерляжьей ухи и бараньего бока с гречневой кашей. Местечко это облюбовали чинные министры, чиновники средней руки и беллетристы, а бывало, что приватные кабинеты ресторана использовали для тайных делишек или передачи взяток. Ходила история о том, как «в кабинет ресторана к министру внутренних дел Игнатьеву заходил секретарь, принося по купюре. После этого секретарь выходил и говорил посетителю, “железнодорожному королю” Лазарю Полякову, что Николай Михайлович спит, и тот давал следующую купюру, пока не набралась подходящая сумма. По результатам этой встречи была построена Большая хоральная синагога».
Ювелиры и драгоценности
На Большой Морской можно было не только сходить на богемный завтрак, но и устроить богемный шопинг, правда цены кусались. Здесь находились лавки популярных и дорогих ювелиров, среди которых – дом Болина, мастера, создававшего короны для семьи Романовых. Изысканные, сверкавшие ярче звезд короны использовались в самых торжественных случаях: великие княжны надевали их исключительно на коронации и свадьбы.
Николай II был частым клиентом этого магазина, он выбирал здесь подарки на дни рождения и приятную мелочовку для себя самого, например жемчужные пуговички с бриллиантами всего лишь за какие-то семь тысяч рублей. После революции коллекционеры с азартом охотились на шедевры фирмы «Болин», и одна из корон оказалась в коллекции жены американского посла мадам Марджори Дэвис. Посольский особняк, где проживали супруги, описал в романе «Мастер и Маргарита» Булгаков где был великий бал у сатаны. Собрание русского искусства мадам Дэвис – одно из самых известных в мире, она даже открыла Музей русского ампира в Вашингтоне. Забавный факт, что в этом семействе прославилась не только Марджори, но и ее отец, изобретатель хлопьев для завтрака.
«Цацки» от Фаберже
Конкуренция на Большой Морской среди заведений и магазинов была неслыханной. Совсем неподалеку от дома Болина располагался магазин корифея ювелирного мастерства – Карла Фаберже, который начинал продавать свои украшения в другом сегменте, его шедевры были доступнее. Например, у Болина цена гарнитура начиналась с 10 тысяч рублей, а «цацку» от Фаберже можно было ухватить за 140 рублей (сегодня это примерно 50–60 тысяч рублей). Такой была средняя месячная зарплата поручика или чиновника, незавидной суммы могло хватить на претендующую на свадебный подарок кокетливую брошку для возлюбленной или брутальный портсигар для тестя. Карл Фаберже подошел к бизнесу творчески: еще 18-летним юношей он отправился в путешествие по разным странам, чтобы научиться самым передовым ювелирным секретам у лучших мастеров. Вернувшись, он в 24 года стал во главе семейного бизнеса и прославил его на весь мир. Главный успех Фаберже был в привлечении в свои клиенты царской семьи. Яйца «Фаберже» стали его визитной карточкой. История началась с яйца «Курочка», которое, вопреки расхожему мнению, придумал не сам Фаберже, а Александр III для своей жены в 1885 году, как напоминание о датской традиции и детстве императрицы. Фаберже воплотил кажущуюся наивной фантазию императора в жизнь. Подарок так понравился, что Карла сделали придворным ювелиром императорского дома. Заказывать яйца у Фаберже стало традицией – Николай II покупал по два яйца в год для матери и для жены. За все годы получилось более 50 пасхальных яиц, каждое из которых имело свою «фишку», зачастую с юмором: птички при нажатии кнопок оживали, скакали, а яйца таили секретики внутри. Чтобы изготовить один такой шедевр, нужен был почти целый год, причем работала над ювелирным чудом целая команда, сам Фаберже придумывал идеи и руководил мастерами.
При чем здесь «Титаник»
После утомительного шопинга у Фаберже пора заглянуть в одни из лучших интерьеров города, в гостиницу «Астория».
При одном из первых владельцев на этом месте – князе А. П. Львове здание выглядело не лучшим образом: «…отхожие места по их ветхости распространяют вонь, водосточные трубы не в исправном виде, и дождь портит наружную штукатурку стен; потолки, стены, полы, двери и окна требуют окраски и починки…». Колоритным был и состав жильцов дома, среди которых можно было встретить: шведку Брауер, занимавшую аж целых пять комнат, какую-то девицу Мейер, которой понадобилось иметь четырнадцать (!!!) комнат, доктора медицины Манасевича, придворного зубного врача Вагенгейма, часового мастера Пиля, владельца макаронной фабрики Тогнолатти, золотых дел мастера Якоби и других занимательных персонажей.
К 1890-м годам в здании размещались магазины: «мебельный, оптический и табачный; мастерские: сапожная, водопроводная, слесарная и механическая, булочная, трактир, посудная лавка, правление пароходства и даже – Городское училище». Со временем район поменялся, и выросла грандиозная гостиница «Астория».
Название ее связано с семьей богатейших бизнесменов Америки – Асторов. Они создали сеть фешенебельных отелей «Вальдорф-Астория», самая известная из которых располагалась в Нью-Йорке. Потом «Астории» стали строиться по всему миру, в том числе и Санкт-Петербурге. Братья Астор инвестировали и в российский филиал. Только одна беда – как раз под конец строительства гостиницы в 1912 году случилась катастрофа на «Титанике». Один из братьев погиб с честью, уступив свое место в спасательной шлюпке детям и женщинам. Это был Джон Джекоб Астор IV. Тем не менее гостиницу с помпой открыли, архитектор Лидваль построил настоящий шедевр.
«Новый грандиозный отель в Петербурге. Здание отеля задумано целиком огнестойким и будет оборудовано новейшими системами отопления, вентиляции, водоснабжения, канализации, лифтами, холодильниками и т. п. Оно будет заключать в себе около 250 жилых комнат, несколько больших зал, в том числе один со сценой и зимним садом, и пр.; подвальные этажи и пространства под дворами будут водонепроницаемыми и предназначаются для служебных помещений».
Тончайшей работы мебель, белейшая и накрахмаленная постель, с возможностью в ней же отведать идеально приготовленный завтрак – за эти качества «Асторию» оценила богемная публика, сюда заезжала Айседора Дункан, Сергей Дягилев давал здесь обеды в честь известных балетных и оперных артистов. Великие князья приглашали сюда гостей на балы. В «Астории» в порыве моды на все английское, возникшей, видимо, из-за схожести погоды с петербургской, можно было поучаствовать в чайной церемонии и попробовать лучшие сорта чая из Цейлона в рамках файв о’клок (five o’clock), дегустируя напиток из сервиза с Императорского фарфорового завода.
Англомания перешла в повседневную жизнь: играли в лаун-теннис, ходили на скейтинг-ринги, и даже император увлекся велоспортом – купил себе и дочерям в магазине торгового дома «Победа» английские велосипеды.
В дни блокады Ленинграда «Асторию» бомбы не разрушили. Здесь были устроены военный госпиталь и стационар для писателей, художников, музыкантов. Ходил слух, что Гитлер берег отель для банкета по случаю взятия Ленинграда. Вроде бы уже отпечатали билеты с открытой датой на это мероприятие, вот только состояться ему, к счастью, было не суждено. Зато потом здесь побывали другие исторические личности. «В Ленинграде мне бы хотелось остановиться в “Астории”», – пожелала премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер, готовясь к поездке в СССР. И ее мечта сбылась!
Праздную прогулку заядлый денди мог продолжить в направлении особняка Демидова, дома № 43, – ровесника Исаакиевского собора. И архитектором его был также Огюст Монферран. Талант Монферрана и деньги Павла Демидова – одного из богатейших промышленников России, владельца чугуноплавильных заводов, – позволили пуститься в невиданные до этого эксперименты. Демидов купил особняк, чтобы отметить женитьбу на прославленной петербургской красавице, дочери выборгского губернатора, фрейлине двора Авроре Шернваль фон Валлен. Шли пересуды, что Аврора, которая уже дважды отказала Демидову, купилась на «миллион в брачной корзине». А другие шептали, что замуж выйти свою фрейлину уговорила сама императрица, ведь Демидов был важным меценатом и одним из главных промышленников. Со стороны жениха тоже не обошлось без сплетен: его предостерегали злые языки, что Аврора Карловна прежде уже два раза была помолвлена, но оба жениха по странному совпадению погибли, не успев встать к алтарю. Демидов был непреклонен и решил жениться во что бы то ни стало. Для новобрачных выстроили невиданной красоты особняк, который прославился своим Малахитовым залом, где впервые для отделки помещения использовался натуральный малахит, добытый во владениях Демидовых на Урале, его брали за образец при отделке лектория Зимнего дворца и иконостаса Исаакиевского собора. Эта дорогая порода раньше использовалась только в прикладном искусстве – для декора табакерок или шкатулок. В особняке, правда, новобрачные почти не жили – больше времени проводили на лечебных курортах Германии. Возможно, зря Павел Демидов не слушал предостережения своих знакомых – уже через четыре года после свадьбы он скончался, в 1840-м. Аврора осталась с полуторагодовалым сыном Павлом Павловичем, будущим князем Сан-Донато. Тот уже не устраивал здесь балов, был транжирой и прославленным повесой, поэтому, как гласила молва, за проигрыш в карты, сдал особняк итальянскому посольству за 10 000 рублей в год.
Дальше дому была предначертана интересная судьба: он стал баптистской церковью. Новая хозяйка здания, княгиня Наталья Фёдоровна Ливен, проводила в Малахитовом зале «духовные беседы со свободным доступом всех желающих». И правда, прийти сюда могли все: от конюхов до аристократов. Последние жаловались, что во время собраний вынуждены сидеть бок о бок с кучерами и чувствовать запах навоза. Хозяйка призывала терпеть и принимать людей всех сословий: даже несмотря на то что малахит в зале редел – во время встреч гости тайком отколупывали кусочки ценного декора и забирали с собой сувениры от Демидовых. Журналисты с сарказмом писали об этих встречах евангелистов: «Тут княгиня, а рядом с ней кучер, потом графиня, дворник, студент, прислуга, фабричный рабочий, барон, фабрикант, и все вперемешку. Все слушают со вниманием, а потом встают на колени, обернувшись лицом к стулу, и молятся своими словами». Казалось бы, с чего описание приводится таким насмешливым тоном? Дело в том, что в то время евангелисты подвергались гонениям, их браки считались незаконными, активных проповедников высылали в Сибирь. Один из идеологов конфессии, Василий Пашков, был выслан из столицы по требованию государя. Но когда дело дошло до гостиной на Большой Морской – император смилостивился.
Наталья Ливен была бывшей фрейлиной, знакомой семьи Александра III, поэтому при попытке закрыть собрания произнесла: «Спросите у его императорского величества, кого мне больше слушаться: Бога или государя?»
Александр будто бы сказал на это: «Она вдова, оставьте ее в покое». Так этот дом остался оплотом евангельской общины на тридцать пять лет.
После евангелистов особняк выкупили итальянцы, разместив в доме посольство. Около 1925 года особняк остался без герба и без малахита – убранство Малахитового зала, включая колонны, камин, мрамор и наборный паркет, – демонтировали и направили в Италию, но ценный груз был потерян, и до сих пор остается загадкой – куда же он мог исчезнуть. Вам тоже захотелось отправиться на поиски и найти шедевр?
«Единственный дом в мире»
«Наш розовый гранитный особняк был № 47 по Большой Морской <…> Я там родился – в последней (если считать по направлению к площади, против нумерного течения) комнате, на втором этаже – там, где был тайничок с материнскими драгоценностями».
Такое описание своего дома оставил 55-летний Владимир Набоков в автобиографичном романе «Другие берега». Владелицей дома была его матушка, Елена Рукавишникова, наследница сибирских купцов и золотопромышленников. Особняк ей подарил отец накануне свадьбы с Владимиром Дмитриевичем Набоковым, сыном министра юстиции. Здесь же родился и провел детские годы будущий автор «Лолиты». Он помнил мельчайшие детали родных комнат, а особняк считал «Единственным домом в мире». Покинув его в 1917 году, Набоков больше сюда не возвращался. В своем определении писатель был предельно точен: после эмиграции он больше не обзавелся собственным жильем. Сначала снимал студенческие квартирки, в США арендовал дома. И даже после колоссального успеха «Лолиты» и полученных гонораров Набоков жилье не купил, а снял номер в отеле, где прожил почти полтора десятка лет, до самой смерти. Когда знакомые намекали, что пора обзавестись домом, – писатель лишь отшучивался.
Некоторые детали особняка на Большой Морской дошли до нас с его детских времен неизменными: витраж рижской фирмы Эрнеста Тоде, фасад в стиле модерн, мозаики под карнизом, стены, облицованные мрамором разных оттенков. Роскошную мозаику с тюльпанами и лилиями сделали мозаичисты из мастерской Фролова, известные своей работой для станции метро «Новокузнецкая» в Москве в 1943 году.
«У будуара матери был удобный навесной выступ, так называемый фонарь, откуда была видна Морская до самой Мариинской площади. Прижимая губы к тонкой узорчатой занавеске, я постепенно лакомился сквозь тюль холодом стекла… Из другого фонарного угла я заглядывался на более обильное падение снега, на более яркие, окруженные лиловатыми нимбами газовые фонари, и тогда мой стеклянный выступ начинал медленно подниматься, как воздушный шар…»
Родители Набокова оборудовали особняк по последнему слову техники: провели электричество, отопление, телефонную связь (телефон стоял в специально отведенной комнате) и даже построили лифт, а также изолированную комнату на случай, если кто-то из домочадцев подхватит инфекцию. Набоковы владели внушительной коллекцией живописи, их собрание включало работы Бенуа, Бакста и других важных художников. Некоторые работы им дарили за благотворительную деятельность разные учреждения, например Мариинский театр. Книги из огромной семейной библиотеки Владимир Набоков, по его воспоминаниям, зачастую видел уже спустя много лет в букинистических лавках Франции (их было нетрудно узнать по экслибрису его отца).
Из всей семьи снова ступить на порог этого дома удалось только сестре Набокова. Теперь первый этаж особняка передали Музею Набокова, где можно хотя бы на мгновение погрузиться в то далекое и потерянное детство, о котором грезил всю жизнь писатель.