Бурное развитие промышленности, лихорадочное внедрение техники и стремление к повышению производительности труда – факторы, объясняющие напряженное отношение к рабочему времени. Нарастает стремление хозяев предприятий к повышению эффективности производства, рабочие остро реагируют на это, и противостояние между теми и другими неизбежно.
«Энциклопедический словарь промышленности» (Dictionnaire encyclopédique de l’industrie) в 1887 году вводит в употребление (и старается дать ему точное определение) слово «эффективность» (rendement), во второй половине XIX века вобравшее в себя весь смысл промышленного производства: «Соотношение количества полезной работы, произведенной машиной или каким-то оборудованием, и количества потребленной им энергии для производства этой работы»1155. Результаты обеспечиваются расчетами. Понятие эффективности лежит в основе энциклопедического проекта Жюльена Тюргана, который в 1863–1884 годах изучал «большие заводы», подчеркивая коэффициент полезного действия, «снижение себестоимости», прогресс, а также модернизацию предприятий компании Дольфюс – Мьег1156,
которым удалось ограничить потребление пара1157 и тем самым повысить производительность труда; или продвижение Парижской омнибусной компании, которой удалось снизить капиталовложения в транспортные средства и повысить их эффективность: «Вагоны стали легче, и при этом в них стало больше мест для пассажиров. Их могли тянуть за собой всего две лошади. Маршруты удлинились»1158.
Помимо стремления к равновесию между тем, что на входе, и тем, что на выходе, как правило, появляется стремление получать больше, нескончаемая погоня за улучшением, доходчиво описанная Леоном Пуанкаре в одной из первых работ, посвященных «промышленной гигиене»: «Для того чтобы индустриальное общество прогрессировало, необходимо производить товар быстро, много и дешево»1159, а это, помимо сопротивления рабочих, вызывает к жизни многочисленные исследования усталости и управления производством, парадоксальным образом становящиеся важнейшими темами изучения.
Надо сказать, что мускулатура по-прежнему играет важную роль. В конце XIX века огромное количество тачек перевозится при помощи силы рук, «крепкие мужчины» должны за раз перетаскивать 40 кг кирпичей, идущих на строительство парижских домов, норма для «мужчин второй категории» снижена до 27 кг1160. Физические навыки предполагают наличие силы. Результаты достигаются посредством усилий. Человеческое тело в промышленности по-прежнему остается главным орудием.
Промышленная логика
Неизбежные «переработки» можно рассмотреть на примере шахтеров из романа Эмиля Золя «Жерминаль»: в забое на шахте Жан-Бар за минимальное время надо добыть как можно больше угля, потому что от его количества зависит заработок:
Вытянувшись на боку, рабочие все сильнее рубили уголь, охваченные одним желанием – наполнить возможно большее число вагонеток. Все меркло перед бешеной жаждой заработка, добываемого таким тяжелым трудом. Углекопы уже не замечали стекавшей воды, от которой распухали руки и ноги, не чувствовали судорог от неудобного положения, душного мрака, где они чахли, подобно растениям в подземелье1161, 1162.
Эмиль Золя обозначает приоритет: выдавать на-гора все больше и больше угля, презрев боль и страдания, чтобы вырвать у скупого хозяина хоть какие-то деньги. В галереях шахты Жан-Бар не было поддерживающих стоек – конечно, из стремления добыть еще больше угля, что порождало трагедии: по новым правилам, работы по возведению укреплений практически не оплачивались, это вызвало конфликт с руководством, не желавшим упускать выгоду; начались забастовки, для подавления которых привлекались войска; изнурительные, мучительные работы в шахте возобновились.
Производственный «раж» приводит к трагедиям, изнеможение рабочих в расчет не принимается. Надо признать, что и сами промышленники мучаются: Энбо, администратор шахты Жан-Бар, «впадает в отчаяние», столкнувшись с трудностями, чувствуя, что «с каждым днем влияние его падает, что он опозорен и должен придумать что-нибудь чрезвычайное, дабы опять снискать милость акционеров»1163. Денелен, владелец конкурирующей шахты, оказался в более уязвимом положении из‐за забастовки: «он надеялся, что умрет раньше от апоплексического удара»1164. Хозяева предприятий настаивают, что их усталость, их нескончаемая «борьба» отличается от изнуренности рабочих – что она еще более мучительна: «Быть хозяином маленького или большого предприятия означает посвятить себя бесконечной работе, во многом гораздо более тяжелой, чем труд рабочих, которому в настоящее время уделяется так много внимания»1165. Трудности встречались на любом крупном предприятии, в том числе на строительстве Суэцкого канала, законченного в 1869 году; при его прокладке потребовалось поднять неслыханное количество донных отложений, а разработчикам – приложить огромные дипломатические усилия. Усталость «бизнесменов» пока не имеет такого же социального или личного смысла, как усталость рабочих, даже если и те и другие «перерабатывают»:
Всем известно и памятно, какие битвы должен был выдержать господин Фердинанд де Лессепс, когда задумал проложить Суэцкий канал. Также хорошо известно, как ему удалось, после всех нечеловеческих усилий, довести до конца эту гигантскую работу1166.
Золя вдохновили конфликты времени: хроника насилия в связи с длительностью рабочего дня и уровнем заработной платы1167. Среди прочих можно привести пример Мюлуза, где за несколько дней до начала войны 1870 года толпа из двухсот или трехсот забастовщиков заполонила долину Мазво и требовала повышения заработной платы и сокращения продолжительности рабочего дня, полностью заблокировав какую-либо деятельность. Для восстановления порядка были присланы две роты солдат, и вечером того же дня была объявлена война. Это «было для забастовщиков как холодный душ. Они моментально разошлись, а солдаты надели ранцы и отправились на смерть в Сульц-су-Форе»1168. Еще примеры – события в Анзене и особенно в Деказвиле, где в январе 1886 года «низы» потребовали установить фиксированное жалованье 5 франков в день для шахтеров, крепильщиков и забойщиков и 3,75 франка в день для подсобных рабочих, а также сократить до восьми часов продолжительность рабочего дня «из‐за плохого воздуха и пожаров в шахтах». Это вызвало агрессивную забастовку: в ответ на повторный отказ руководства выполнить требования бастующих две тысячи человек захватили контору, выбросили в окно заместителя директора Жюля Ватрена, которого прикончила толпа, как только он упал на землю1169. Иллюстрацией к холодному возбуждению мятежников служит комментарий журнала «Социалист» (Le Socialiste): «Победа – кровь пролилась, и в отличие от всех предыдущих забастовок на шахтах, пролилась кровь хозяев, капиталистов»1170. Такова неумолимая логика эффективности, сила которой во второй половине XIX века становится обыденностью и в которой мешаются лихорадочное желание производить больше, протесты, изнурение.
Физиологическая логика
Как бы там ни было, нельзя игнорировать получающие все большее распространение исследования и оценки. Помимо реакции рабочих, холодному стремлению к получению «прибавочной стоимости» противостоит нарастающий контроль и объективация.
Изобретаются инструменты для расчетов, проводятся эксперименты, появляются все новые численные результаты, и усталость тем самым превращается в новое пространство для прикладной науки, становится огромным полем для исследований, в данном случае исключительно органических, способствуя контролю и точности, включая в работу механиков и врачей. Усталость становится вещью в себе, сферой экспериментов и выводов. В конце XIX века существование и проявления усталости изучаются средствами науки, что подтверждает растущее внимание к ней, ее значение для культуры и общественной жизни. Это уже не единственное исследование рационального использования жестов, возможно изобретенного промышленной механикой1171, или экономии топлива, поскольку энергетика смогла ее количественно оценить1172, но изучение признаков усталости как таковой и способа их объективации; иначе говоря, создание того, что Энсон Рабинбах может назвать «наукой об утомлении»1173.
В качестве примера можно привести «эргограф» Анджело Моссо, появившийся в 1890‐х годах. Это совершенно новый прибор, хотя он и продолжает проводившиеся в предыдущем веке исследования предварительно отделенной и возбужденной мышцы лягушки, для того чтобы оценить сопротивляемость и реакции1174. Он более сложен, он ближе к жизни, теснее связан с человеческим поведением и при этом касается всего одной мышцы – сгибателя среднего пальца. Задача прибора состоит в том, чтобы записать на угольном барабане, согласно хорошо изученной методике, как ведет себя эта мышца при регулярном подъеме веса. Полученные кривые сообщают данные о силах и о происходящих изменениях, об этапах выполнения задачи и о последствиях: «постепенно наступающая усталость» влечет за собой ослабление кривой, «окончательная усталость» приводит к полному исчезновению этой кривой: «когда испытуемый устал, он больше не может поднимать груз, несмотря на все усилия»1175. Этот опыт стал каноническим, впервые позволившим количественно оценить усталость в соответствии с колебаниями графика.
Утверждая, что его изобретение представляет собой абсолютное новшество, Моссо продолжает наблюдения и утверждает даже, что разработал «законы изнурения»1176. Это новый и важнейший термин. Для начала – индивидуальный профиль графика упадка сил:
Одни люди падают внезапно, другие постепенно, третьи сопротивляются, после того как быстро согнутся. <…> Таким образом, эргограф дает нам описание одного из самых интимных, скрытых и в то же время характерных фактов нашей индивидуальности: то, как мы устаем, является нашей постоянной и особой чертой1177.
Отныне наступающая усталость и то, как она захватывает организм и проникает в мышцы и плоть, становятся индивидуальной чертой.
Как только эти различия были обнаружены, осталось подвести общие итоги. Во-первых, эффект повторения. Регулярное использование эргографа явно повышает выносливость мышцы, что подтверждается вертикальной линией графика: «месяц спустя профессор Адукко [коллега Моссо] удваивает работу, которую Моссо провел вначале»1178. Он обнаруживает, что вес груза всегда пропорционален частоте импульсов: «совершая одинаковые усилия, организм лучше застрахован от переутомления, потому что он работает с меньшей нагрузкой при большей скорости»1179. У скорости, как и у порога усталости, существуют свои условия. Нельзя не учитывать и случайных отклонений: кривые графиков меняются в зависимости от времени года, времени дня, питания, эмоций, болезней, от того, совершались движения левой рукой или правой, от общего состояния здоровья1180. Это оставляет широкое поле для отклонений, не столько изученных, сколько предполагаемых. Наконец, надо сказать и об отдыхе, в особенности о выборе моментов для него. Первая оценка показывает необходимость двухчасового перерыва после «изнурительной» работы, и тогда кривые графиков возвращаются к первоначальному виду1181. Вторая оценка говорит о требовании кратковременной остановки перед любым слишком резким усилием, чтобы не пропал его полезный эффект. Иными словами, для того чтобы избежать изнурения, нужны перерывы в работе:
Предположим, что для утомления мышцы достаточно тридцати сокращений; при пятнадцати сокращениях на то, чтобы мышца отдохнула, может потребоваться меньше времени. При повторении экспериментов в течение всего дня – пятнадцать сокращений с последующим получасовым отдыхом – кривые графиков совпадают, а высота поднятого веса при этом остается постоянной. Таким образом, если не допускать полного изнурения мышцы, можно совершить гораздо большую работу1182.
Так у Моссо, на этот раз «просчитанно», появляется классическое стремление к идеальной формулировке наибольшей эффективности работы, выполняемой регулярно и постоянно, при которой возникающая усталость не вызывает беспокойства. Таким образом будут «продемонстрированы» способы достижения равновесия.
Последнее указание, отступление от жесткой аналогии человеческого организма и паровой машины: «Паровоз сжигает определенное количество топлива для каждого килограмм-метра работы. Когда человек устал, даже совершение небольшого количества работы производит разрушительный эффект»1183. Необходимая человеку «перезагрузка» предполагается совершенно иная. Отсюда – повышенное внимание к усталости, ее предвидению и предотвращению.
Более того, лабораторные условия позволяют экспериментировать с «влияниями», которые ранее лишь предчувствовались, а не анализировались. Уставший человек становится «подопытным кроликом». Шарль Фере усиливает воздействие внешних раздражителей, чтобы количественно оценить их возможное влияние на кривые графика. Для оптимальной оценки возможного «возобновления активности» в ходе эксперимента испытуемого атакуют цвета, звуки, запахи на стадии ослабевания сокращения его мускулатуры. Раздражители самые разнообразные, но скорее материальные, нежели психологические или моральные: «эссенция цейлонской корицы», «валерианат аммония», «красное стекло», «асафетида», «внезапное окончание воздействия». Результаты многочисленных наблюдений тщательно измеряются, и делается вывод, что возбуждающее вещество частично восстанавливает ритмы и интенсивность, а слишком частое обращение к нему приводит к неспособности «работать без стимуляторов»1184. Появляются оттенки, нюансы, различающие восприятие того или иного во времени: «запах сначала воспринимается как стимулятор и лишь потом – как [простое] ощущение»1185, а также различаются и сами стимуляции: «Болезненное ощущение сопровождается сильной депрессией, вызываемой работой»1186. «Среда», таким образом, впервые оценивается в непосредственной связи с усталостью и ее возможными последствиями. И незаметно появляются вопросы об «обстановке на работе», возможном влиянии света, цвета, звуков, запахов, всего окружающего на повышение или понижение эффективности труда.
Несомненно, подобный подход может показаться абстрактным, использование лаборатории, вероятно, выглядит уловкой, изучение всего лишь одного движения может вызвать возражения. Несомненно также, что в рабочей повседневности используется гораздо больше мышц, чем изучается; пороги усталости невозможно определить через утомление, вызванное сокращением мышцы. Но в то же время этот подход настолько позитивистский, что Моссо, как продемонстрировал Марко Сарачено, «предложил физиологию в качестве основы социальной реформы»1187. Итальянский ученый высказывает почти политическую уверенность:
К изучению способов справедливого распределения собственности, без насилия и кровопролития, подталкивает не мнение какой-то группы людей и не агитация, а священное высокоморальное чувство и глубокая убежденость в том, что труд должен быть связан с законами, по которым живет человечество, что рабочий не должен превращаться в раба и что человечество, измученное усталостью, не должно выродиться1188.
Несмотря на ограниченность метода, амбиции Моссо пошли дальше: помимо веры в социальное значение лаборатории, обновившихся расчетов и переосмысленных критериев оценки наметился индивидуальный подход к испытуемым, появились просчитанные результаты регулярной и повторяющейся деятельности и отдыха, был оценен эффект от нежелательного возбуждения1189, обнаружена взаимосвязь между принятой скоростью и нагрузкой. Сделав усталость особым объектом оценки, ученый показал, как она важна в культурном и социальном отношении. Отметим, что показатели здесь несколько подогнаны к результатам опыта ученого. По его мнению, лаборатория и аппаратура могут служить учебным целям, направлять работу мастерских. Впрочем, о некоторых сложных и требующих углубленного анализа моментах речь не идет, например о всевозможных повседневных рабочих ситуациях, о том, откуда берутся силы и как их поддерживать, а также о психологических проблемах, уже выявленных в ходе предыдущих наблюдений1190.
Логика движений
Появляется и другой способ объективации, можно сказать, «одержимость» цифрами: изучение многочисленных повседневных ситуаций вне лаборатории, фиксация на сложных жестах, наблюдение на строительных площадках и в мастерских, убежденность в том, что можно создать стандарт эффективности с учетом времени, расстояния, веса. В самом начале XX века Фредерик Уинслоу Тейлор также фокусировал внимание на конкретной, можно сказать, органической «материальности» труда. Филадельфийский инженер из самого сердца американского промышленного мира предлагает «принципы научной организации» труда – именно так он озаглавил свою книгу: во-первых, внимание к рабочим, к их движениям – для «повышения эффективности» без увеличения «усталости рабочих»1191; во-вторых, внимание к хозяевам предприятий и к тому, как они руководят, – для создания методически правильного видения, исключающего излишнее напряжение. В более широком плане – обеспечение «предпринимателю и наемному работнику максимального процветания»1192 без какого бы то ни было переутомления.
Тейлор, в прошлом рабочий, ставший инженером, стремится стандартизировать любую ситуацию, даже самую незначительную, и любое перемещение. Следует, с одной стороны, тщательно исследовать движения и их длительность, чтобы свести их к минимуму, с другой – выявить наилучшие показатели «без утомления» и подкрепить их примерами. Его исследования расширяются: он изучает транспортировку болванок в плавильном цеху, работу каменщиков и землекопов, калибровку стальных шаров. В каждом случае время определялось с точностью до десятых долей секунды, измерялось минимальное количество движений и изучалась возможность их экономии; в методике Тейлора использовались различные инструменты, и его подход был более тщательным, нежели «промышленная механика» с ее «применением науки в ремесле»1193, не выходящая за границы каждого действия и не учитывающая «килограмм-метры» Кулона1194. Эффективность изучается бесконечно, результаты исследуются с точки зрения количества произведенной продукции и возросшей скорости. Значение имеет лишь практический результат и достигнутый прогресс. Отсюда – повышенное внимание к ним в конце эксперимента: теперь человек за один рабочий день может перенести 47 тонн болванок на расстояние двадцати метров, а в начале эксперимента переносил только 12 тонн; количество движений каменщика при том же уровне усталости сокращается с восемнадцати до пяти; количество содержимого в лопатах землекопов пересмотрено и стандартизировано, чего раньше не было:
Опытные экспериментаторы выбрали нескольких землекопов и заплатили им премию за честную работу. Постепенно стали изменять массу содержимого лопаты и в течение нескольких недель следили за соблюдением всех сопутствующих условий труда. В ходе эксперимента было обнаружено, что максимальная эффективность работы хорошего землекопа достигается при массе лопаты около 10,25 кг. Конечно, не для всех цифра одна и та же, но она варьируется в пределах 1–2 кг1195.
В дополнение к этому был создан общественный орган, состоящий из сформировавшихся в новых условиях «специальных людей»1196, которые должны были предварительно пройти обучение и выступить в качестве необходимой модели. Тейлор настаивает на существовании этого «концептуально» нового слоя, представители которого могут терпеливо вести кропотливые исследования, продолжающиеся порой не один год: «необходимо, чтобы один человек готовил работу, а другой выполнял ее»1197. Главная новация, обращенная в будущее, – появление «кадров», администраторов и «нормировщиков», которым вменяется в обязанность изучение оптимальной формулы движений, обращения с оборудованием, поведения, – все это для того, чтобы улучшить результаты труда с наименьшими затратами. Создается новая «наука»: «научная организация»1198, причем акцент делается на слове «организация», скоординированных действиях людей и среды, чего не было в старинной «промышленной механике»1199, принимавшей в расчет лишь силу и рычаги.
Конечно, и здесь наблюдалась ограниченность, что лишь подтверждает сложность изучения труда и попыток обобщения. Тейлор оставляет в тени порог усталости, базируясь лишь на том, что говорят сами работники, а также затраты энергии или психологические реакции каждого человека, даже те, которые уже были описаны в литературе. Также он игнорирует «расслабляющую функцию бесполезного движения»1200. Несмотря на очевидный вклад в науку, в теории Тейлора содержится множество прежних лакун и недостатков, которые замечали еще его современники:
Тейлор опирается на мнение работника. Это мнение не имеет научной ценности. Не только рабочий может вводить в заблуждения исследователя, но, что гораздо важнее, из‐за потенциальных отдаленных последствий усталости он может заблуждаться сам1201.
Эти недостатки тем более «досадны» в связи с тем, что Тейлор неосторожно «увольняет или понижает в должности самых упрямых [рабочих], не желавших делать никаких усилий»1202, не обращая внимания на эмоциональную сторону ситуации. Он игнорировал личность рабочего, хотя уже было признано, что подобное игнорирование вызывает вопросы1203. Выдерживали лишь самые крепкие и решительные. Только они могли считаться наиболее «подходящими». Самые безжалостные критики Тейлора особенно отмечали это его упущение: они все больше фиксировались на психологических проблемах и указывали, что рабочие превращаются в «тупые автоматы», становятся «бессмысленным продолжением станков»1204, о чем еще в 1913 году писала «Рабочая жизнь» (La Vie ouvrière).
Начиная с 1910‐х Генри Форд продвигает подобный тип механизации на своих заводах в Детройте. Все движения предельно обезличены, любое перемещение сведено к минимуму. «Никто не должен делать больше одного шага… тот, кто вставляет болт, не трогает гайку. Тот, кто накладывает на болт гайку, не закручивает ее»1205. Конвейер представляет собой устройство, «упрощающее» работу, «механические транспортеры»1206 подвозят детали «прямо к исполнителю»1207, в результате чего работающие рядом люди совершают одни и те же последовательные движения, что повышает эффективность. Изобретатель из Детройта не обращает внимания на усталость рабочих, его интересует лишь рост производства, сокращение времени, переход от «9 часов 54 минут, требовавшихся для сборки мотора» в октябре 1913 года, к «5 часам 56 минутам полгода спустя»1208. Все это вело к постоянному «успеху», замешенному на глухом сопротивлении рабочих, которым казалось, что им отказано в «праве думать»1209, на игнорировании личности, на отказе от задачи, на постоянной текучести рабочей силы, в результате которой отдельные подразделения завода должны были ежегодно нанимать до трех сотен новых рабочих, чтобы заполнить пустующие рабочие места1210. Наконец, никаких гарантий того, что не последует увольнение с работы: «Не стоит выступать, потому что в противном случае тебя в два счета вышвырнут за дверь и в два счета найдут тебе замену»1211. В 1914 году Форд отреагировал повышением заработной платы и сокращением рабочего дня с девяти часов до восьми – желая привлечь больше рабочих, он «играл» с цифрами заработков и продолжительности рабочего дня.
Исследования усталости на работе в начале XX века, таким образом, были неполными, если не сказать «расчлененными», каждое содержит что-то, чего не было в предыдущем, в каждом о чем-то умалчивается: либо о сложности движений, либо о физических затратах организма, либо об усталости и ее пороге, и все они – о частной жизни, ее проблемах и рисках, о чем некоторые критики все же начали упоминать1212.
Логика энергии
В конце XIX века произошло еще одно изменение, радикальным образом обогатившее исследования как Гирна, так и Тейлора, Форда и Моссо, оставаясь в то же время в жестких рамках физиологии.
В его основе – значительно переосмысленный взгляд на энергию. Ученые и инженеры пытаются понять, как оптимальнее возместить энергетические затраты; более тщательно, чем прежде, изучают опасности, возникающие для живого мотора, исследуют его питание и существенную роль в его функционировании отводят потребляемой человеком пище. Очевидно, что это делается для более тщательного исследования работы «телесной машины». По-новому освещаются вопросы питания и тепла. В мельчайших подробностях пересчитываются поступление энергии, в особенности из пищи, и ее расходование. В 1890‐х годах лаборатории ученых преобразились, исследования решительным образом сосредоточились на органических потерях и их причинах, на ресурсах и их кондиции. На первый взгляд, продолжают рассматриваться «закрытые» комнаты конца XIX века, но, помимо дыхательного обмена, изучавшегося Лавуазье1213, и потерь тепла, исследованных Гирном1214, анализируется весь комплекс того, что входит в тело и выходит из него (ingesta et excreta), весь комплекс выделения тепла, весь комплекс задействованных сил. Внимание сосредоточено лишь на субстанциях, служащих машине. Инструменты меняются, предметы и запросы диверсифицируются, смешиваются физика и химия, анализ механики и анализ выделений. Самый символичный пример этого – «калориметр Этуотера – Розы»1215, установленный в 1898 году в Мидлтауне, штат Коннектикут. Это сложное оборудование, включающее в себя фильтры и датчики, водонепроницаемые панели и мельчайшие отверстия для регистрации «механической работы, излучаемого тепла, скрытой теплоты испарения кожей и легкими»1216, газообмена, а также поглощаемых и выделяемых веществ. Работа длится в течение нескольких дней, участники эксперимента, как следует «изолированные» и находящиеся под постоянным наблюдением, чередуют занятия – пишут, читают, крутят педали на эргономическом велосипеде, занимаются обычными делами, отдыхают. Решающий принцип – определение отсутствия усталости в долгосрочной перспективе по беспрецедентному показателю, исходя из того, что «в ходе эксперимента не меняется ни вес, ни характер испытуемого»1217. Подобному методу оценки способствовала совершенно новая практика взвешивания, его функциональное использование, его упрощенные формы и повторяющиеся санкции1218. Прежнее стремление к «отсутствию усталости» впервые получает ответ, выраженный в цифрах: поддержание уровня массы тела – показатель, важность которого больше, чем можно подумать.
Аппарат воссоздает таблицы Гюстава Гирна, добавляя к ним питание и сопоставляя энергию, затраченную во время отдыха, с затраченной во время работы. К тому же теперь, после расчетов Константина Микулеску, сделанных в 1892 году1219, эта последняя может быть «выражена» в калориях: механический эквивалент калории – сила, равная 435 килограмм-метрам; энергия, затраченная на совершение определенной работы, теперь подсчитывается в калориях.
Оригинальна оценка пищевой ценности потребленных продуктов и их распределения: 107 граммов белков, 64,5 грамма жиров и 407,5 грамма углеводов соответствуют 2602 калориям рациона покоя. Альбумин представляет «пластические продукты питания» Либиха1220, которые, очевидно, должны заменить собой «части», разрушенные функционированием организма, тогда как жиры и углеводы представляют собой «дыхательные продукты», воплощающие топливо. Надо упомянуть еще более оригинальную вещь, касающуюся ситуации работы: при совершении работы в 192 000 килограмм-метров на велосипеде при значительном росте прочих расходов потребление белка увеличивается на 1 грамм, со 107 до 108 граммов; это «основополагающий факт, показывающий, что мышечная работа не увеличивает расходование азота»1221. Этот факт тем важнее, что слабый клеточный распад при совершении работы ограничивает роль, традиционно отводимую белкам1222, и в то же время повышает значение углеводов и их окисляющей способности. Рационы рабочих пересматриваются, уделяется небывалое внимание веществам, которые, как предполагается, способствуют сопротивлению усталости; наблюдается отход от превозносимых в 1833 году принципов бальзаковского сельского врача с их зацикленностью на защитной роли «белого и красного мяса»1223 в пользу других веществ, в первую очередь сахара и крахмала.
В начале XX века продолжает подтверждаться необходимость восстановления равновесия продуктов питания. Пьер Фовель делает следующее наблюдение: в течение пяти лет масса тела человека (67,5 килограмма) остается неизменной, притом что он «ежедневно проезжает на велосипеде по сто – сто пятьдесят километров, не испытывая при этом усталости», а количество потребленного им белка ограничивается шестьюдесятью-семьюдесятью граммами в день1224. Аналогичный вывод делает Рассел Читтенден, за несколько месяцев изучивший множество кейсов:
Испытуемые постепенно сократили свой пищевой режим, в особенности потребление белков, перестали быть мясоедами и сделались вегетарианцами. Они не только не испытывали страданий, но у них прибавилось сил; многие стали весить больше, у них увеличилась мышечная масса1225.
Все это побудило Жозефину Йотейко и Варю Кипиани провести в 1907 году исследование физической выносливости в зависимости от диеты: измерение силы на динамометре, измерение усталости на эргографе, дыхания – на спирометре; выводы говорили в пользу вегетарианской диеты: «Количество выполненной механической работы [при этой диете] возрастает на 50%»1226. Конечно, это приблизительный результат, потому что исследование не было крупномасштабным, но он все же обнаруживает возросшее внимание к диете, мясу, энергетической ценности потребленной пищи. Сообщение Жюля Лефевра, сделанное в 1904 году, более обстоятельно. Член Академии подробно описывает свой собственный опыт:
В конце длительной прогулки в горы между 16:30 и 18:30 я спустился с пика Бигорр1227 в город Люз. Я шел 20 километров и спустился на 2200 метров, что соответствует работе в 250 000 килограмм-метров за два часа, то есть 125 000 килограмм-метров в час1228.
Он утверждает, что «не испытывал усталости» и сохранял «физиологический порядок», тогда как его спутники, несмотря на «крепкое телосложение», были совершенно вымотаны, а некоторые даже не могли за ним следовать. Со свидетельством участников не поспоришь. Однако Жюль Лефевр упоминает собственный вес, стабильный на протяжении долгого времени, – важнейший недавно обнаруженный, как мы видели, признак «неутомимости»; он на протяжении «тринадцати лет» соблюдал строгую диету: «количество белка в состоянии работы и покоя в сутки не превышало 60 граммов», зато он употреблял «много углеводов, особенно сахара»1229. Качественные различия в диете сказываются на уровне выносливости организма, и ими же объясняется разница между выводами Гюстава Гирна середины XIX века1230 и Жюля Лефевра, сделанными несколько десятилетий спустя. Гирн ограничился лишь исследованием «дыхательной мощи»1231, тогда как Лефевр изучал энергетическую ценность продуктов питания. Произошло заметное смещение наблюдений в сторону количественного определения «вещества», на котором работает «мотор».
Между движением и энергией
Мелкие движения, изученные Фредериком Тейлором, эргографические измерения, сделанные Анджело Моссо, могут быть пересмотрены с учетом замеров энергии. Объединить все это впервые задумал Жюль Амар, в 1912 году организовавший кафедру «профессионального труда» в Национальной консерватории искусств и ремесел. Он тоже считает нестабильными критерии и измерения в зависимости от вида деятельности, находит необходимым создание эталона движений и времени, а также рассчитывает на обязательное их улучшение. С другой стороны, Амар добавляет оценку расхода калорий для оптимальной их экономии и оценку рационов питания для повышения эффективности работы. Его эксперименты намеренно разнообразны, можно сказать – несопоставимы, учитываются особенности каждого вида деятельности: «ходьба с грузом, манипуляции с напильником, с молотком, с пилой, работа с секатором, с деревом, полировка стекол, работа землекопа, машинопись, произнесение речей…»1232. Эти наводящие на размышления цифры, как предполагает Амар, будут широко использоваться.
«Манипуляции с пилой» – один из самых глубоко изученных примеров, а цель исследований остается прежней: «добиться максимальной производительности в день… при неизменном уровне усталости»1233. Иными словами, промышленность выдвигает два требования: стабильность расходов и повышение производительности. Продолжаются всевозможные измерения. Никогда еще физические данные так не уточнялись: выверялись масса и длина инструмента; оговаривалась его «режущая способность»; взвешивались металлические опилки; каждое движение и его результат фиксировались пишущим устройством, похожим на эргограф Моссо; барабанчики с градуированной шкалой, похожие на аппараты Маре, регистрировали ритм дыхания и пульс1234; кислород и углекислый газ проходили «через двойной клапан»1235, прикрепленный к маске. Таким образом, множество показателей сообщало о наступлении усталости: эргограф фиксировал снижение частоты движений и исчезновение их легкости, барабанчики с градуированным шкалами – учащение дыхания и усиление кровообращения, усиливавшееся потоотделение говорило о значительных затратах энергии, поза рабочего была показателем общей потери сил, наконец, сам он сообщал о возможных болях, их интенсивности, локализации, и объективные данные дополнялись субъективными.
Эксперименты продолжались, выводились средние показатели, и в итоге был сделан главный вывод: 70 движений в минуту, совершаемые пильщиком, гарантируют наивысшие результаты – притом что рабочий не устает:
Оптимальный ход работы таков: работа длится пять минут, человек совершает 70 движений в минуту, после чего ему необходима минутная передышка. В целом соотношение продолжительности отдыха и работы составляет один к пяти. Можно с уверенностью сказать, что через час работы в таком ритме рабочий пребывает в нормальном состоянии, близком к состоянию покоя: его дыхание учащается лишь на 20–25%, пульс в среднем возрастает на 20%. В функционировании организма не наблюдается никаких нарушений1236.
Работа может продолжаться без заметных изменений, и масса тела при этом в течение многих дней также остается неизменной. В то же время результаты работы могут меняться в зависимости от инструментов, их формы, конструкции и веса. Например, работа с короткими пилами требует в среднем 150 движений в минуту1237, что моментально меняет все имеющиеся данные и подтверждает тезис о том, что у каждой рабочей ситуации есть своя собственная специфика1238.
Жюль Амар, изучавший «манипуляции» с первым напильником, по-прежнему настаивает на энергии: за один час отдыха затрачивается 85,911 калорий; за один час работы затрачивается 218,621 калория, следовательно, на совершение усилий затрачивается
218,621 – 85,911 = 132,711239.
Количество калорий, затрачиваемых в сутки в состоянии покоя, отныне следующее:
85,911 × 24 = 2061,864.
Таким образом, на работу в течение 8 часов 30 минут (полтора часа при этом уходят на отдых) затрачивается
2061,864 + (132,71 × 7) = 2061,864 + 928,97 = 2990,834 калории.
Также надо сказать об очень показательных экспериментах, проводившихся с учеником на производстве. Это был еще неловкий человек, движения которого «быстры и порывисты», который «быстро устает» и который совершает «большую работу»1240, а результат этой работы очень мал. Его энергозатраты могут вдвое превышать энергозатраты опытного рабочего (около 2000 калорий против менее чем 1000 калорий, которые тратит более опытный рабочий), при этом обнаруживается множество помех. Отныне это считается «вредящим как здоровью рабочих, так и прогрессу промышленности, в которой они заняты»1241.
Ученик, у которого пока не выработалась сноровка, и опытный рабочий на выполнение одних и тех же действий затрачивают разное количество энергии – в этом состоит различие между ними. Доказано, что на восполнение энергозатрат им требуется разное количество пищи, и в этом заключается новизна исследований Жюля Амара. Он использует недавние работы, посвященные «горючему», в которых речь вновь идет о «семи классах диет для рабочих с точки зрения их энергетической ценности»1242, предложенных Тигерстедтом в начале века:
1. От 2000 до 2500 калорий
2. От 2500 до 3000 калорий
3. От 3000 до 3500 калорий
4. От 3500 до 4000 калорий
5. От 4000 до 4500 калорий
6. От 4500 до 5000 калорий
7. От 5000 калорий и выше
Таким образом, опытному рабочему подходит рацион второго класса, а ученику – рацион четвертого класса. Согласно данным Этуотера, первому следует потреблять 464 грамма углеводов и 104 грамма белка, второму – 556 граммов углеводов и 136 граммов белка1243. Получается, что первый затрачивает меньше энергии для достижения лучшего результата, а второй тратит больше, и результат его труда при этом ниже. Жюль Амар был первым, кто установил причинно-следственную связь между выполняемой работой и вызываемой ею усталостью, а также рационом питания, необходимым для восполнения энергозатрат, описал различия между «учеником» и «опытным рабочим», проанализировал способы улучшения ситуации и связанные с этим издержки.
Без сомнения, помимо неизбежных различий в зависимости от «задачи» по-прежнему существует разного рода «нехватка», упоминавшаяся Амаром в связи с «нервным истощением» и его по-прежнему недостаточно объективированной оценкой: «не устранена возможность»1244 индивидуального отношения к разнообразным нарушениям. Арман Эмбер, член Академии наук и один из основателей «физиологии труда», в самом начале XX века продемонстрировал, что рабочие движения субъективны, не всегда механистичны, меняются в зависимости от «ощущения» легкости и зависят от индивидуальной манеры расходования сил. Это видно из выбора маршрута при походе в горы: испытуемые интуитивно предпочитали «прямой дороге, но с крутым подъемом, более длинный и пологий обходной путь»1245. Решение приходит из ощущений, неясных оценок, из «прочувствованных» трудностей. В более общем плане в конце XIX века расширилась психологическая «территория», при этом возможный дискомфорт, интимные симптомы, неподходящее поведение долгое время в расчет не принимались1246. Именно тогда Жан-Морис Лаи указал на эту проблему, рассматривая ее как программу действий, пока расплывчатую, но призывающую к глубоким и долгим исследованиям:
Мы убеждены, что условия, в которых протекает работа, сопровождающие ее спешка и волнения, однообразие, навязанный ритм и моральное принуждение суть ускользающие от лабораторных исследований причины самых тяжелых несчастных случаев. На мой взгляд, важное место среди возможных последствий такой работы занимают психические заболевания1247.
На рубеже веков обостряется внимание к «психическому», к нервной слабости и неврастении, но пока это внимание не обращено на сферу труда. Как бы то ни было, «психологизация» наступает, и все говорит о том, что она требует уточнений. К тому же появляется уверенность в ее специфичности: Альфред Бине доказал «невозможность установить связь между ростом усталости школьников и потреблением ими хлеба в экзаменационный период»1248, так как это зависит от психического истощения.