Дистанция между ожиданием автономии и ее эффектом все увеличивается. Во многих текстах о «современном состоянии изнуренности» задается один и тот же вопрос: «Почему столько наших блестящих и лучших сограждан чувствуют себя такими неудовлетворенными и опустошенными?»1847 Ответ на него тоже будет повторяться: из‐за того, что они ставят «недостижимые цели»1848, все сильнее стремясь к независимости. Сначала наступает психологическое истощение, затем состояние изнурения распространяется на весь организм.
Однако невозможно придерживаться только этих общих соображений. Нельзя игнорировать многие современные условия труда, которые беспрецедентным образом исключают личностный подход: аутсорсинг, выживание от контракта до контракта, цифровая слежка, работа «на удаленке». Таким образом, мы видим двойную конфронтацию: между растущим стремлением к идентичности и бурным развитием все более изощренных подходов, стремящихся ее отрицать. Все это приносит столько же страданий, сколько и противоречий. Таким образом, перед нами не что иное, как все более заметная «глобальная» усталость, которая стала одним из обязательных аспектов сегодняшнего существования. Это не физический показатель и не его метафора в виде машин и материальности1849.
Наконец, можно сказать, что усталость «завоевывает» все сферы человеческой жизни: это слово употребляется повсеместно, что подтверждает более продолжительное, чем когда-либо, чувство утомления. Термин проникает во все области повседневности: мы видим «демократическую усталость»1850, «политическую усталость»1851, «парламентскую усталость»1852, «административную усталость»1853, «институциональную усталость»1854… Наши нынешние способы существования навязывают это ползучее явление как неизбежную «истину».
«Заболевания костно-мышечной системы»: что-то новое?
На фоне наблюдаемого сегодня роста третичного сектора экономики (в сфере услуг во Франции занято 79% работающих, в промышленно развитых странах – более 60%1855, причем предпочтение отдается торговле, управлению, финансам, уходу, образованию) и на фоне того, что благодаря механизации и автоматизации остаются в прошлом «тяжелые задачи», появляются совершенно новые проблемы, признанные симптомами усталости или «чрезмерных» усилий.
Их признаки весьма характерны: боль, «блокировка каких-либо функций», воспаления, судороги, дискомфорт в мышцах, суставах конечностей. У всего этого в конце 1980‐х годов1856 появилось новое название: «заболевания костно-мышечной системы» (troubles musculo-squelettiques, TMS), английский эквивалент – occupational overuse syndromes, OOS1857. У них появились и новые научные варианты: «люмбалгия (боль в пояснице), дорсалгия (боль в спине), цервикалгия (боль в шее), скапулалгия (боль в лопатке), тендинит (воспаление сухожилий), бурсит (воспаление суставной сумки)…»1858. Количество их растет: в 2000 году их было 15 000, в 2010-м – 39 0001859, в результате чего эти TMS составляют сегодня более 70% профессиональных заболеваний, что «в настоящее время становится серьезной проблемой в сфере гигиены труда»1860. Они делятся на стадии, начиная от «болей и усталости», которые проходят к вечеру, до «болей и усталости», сохраняющихся в состоянии покоя или мешающих спать1861. Их причины весьма разнообразны:
Повторяющиеся движения, например работа на конвейере; интенсивные и непрерывные усилия, например подъем и перемещение слишком тяжелых предметов; работа, выполняемая в неблагоприятных условиях (например, задачи, подвергающие суставы чрезмерной нагрузке; длительная работа в статичном положении); очень сложная задача (например, использование отбойного молотка); стресс1862.
Таким образом, нет ничего абсолютно нового: повторения или усилия при работе были известны издавна, вибрации или стрессы появились в последние десятилетия. «Костно-мышечные» расстройства, пусть обусловленные «стремлением повышать производительность»1863, скорее были бы вызваны «непрерывностью работы», а восприятие переживаемых расстройств и определение местонахождения патологических изменений стали бы точнее. Таким образом, повторяющиеся приступы «костно-мышечных» расстройств, по всей видимости, отвечают возросшей потребности в личном самонаблюдении, а также в клинической объективации: неумолимой и прогрессирующей точности, неумолимом и прогрессирующем углублении восприятия тела, интенсивных и разнообразных.
Вероятно, все большее ограничение движений в рабочем пространстве, сидячие позы, вынужденные жесты, скованность, неудобный перенос грузов, напряженный ритм работы – все это повысило внимание к этим расстройствам. Психологические требования, целью которых более чем когда-либо становятся разрушительные социальные ситуации или личный дискомфорт, придали ему еще большее ускорение. Усилилась чувствительность, вплоть до появления раздражения. Это следует из результатов опросов: в период с 1984 по 2016 год количество положительных ответов на вопросы о физических трудностях, как то: «нахождение в течение длительного времени в болезненной или утомительной позе [кроме стоячей]», «перенос или перемещение тяжестей», «необходимость часто или подолгу ходить пешком», удвоилось. Средние показатели возрастают с 14 до 38%1864, в то время как физические нагрузки, строго говоря, скорее сократились. В других исследованиях также отмечается значительная роль «отсутствия профессионального признания» и «плохих отношений в коллективе»1865. Наконец, в некоторых опросах говорится прежде всего о росте «слежки или компьютеризированных проверок» на рабочем месте, что усиливает психологическое давление: в период с 1984 по 2016 год количество положительных ответов на вопросы об этом практически удвоилось – с 17% до более чем 30%1866. Непонятных страдания и смутной «неудовлетворенности» становится больше.
Эти случаи медленно эволюционировали. Насера, 24-летняя кассирша в супермаркете, которую уже упомянула Мари Гренье-Пезе, говорила, что все начинается с «ужасной боли», возникающей при перемещении «шестилитровой канистры с водой». Это вызывало стойкие последствия, калечащие молодую женщину. Контекст таков: «Как только складываются приятельские отношения с кассиром из соседней кассы, вас пересаживают в другое место, чтобы вы не тратили время на болтовню»1867. Или вот такое свидетельство:
Когда вы разгружаете поддон, он там, с часами в руках: «Даю вам пять минут, чтобы закончить», при этом он знает, что за пять минут это невозможно. И поскольку вам нужна работа, вы в конечном счете на все соглашаетесь. Начальник всегда сидит у вас на спине1868.
В данном случае это подтверждается возможным сокращением пауз в работе и соблюдением требуемого ритма. Или случаями невыносимой боли в запястье, возникающей при работе со сканером, предназначенным для записи объектов. Начальник, не дающий молодежи общаться, когда-то сам находился в атмосфере насилия на работе, и только этим объясняется напряженность создаваемого им психологического климата1869.
Ив Кло идет в своем анализе дальше, перенаправляя взгляд на некоторые движения: внимание уже не только к их повторению, их «раздробленности», пороку воплощения, как предполагали анализы 1960‐х годов1870, но и к их психической ограниченности, отсутствию раскрытия, недостаточной согласованности с намерением или волей; движения эти заблокированы, остановлены, ничтожны или рассеяны. Это не что иное, как очередной сдвиг в сторону принятия личных решений. Эксперт утверждает это своим специфическим языком: «По нашему мнению, костно-мышечные расстройства являются патологией движения или, точнее, недоразвитостью жеста. Слабой деятельностью по освоению рабочей среды субъектами»1871. Новая форма упорства в том, что ограничивает человека1872, более специфическая, более целенаправленная. Взгляд обращен прямо на актора, на блокировку движений, на ощущение запрета, подчеркивающего невозможность обитать в пространстве и реализовать себя в нем, «помещение тела и времени в жесткие рамки»1873. Иными словами, «действие» и «идея» разнесены в пространстве, что вызывает страдание:
Анализ разрыва между биомеханической реальностью (движения) и психологической реальностью (осознание того, что некие действия могли бы быть совершены иначе, но выполнить их невозможно) представляет собой способ понять и описать процесс извращения жеста и влияние этого процесса на здоровье1874.
Нельзя сказать, что этот факт сам по себе нов, скорее он обусловлен «внешним» наблюдением, а также «внутренним» чувством. Главное изменение: пассивные страдания из‐за принуждения становятся сильнее, потому что не признаются или отрицаются.
Определение тяжести труда
Есть еще одно понятие – «тяжесть труда». Принято считать, что начиная с 2000‐х годов во Франции стал шире взгляд на то, что в документах 1945 года называлось «преждевременным износом организма»1875, на серьезные проблемы, которые может вызвать длительная работа. Новое слово обретает глубину, прямо указывая на страдание, закрепляется в поведении. Затрагивается сразу вся личность работника, указываются его «тяготы» и «боль», соотносимые как с физической стороной жизни, так и с психологической, усталость и патологии. Это слово также претендует на объединение разных видов боли и страданий с глобальной точки зрения: речь уже не просто о физическом износе, а об ослаблении всей личности, о снижении ее потенциала. Множество коннотаций раскрывает общую отсылку, горизонт усталости и напряжения, глухую аллюзию, столь же скрытую, сколь и распространенную; эту аллюзию подтверждают словари, сводящие «тяжелое» к «утомительному, мучительному, изнурительному, истощающему» или объясняющие его как «то, что приносит боль, усталость»1876. Вред, урон воспринимается как нечто личное, как то, что ослабляет в целом.
Слово в ходу с 2003 года, в связи с предварительной работой над пенсионной реформой, с деятельностью, проводимой по инициативе Совета по пенсионным делам1877 (Conseil d’orientation des retraites) в дискурсе о том, что может дать право на досрочный выход на пенсию или на различные льготы. Его определение уточняется в проекте соглашения от 31 января 2006 года между исследователями, врачами, занимающимися вопросами профессиональных заболеваний, органами социальной поддержки и общественными деятелями; «тяжесть труда» впервые обсуждалась как результат «физического и психологического напряжения в определенных видах профессиональной деятельности, влекущего за собой стойкие, идентифицируемые и необратимые последствия для здоровья работников и способного сказаться на продолжительности их жизни»1878. Дальнейшие отчеты или дебаты приводят к выявлению «трех факторов тяжести труда»1879: 1) выраженные физические и/или психологические ограничения (усилия, позы, жесты и т. д.); 2) агрессивная среда (враждебная среда, вредное или рискованное производство); 3) определенные ритмы работы (ночные смены, скользящий график)1880. Нет никакого сомнения в неоспоримой новизне: в то время как Бернардино Рамаццини в своем первом трактате о профессиональных заболеваниях игнорировал усталость, считая ее болезнью1881, взгляд современных исследователей на физическое неблагополучие изменился. Усталости и чувствительности к ней отводится важнейшее место: в конечном счете она лежит в основе всех болезней.
В 2005 году появился подробный отчет Жерара Лафарга, в котором он одним из первых разработал и прокомментировал факторы тяжести работы: 1) темп работы, тяжелый ручной труд, транспортировка тяжестей и возможные последствия этого для различных участков тела: шеи, плеч, локтей, запястий1882; 2) «контакты с токсичными продуктами», их потенциально вредное воздействие на дыхательную систему, на кожу, на пищеварение, на нервную систему, к тому же они могут быть канцерогенами1883; 3) ночные смены или скользящий график, их возможное влияние на «восстановление после физического утомления и поддержание психического благополучия»1884. Постановлением от 30 марта 2011 года вводится важное решение, объединяющее эти факторы в десять подгрупп, определяющих «профессиональные риски, принимаемые в расчет для предотвращения последствий тяжелой работы, и круг лиц, имеющих право на досрочный выход на пенсию». Эти десять факторов в свою очередь объединяются по трем направлениям:
1) Физические проблемы:
а) ручная обработка грузов (операции по транспортировке грузов, включая подъем, размещение, толкание и прочие перемещения тяжестей, требующие усилий одного или нескольких рабочих);
б) вынужденные положения тела, вызывающие боль в суставах;
в) механические вибрации.
2) Агрессивная среда:
а) опасные химические вещества, в том числе пыль и дым;
б) работа в условиях повышенного давления;
в) экстремальные температуры;
г) шум.
3) Ритм работы:
а) ночные смены;
б) скользящий график;
в) повторяющиеся действия в принудительном ритме, навязанном станком, автоматически перемещающим деталь, или сдельной оплатой труда1885.
Разделы уточнены, их много, они разнесены по категориям. У них новая роль: они призваны обозначить «факторы риска», которые сами по себе определяются в других текстах порогами интенсивности, в результате чего каждому случаю присваиваются баллы. За этим следует возможное открытие «профессионального профилактического счета», на который сотрудник на протяжении всей своей карьеры откладывает «баллы для финансирования профессионального обучения, перехода на неполный рабочий день без снижения заработной платы или даже досрочного выхода на пенсию»1886. Таким образом, с момента оценки тяжести работы начинается процесс получения различных, пусть ограниченных, но все же преимуществ. Стало больше категорий и способов действия. Создалась классификация движений и возможных ситуаций, что подтверждает растущую потребность во внимании к этой проблеме и ее формулированию.
Эти разделы тем не менее оказались на удивление неполными, несмотря на добавленные разветвления. В тени остаются проблемы, значимые для современной культуры, уже упомянутые в текстах 2006 года: субъективные расстройства, «тяжелая работа» в прошлом1887, возможные «заболевания внутренних органов, «общее неблагополучие»1888, способное вызвать «инвалидность в течение активной жизни»1889, а также долгосрочные нарушения; наконец, то, что выявил и более детальный анализ скелетно-мышечных расстройств1890. Неизбежен следующий вывод: «физическое и психологическое принуждение»1891, упомянутое в ранних исследованиях тяжести труда, сводится к физическим ограничениям только после проведения институциональной оценки. Власти не желают принимать во внимание недостаточную объективность «количественного» подхода. Отсюда – тот же парадокс: выражение «тяжесть труда», утвердившись, перестает быть оригинальным; тем самым обнажается двусмысленность и неоднозначность самого явления утомления. Поэтому важнейшее требование, пусть и недавнее, таково: «необходима оценка как физического износа, так и психологического утомления»1892.
Надо сказать, что во многих недавних анализах подчеркивается появление других тягот, скрытых, но многочисленных, связанных с социальными сетями. Эти тяготы приводятся в действие и поддерживаются одним кликом. Здесь одна психология, ничего больше. Антонио Казилли настаивает на их постепенном и усиливающемся вторжении, они не только отнимают время, но и вызывают выгорание, проблемы с идентичностью, беспокойство, внутренний дискомфорт: как только гаснет экран, возникает неудовлетворенность и беспокойство. В качестве примера можно назвать дистанционную работу и сетевое «волонтерство», которые в конечном счете создают новую «трудность»: «онлайновую „повинность“ (необходимость постоянно присутствовать в сети)»1893. Нет сомнения, что оценка сложна, по крайней мере, она ведет к усложнению самого понятия тяжести труда.
Это заставляет нас еще больше сожалеть еще об одном ограничении, к которому привела реформа трудового кодекса в 2018 году. Из оставшихся до сих пор десяти факторов исчезают четыре: «воздействие неестественного положения тела, механических вибраций, химических рисков, а также перенос тяжестей»1894. Организации работодателей, отвечающих за «предотвращение всех профессиональных рисков»1895 и составление досье сотрудников для признания их занятыми на вредной работе, утверждают, что сохранять объективность трудно; Министерство труда также заявляет, что принять во внимание эти факторы «невозможно»1896: множество факторов – от положения тела до вибраций, от химических рисков до переноса грузов – считаются, во-первых, слишком распространенными в повседневной жизни и слишком разнообразными, чтобы их можно было измерить «достоверно», во-вторых, слишком обусловленными конкретными обстоятельствами. Все это поддается «специфическому лечению»1897, но патология должна быть доказана. Это неизбежно становится предметом обсуждения – и с той же неизбежностью ведет к вечным и бесконечным переговорам об одном и том же.
Существуют многочисленные тревожные свидетельства небывалых ранее размышлений о тяжести труда. Можно привести множество сложных примеров. Вот что говорит сельскохозяйственный рабочий, подвергавшийся воздействию вибрации машины:
После дня работы на тракторе «болят шея, плечи». «После десяти-двенадцатичасового рабочего дня шея затекает, голову не повернуть». Не говоря уже о тяжести в ногах. «Если бы работа не была тяжелой, не было бы и боли», – комментирует его начальник1898.
А вот жалоба Анаис Далье, «кровельного плотника» из кровельной мастерской Boisbluche Frères в Орне (Нормандия) – не так давно к этой профессии получили доступ женщины:
Молодой сотруднице всего тридцать, но она работает в строительной отрасли уже почти двенадцать лет. Ее затрагивает проблема тяжести труда, она испытывает постоянные боли, связанные с вынужденными позами, и не может представить себе, что проработает в этой сфере более двух лет1899.
Медсестра, занимающаяся уходом за больными на дому, страдающая от травм суставов, заявляет, что в ее профессии занято больше женщин, но их работа ценится недостаточно высоко: «Я ухаживала за многими тяжелобольными и при этом повредила плечо»1900.
Наконец, свидетельство машиниста метро, работа которого перестала цениться:
Мы по семь часов ездим в туннеле. Когда вы едете шесть часов по шоссе, в каком состоянии вы прибываете на место? Здесь нет дневного света, от шума глохнешь, и надо быть бдительным на каждой станции. Это что, не тяжелая работа?1901
Тяжелый труд разнообразен, неоднороден, без сомнения, сложен, его существование «признается», но все говорит о том, что этот труд надо лучше определять и конкретизировать, тем более что он поддерживается самой чувствительностью, углубленной, обострившейся как никогда раньше.
Наконец, невозможно игнорировать изменения, все сильнее затрагивающие формы самой работы. В частности, теперь регулируются не движения, а сигналы, уточняются не жесты, а информация. В самом конце XX века крупные изменения коснулись растущей доли промышленного труда: «В 1980‐х годах восторжествовала автоматизация, основанная на компьютерах и цифровом управлении»1902. Человеко-машинный интерфейс непоправимо разрушен: машина перестала играть лишь «классическую» вспомогательную роль, физическая динамика, мышечная точность в значительной степени уступили место «цифре»: работая с компьютерами, надо лишь легко нажимать на кнопки, только давать команды или контролировать. Иначе говоря, «промышленная работа» переориентировалась «в направлении отказа от ручного труда»1903, умение извлекать информацию оказалось важнее физического труда и двигательных навыков. Если воспользоваться терминологией Тьерри Пийона и Франсуа Ватена из их недавнего «Трактата о социологии труда», то можно сказать, что произошло не что иное, как «абстрагирование»1904. Изменились и сами слова: термины «движение», «жест», «энергия», «координация движений» имеют тенденцию к исчезновению из лексикона эргономики1905, а «познание», «хронобиология», «код», «сигнал», «коммуникация», «человеко-компьютерный интерфейс» активно в него входят1906.
Нагрузка теперь не непосредственно физическая, а умственная. Сложность задачи выражается в количестве обрабатываемой информации: «Человеческий мозг может принимать только очень ограниченное количество осознанных решений в минуту – от 60 до 80»1907. Новые проблемы теперь связаны меньше с физиологией и больше – с психологией, тем более что автоматизированные системы могут включать в себя обширные области, где помимо рутины возможны неожиданности, связанные с рисками и опасностями (воздушный и наземный транспорт, компьютерные сети, химическая промышленность, энергетика и др.). Вопрос о почти личном «отклике» оператора вдруг оказывается главным. Его изучение, его прогноз, его помощь становятся необходимостью. Это показало уже довольно давнее исследование Йохана Вильгельма Хендрика Калсбека о пилотах самолетов с числовым программным управлением: «Необходимо оценить роль отвлечения внимания, соперничества, наркотиков, усталости, беспокойства пилота о занятости»1908. Препятствий, оказавшихся между информацией и реакцией, становится больше. Пороги усталости рушатся. Осознание опасности растет. Считавшийся прозрачным механизм «информационного тела» сегодня как никогда ушел вглубь, психологизировался, диверсифицировался. Переставая быть физической и становясь умственной, нагрузка сильнее, чем прежде, выявляет проблему, связанную с возможностями или самыми разнообразными ошибками каждого человека.
От стресса к выгоранию
Наконец, проблема осложняется тем, что на протяжении нескольких десятилетий значение психической стороны в повседневной культуре постепенно увеличивалось. В 1983 году появилась первая книга на эту тему под названием «Стресс на работе»1909, следом за ней – около семидесяти других почти с таким же названием или подзаголовком; на английском языке книг под названием «Stress at Work»1910 вышло вдвое больше. Большинство ранее существовавших научных работ, закладывавших «научные основы профессиональной деятельности»1911, касались «человеческого мотора», в них было множество «объективных» показателей – от движений до питания, от обмена веществ до ощущения времени, от рабочих инструментов до организации труда. Эти труды отходят на второй план, на первый же план выступают те, в которых речь идет о «психопатологии труда»1912, а в последнее время – работы, в которых, как предполагается, речь идет о «преодолении профессионального истощения»1913, рассматривается скорее его «персональный», «психический» или «аффективный» аспект, а не органический, и в этом заключается самое очевидное изменение. То же самое подтверждается все более многочисленными и все более точными опросами: «Тяжелая работа – явление не новое, но в ее восприятии произошли изменения: психологическое напряжение теперь переносится тяжелее, нежели физическая усталость и ущерб»1914.
Возникает необходимость в историях нового типа: о страданиях тех, кто боится не выполнить работу должным образом, и тех, кто испытывает боль от «постоянного цейтнота, ускоренного темпа работы, от потока информации, необходимости постоянного обучения, от недостаточно высокого уровня знаний и отсутствия диплома»1915. Все обречено на усталость, доходящую до изнеможения. Распространенным стало непринятие переживаемых ситуаций1916, а также «психосоматический» взгляд на проблему, появившийся в 1960‐х годах; в связи с этим в большей степени стали приниматься во внимание нужда, фрустрации, риски, больше внимания стало уделяться проблемам отчаяния и их объяснению. Показательно само слово «страдание», оно наводит на мысли о «внутренних» эпизодах, о личной неприкосновенности, об идентичности, а также провоцирует институциональные инициативы: создание консультационных или лечебных отделений, специализирующихся исключительно на «страданиях, вызванных работой»1917. Начиная с 1980–1990‐х годов комментируются различные случаи: от рабочих до руководителей, от секретарей до «учеников», от менеджеров до исполнителей. Сами слова «служащий» или «наемный работник», которые к тому же стали в значительной степени доминирующими по сравнению со словами «трудящийся» или «рабочий», косвенным образом подчеркивают, в какой мере физическая составляющая уже не является первостепенной1918. Вот, например, господин Б., сидящий на собеседовании, «тяжелый, коренастый, разбитый», обладатель диплома токаря-наладчика, вынужденный после неудачных попыток трудоустройства стать «техническим работником в мэрии». Затем он работал на муниципальном кладбище, после этого его неоднократно не могли оценить по достоинству, потому что он «не подходил» для предлагаемых задач, подвергался критике за медлительность, обвинялся, по-видимому справедливо, в неудовлетворительной работе. Он никому не верит, испытывает постоянную слабость, у него «тяжелая запущенная гипертония»1919. А вот Моник, «менеджер в компании, производящей ингредиенты для приготовления лекарств». Компания, в которой она работает, была перекуплена другой фирмой; количество задач, которые должна решать Моник, возросло, начались инвентаризации без предупреждения, ввели информатизацию данных, ей вменили в обязанность посещение «токсичных» и удаленных объектов, ее задачи усложнились; ко всему этому надо добавить то, что начальство это «усложнение» игнорирует, и то, что Моник – мать-одиночка: «Моник стала просыпаться каждую ночь по выходным… и постоянно обдумывать, что ей предстоит сделать в понедельник в первую очередь»; мало-помалу наступила «такая усталость», что речь зашла о госпитализации1920.
В каждом из этих случаев встречаются несколько психологических «механизмов», наводя на мысли о все новых ссылках; все говорит о том, что речь идет не только о перегрузках, эксцессах и даже возможных личных недостатках. К этому добавляется непризнание выполненной задачи и, самое главное, ожидание, даже требование этого признания со стороны «исполнителя», разочарование при его отсутствии, вызывающее еще большую усталость, делающее ее еще более ощущаемой. Все связано с отрицанием индивидуального вклада исполнителя и его возможной инициативы. Ситуация тем менее приемлема, что ей противостоит чувство очевидности, проявившееся в ходе XX века: самостоятельность, индивидуализация, возможность располагать собой благодаря даваемым им гарантиям обострялись. Любое отрицание такой свободы сегодня ранит, а сопротивление этому отрицанию, решительное непринятие его считаются важнейшим делом. Кристоф Дежур, автор книги «Страдания во Франции: обыденность социальной несправедливости», утверждал: «Моя книга – это бунт против каких бы то ни было форм снисходительности и презрения к субъективности»1921.
Такова разница между этими формами «разрыва» и указанием на эксцесс или перегрузку, которые обсуждались с конца XIX века: это уже не просто внезапный шквал накопленных задач, вызывающий головокружение, а угроза их решению, препятствие, противостоящее действиям каждого, блокирование «делания», все ограничения, акцентирование которых усиливает возможность переутомления. Важнейшее изменение: «зависимости», ранее принятые или допускаемые, а также «тормоза» автономии, ранее предоставленные или согласованные, перестают быть таковыми. Первый аспект такой угрозы относится к взаимоотношениям на работе, на что долгое время не обращали внимания, если не сказать чем пренебрегали; это явление получило название в 1990‐х годах и стало объектом права только в 2000-х. Речь идет о «моральной травле»: «оскорбительное поведение, которое через лексику и повторяющееся или систематическое отношение направлено на ухудшение условий жизни и/или условий труда лица (объекта травли)»1922 – традиционном доминировании, несомненно долго замалчиваемом, даже игнорируемом, недавно выявленном и стигматизированном. Надо признать, что это создает возможность для переосмысления самой психологии, представляет собой дополнительную фазу в утверждении идентичности, дополнительные страдания, связанные с ее отрицанием. В более глубоком плане это уже не простое указание на срежиссированное «желание», а предварительная и настойчивая констатация «желания» сорванного.
Обвинения в таком отношении, «тяжесть» этих обвинений резко возросли в последние годы, как и намеки на соответствующую усталость: «молодые продавщицы, борющиеся со своим положением» в июле 2019 года, утверждающие, что «пережили ад в магазинах одежды или обуви в департаменте Мен и Луара, терпели оскорбления, намеки сексуального характера, разнообразные унижения со стороны начальника, а также интенсивно работали в течение многих лет»1923; сотрудники небольшой компании, подвергающиеся «травле в индивидуальном порядке» с единственной целью – «усилить власть руководства»1924; преподаватели вузов, отправленные в «длительный отпуск», оспаривающие разные «плакаты» с оскорблениями в свой адрес1925. Понятие травли и его юридическое применение подтверждают то, до какой степени изменился «взгляд наемных работников на отдельные ситуации, возникающие на работе»1926.
Ощущение травли многолико и может быть вызвано самыми разными факторами: невозможностью самореализации и препятствиями на пути к ней, отсутствием «ожидаемых наград»1927, незначительностью целей и задач; иначе говоря, человек сталкивается с какой-то перестраховкой. Исследования диверсифицируются, в них выявляется множество различных ущербов, подтверждается их распространение. Это усиливает основной вектор XX века: отныне на первое место выходит не физическая усталость, разрушающая психику, а психологическая усталость, которая так сильна, что разрушает организм; без сомнения, это самый распространенный образ современной усталости.
Новизна по-прежнему обусловлена полностью пересмотренным определением квалификации, что обозначает конечную точку: физический и психологический коллапс, непреодолимую прострацию. В 1980 году Герберт Фрейденбергер первым обозначил это явление и предложил термин «профессиональное истощение» или «выгорание». И добавил образ: «выгоревший человек – как перегоревшая лампочка»1928. Во множестве приведенных им случаев усматривается противоречие: огромная дистанция между «бесконечными идеалами»1929 и невозможностью их реализации, труднопреодолимое «препятствие» на пути выполнения жизненного плана, вплоть до полного краха. Таково, например, дело «Жоржа», «директора крупной международной компании», столкнувшегося со «сложными контрактами», посетившего почти двадцать стран; терзаемый «безграничной энергией» и ощущением несбыточного, он вдруг пропал в английском пабе, потерял все ориентиры: «Он подозревал, что с ним случилось что-то ужасное, и его мысли метались между коронарным расстройством и безумием»1930. Или случай добровольцев, работающих в службах по уходу, преданных «телом и душой», полных решимости и упорства, но захлебывающихся в невыполнимых задачах, сознающих свое бессилие, тонущих в эмоциях1931. Описание вскоре оказывается достаточно узнаваемым, поскольку «36% сотрудников в 2017 году заявили, что уже перенесли эмоциональное выгорание»1932, и достаточно точным для появления специфического чувства личного «бессилия»:
Самооценка разрушена, человек не в состоянии концентрироваться, работать, мозг, а иногда и тело начинают буксовать, машина больше не реагирует. Симптомы могут быть эмоциональными, органическими, когнитивными, поведенческими и мотивационными1933.
В 2016 году Медицинская академия возвращается к возможным причинам нарушений личной неприкосновенности: «рабочие требования, эмоциональные требования, недостаток автономии, отсутствие социальной поддержки и признания, конфликты ценностей, ненадежность работы»1934. Конечно, в этом «давлении» нет ничего нового по сути, это симптом, иначе анализируемый и иначе интерпретируемый1935.
Количество подобных случаев увеличивается с течением времени, обнаруживая, без сомнения, растущую настороженность как врачей, так и наемных работников, «они будут говорить об этом больше»…1936 Территория выгорания, таким образом, будет иметь тенденцию к расширению, может даже стать обычным делом, а слово «стресс» (который и приводит к выгоранию) для описания своей работы выберут 78% работающих1937.
Проблема управления
Несомненно, однако, что помимо этой индивидуальной чувствительности и ее развития, помимо традиционного, хоть и переосмысленного доминирования, были и другие новшества: пересмотр самой организации труда, его условий, еще более усугубляющий дистанцию между ожиданиями и действительностью. Начать надо с цифровизации и ее последствий, если не сказать притеснений, с навязывания все труднее переносимого контроля. Водитель погрузчика, перевозящий грузы в ангарах компании Amazon, уверяет, что за его деятельностью постоянно «следят», что ему кажется, будто он в ловушке, а это вызывает усталость и тревогу:
Программа позволяет в любое время узнать, где кто находится, рассчитать время, затрачиваемое каждым сотрудником на выполнение любой задачи, и, таким образом, определить время простоя1938.
Эффект этого касается начала действий, их источника, взаимодействия с другими. Он распространяется, проникает в сознание, устанавливает в уме каждого, так сказать, систему для скрытого наблюдения, способствует ощущению незримого контроля, постоянного сравнения себя с другими, с самим собой, вызывает у работника неопределенное стремление стать лучше, исходящее от него самого, а не навязываемое сверху: «Начальство может оценивать подчиненных, а платформа нацеливает работников на подражание друг другу и на то, чтобы они контролировали друг друга»1939.
Машинист поезда признается, что находится под постоянным наблюдением, подвергается нападкам из‐за накопившихся сигналов о проступках, из‐за малейшего нарушения инструкции ему угрожают, его беспокоит скользящий график работы, и в конечном счете он испытывает усталость, как если бы нагрузка была удвоена или обновлена:
Ваша частная жизнь, жизнь всей вашей семьи привязана к этому графику и его сбоям. Так происходит в течение всей вашей карьеры, а наши так называемые льготы, включая досрочный выход на пенсию, – оборотная сторона такой зависимости1940.
Повторим: цифровизация «часто приводит к увеличению интенсивности работы и делает ее более тяжелой»1941. Появляются даже «новые цифровые рабы»1942 – самозанятые предприниматели, обслуживающие несколько «платформ» и не знающие ни как выглядят руководители, ни как звучит их голос. Они работают на себя, движимые стремлением к новой самостоятельности, но зависят при этом от условий труда и расценок, установленных без учета их мнения, а также от «лиц, принимающих решения», о которых они ничего не знают. В результате, например, курьеры Deliveroo, компании по доставке еды, работают более шестидесяти часов в неделю, чувствуя себя «узниками»1943. «Заправщики»1944 недавно появившихся электросамокатов работают с семи часов вечера до восьми часов следующего утра1945. Переводчикам «по запросу» могут позвонить в самое неожиданное время, без гарантии восстановления сил1946 и при полном отсутствии социальной защиты и страховки на будущее1947. Вероятно, пока таких ситуаций немного, но, скорее всего, именно так будет строиться работа в дальнейшем, а за кажущейся свободой, которую дают цифровые технологии и их гибкость, будет скрываться неумолимая зависимость работников.
Сама по себе реорганизация деятельности также может способствовать некоторому ухудшению ситуации. Приведем пример: руководство больницы, надеясь на повышение рентабельности, одержимо навязчивой идеей – снижением бремени государственного долга. Каждый второй врач1948 в декабре 2019 года заявил об усталости, поставив под сомнение действия администрации, ее строгость, ее выбор, в том числе в отношении сокращения персонала и мелочного подсчета коек: «У меня в отделении шли сокращения, медсестры одна за другой доходили до нервного срыва»1949. Или такое свидетельство: «врач говорит о лечении и пациентах, администрация – о дефицитном бюджете»1950. Власть, долгое время остававшаяся в руках врачей, перешла к «менеджерам» в соответствии с «управленческим поворотом»1951, на который ссылается сегодняшняя экономика. В результате для снижения фонда оплаты труда в больницах сократилось количество коек: «Высшее руководство рассуждает с точки зрения оборота средств», а врачи – с точки зрения потребностей, которые часто меняются, а иногда очень высоки. Практикующему врачу в больнице остается погоня за результатами, разочарование, проблемы с идентичностью.
Также нужно обратить внимание на руководство транснациональных компаний, единственная цель которого – рентабельность. Возможно слияние этих компаний, их ликвидация, их «перемещения», перепродажа, что, вероятно, может вызвать тревогу, депрессию, стать причиной безработицы или нестабильности1952. В качестве примера можно привести распространенный, недавний и четко обозначенный страх – как у электрика Летиции, столкнувшейся с предполагаемой покупкой компании Bombardier компанией Alstom. В обеих железнодорожных компаниях было решено «сократить» «двойные» должности. «У меня стресс, я временный работник с 2004 года, у меня семь контрактов в Bombardier и два в Alstom. Что будет с нами?» – задается вопросом Летиция1953. Еще больший страх вызывает «риск безработицы и нищеты для 40% французов»1954. Отсюда наблюдение Алена Сюпио: «Из-за всех этих новшеств компании оказались в жесточайшем цейтноте, а спад производства и постоянные подлоги и обманы вызывают у работников страдания»1955.
Наконец, нельзя игнорировать ситуации, когда к реорганизациям добавляется притеснение. Яркой иллюстрацией этого является судебный процесс 2019 года, возбужденный против руководства компании France Télécom. Уголовное преследование было связано с неоднозначным подходом к социальной стороне вопроса при обеспечении выживания фирмы Next, после ребрендинга ставшей Orange; иными словами, предполагалось сократить «22 000 рабочих мест из 120 000, или примерно каждое шестое, а также внести изменения в работу или поменять место работы для 10 000 других сотрудников»1956. Этот подход тем более «спорен», потому что касается государственных служащих, статус которых является «защищенным», а с другой стороны, действия руководства столь решительны, потому что проект представляется «вынужденным»: «Руководители были одержимы достижением целей»1957. Отсюда – тактика психологической жестокости и травли. Отсюда и знаковая фраза генерального директора, произнесенная 20 октября 2006 года: «В 2007 году я их так или иначе выставлю. Не через дверь, так через окно»1958. Далее следуют необсуждаемые решения: новая расстановка кадров, различные упреки, понижения в должности; затем начались тяжело переживаемые работниками нападки, вызвавшие ощущение провала, беспомощности, попранного достоинства: «Хуже всего то, что я не завершила карьеру»1959, – признается одна из пострадавших.
Врач компании Моник Фрайсс-Гильини констатирует следующие психологические травмы: рост количества «тревожно-депрессивных синдромов, нарушений сна или аппетита, вредных привычек»; увеличение на 45% числа посещений медпункта в период с 2008 по 2009 год1960. Опрос, проведенный в 2009 году, указывает на снижение самооценки: «Раньше чувство гордости от принадлежности к France Télécom испытывали 95% сотрудников, теперь – 39%»1961. «Они играли с нашими жизнями»1962, – заявляют сотрудники, настаивая на том, что руководители фирмы покушались на их идентичность, личность: «В вас убивают уверенность в себе, и вы же чувствуете себя виноватыми»1963. Дело дошло даже до самоубийств: «По одному в неделю», – уверяют свидетели. Таким образом, суровый приговор в виде длительного тюремного заключения, вынесенный руководителям, подчеркивает наличие морального преследования1964. Признание ущерба, вызвавшего «стресс и давление»1965, свидетельствует о решительном изменении: физическая боль отходит на второй план, на первый выходит боль душевная. Способы оценки «ущерба» сильно изменились, как и личные требования.
Ежедневная усталость – откуда она берется?
Настало время осознать неправильность таких методов руководства и отказаться от них. Появляется новый стиль «управления» компаниями: «поощрение известной свободы действий»1966; «учет индивидуальных склонностей»1967; «развитие самостоятельности сотрудников»1968; «доказательства признательности»1969. Многие «начальники» даже говорят о «раскаянии», признаваясь, что служили источником мучений для подчиненных: «Я был плохим начальником»; «Я был угнетателем»; «Я стала бесчеловечной»; «Я часто впадал в гнев»1970. Эти наводящие на размышления признания, полностью сосредоточенные на «преступном» доминировании, даже если от них мало толку, подтверждают растущий спрос на утверждение индивидуальности «подчиненных», страдания которых оказываются следствием помех, создаваемых руководством. Это доказательство важности отрицания независимости и его последствий.
Мы видим, что доминирование, усиливающее неприятие притеснений и при этом превозносящее уверенность в себе, действительно осуждается; лейтмотивами сегодняшних блогов стали следующие убеждения: «У вас нет никакого хозяина, это лишь нелепое детское заблуждение. Ценность имеют только ваши собственные рефлексии и ваш собственный опыт»1971. Таким образом, усталость возникает из‐за конкретной ситуации: когда не одобряется чей-то карьерный рост или имеет место злоупотребление идентичностью. В сегодняшних журнальных публикациях также выражается беспокойство:
Ваша натура щедра, и вы отдаете себя другим, но это может изнурить вас, если вы ничего не сохраните для того драгоценного человека, которым являетесь вы сами1972.
Единственное, что способно пролить свет на изменения, – это контекст, и, по правде говоря, его невозможно игнорировать. Стремление к самоутверждению сегодня намного глубже, чем кажется; можно сказать, это триумф «мистики освобождения и самореализации»1973, которому способствует потребительская экспансия. Это и триумф «гиперсовременного» индивида, описываемого рядом современных исследований. В центре внимания этих исследований – психическое утверждение, «гипертрофированный индивид»1974, для которого «в целом преуспевание уже не имеет смысла»1975, которого наше общество внезапно сделало новым центром «системы», подчеркивая его чувство превосходства над любой отсылкой к социуму. Постоянно рассматривается одна и та же озабоченность: «Давайте поговорим обо мне, нельзя сказать, что это уж очень интересно, но ведь это я»1976. Та же идея – в новом подходе к рекламе: например, напыщенный слоган фирмы L’ Oréal «Ведь я этого достойна!» призван придавать новый смысл предлагаемым продуктам, вызывая у потенциальной клиентки чувство собственной значимости: «Ведь ты этого достойна!»1977 Такого еще в рекламе «вещей» не было: ценность предмета делается ценностью человека, качества продукта подчиняются качествам личности, главной становится уверенность, пусть даже скрытая, в том, что если приобретение какого-то продукта правомерно, то это потому, что хорош именно покупатель, именно его качества главенствуют над качествами товара.
Против этих набирающих силу утверждений выступают принудительные методы управления. В результате индивид восстает, травля со стороны руководства выводит его из себя, вызывая неудовлетворенность; несбывшиеся надежды и бессилие действуют изматывающе:
С одной стороны, потребитель возводится чуть ли не в ранг святого и поощряется его самовыражение, необычность и специфика его выбора. С другой стороны, служащий лишается отличительных признаков, от него требуется лишь подчинение, а не самовыражение. В результате происходит лобовое столкновение между новой культурой эго киберпотребителя и анонимной культурой человека-функции1978.
Появляется, однако, и более обыденное выражение такого противопоставления, часто банального и привычного, иллюстрирующего идеал идентичности, на деле оказывающейся ограниченной, скованной обстоятельствами или придуманной. «Жертвы» множатся. Это явление касается кого угодно и каких угодно условий. К выгоранию «дискредитированного» работника теперь добавляются выгорания «ребенка», «подростка», «студента», «исследователя», «членов семьи», «предпринимателя», «влюбленного», а также «спортсмена» – это «молчаливое зло, которое грызет спортсменов»1979: многие из них жалуются на то, что «из них делают роботов»1980. Все они регулярно переживают неудачи, их мучает несоответствие между ожиданиями и реальностью, существующий разрыв между тем, кем они «являются», и тем, кем себя «считают». «Вы подпитываете фрустрацию: все не так, как вам хотелось бы»1981, – говорят комментаторы «любовного выгорания». «Идеалистическому представлению родителей о семейной жизни противостоит реальность»1982, – вторят им комментаторы «семейного выгорания».
Это также делает осмысленной решительную борьбу за эмансипацию: среди прочего осуждается «психическая нагрузка» как часть домашней работы, которую испытывают женщины. Посмотрим на цифры: в 2010 году женщины выполняли 71% работы по хозяйству и 65% родительских обязанностей1983. Осуждается утомление, душевная усталость, их пагубное влияние на все поведение: «Это вредное явление постоянно занимает ум, влияет на сон. На работе труднее сосредоточиться»1984. Эмма, дизайнер, разместила в своем блоге картинку, изображающую «психическую нагрузку», под ироничным заголовком «Fallait demander»1985 («Надо было попросить»), получившую несколько сотен тысяч положительных откликов.
Есть нюансы по симптомам. Не всякий раз случается доказанное выгорание с его драмами, глобальным крахом, вызываемой им потерей себя, иногда это «тихая» назойливая усталость, вызывающая тревогу, замедляющая движения и приносящая разнообразные страдания. Таково это болезненное и новое восприятие, можно сказать, настойчивое, касающееся каждого способа бытия, каждого интимного состояния, как физических впечатлений, так и психических; постоянная тревога о том, что бесконечно может «сопротивляться» или, проще говоря, обнаруживать неизбежные пределы существования. Символом этого стали многие герои современной литературы. Например, персонаж Микаэля Делиля из «Дворца усталости», опыт которого, на первый взгляд безобидный, всегда оказывается неприятным и бесконечно повторяющимся, этот опыт сосредоточен на отсутствии чего-то важного, на отдалении, зависимости как от недоступного «учителя», так и от слишком решительных друзей. И вновь и вновь появляющееся утверждение: «Почему я не смог пойти своим путем?»1986 Или герой Мишеля Уэльбека, неспособный восстановить силы, «раздавленный» непреодолимой пропастью между проектами и реальностью, приговоренный к «серотонину», который, в свою очередь, обречен лишь на слабое поддержание жизни:
Юношеская дружба, возникшая в студенческие годы – и, откровенно говоря, единственная настоящая дружба, – не выдерживает испытания взрослой жизнью, мы пытаемся избегать встреч с друзьями юности, не желая сталкиваться со свидетелями своих обманутых надежд и лишний раз убеждаться в собственном крахе1987, 1988.
Свидетельство Жана Клера более прозаично, более буднично, оно напоминает о самых банальных вещах, с которыми люди сталкиваются ежедневно, и столь же банальна и обыденна следующая за этими столкновениями усталость:
Странная истома, появляющаяся по вечерам, валит нас с ног и оставляет повержеными на долгие часы. Какая изначальная ошибка обрекает нас каждый день на уход из жизни? Какой старый непогашенный долг время от времени лишает нас сознания, словно мы попали под чары злой колдуньи?1989
Бесконечно углубилось и усложнилось начатое в эпоху Просвещения открытие своего «я», а вслед за этим появилась озабоченность вопросом о том, где пределы этого «я»1990. Этот вопрос тем более значим сегодня, что существование укрепившегося «я» сопровождается все более ощутимой недостаточностью. Отсюда и злободневный вопрос журнала Philosophie Magazine, столь прямой и «насущный», что попал на обложку ноябрьского номера за 2019 год: «Почему мы так устали?»1991 Ответов множество. Первым из них было бы возобновление внимания к переутомлению, вездесущности технических условий, чрезмерному ускорению, давлению постоянно появляющихся новых машин, информатизации мира, всеобщей моде на моментальность и «гиперподключенность»1992– на все то, что создает «лихорадку»1993 в самом сердце современного общества. Но помимо того, что эти общества умеют приспосабливаться и плавно подстраиваться к требованиям своих машин, более важным представляется второй ответ: личное противостояние с гипертрофированным «я», с существом, чье новое значение обрекает его на нескончаемое испытание собственных возможностей, равно как и на столь же постоянное переосмысление самого себя1994. Усталость становится тогда столь же непрерывной, сколь и естественной, столь же актуальной, сколь банальной, столь же привычной, сколь и неудобной, скрытой, невразумительной и всегда вынужденной спутницей жизни; навязчивое и беспрецедентное присутствие усталости – «fatigo ergo sum»1995 – выдвигает иные требования и поэтому переживается по-иному: любое доминирование и любые ограничения переносятся с трудом. Еще одно наблюдение, столь же осторожное, сколь и очевидное: «И не надо забывать об усталости. О ней так мало говорят, но ведь она господствует в жизни большинства из нас, заставляет нас принимать то или иное решение, отказываться от попытки что-то сделать, смотреть на те или иные события под определенным углом!»1996 Таким образом, во многом переоцениваются отношения с личным, стойкое чувство сопротивления, внутреннего противостояния оказывается важнее чем когда-либо, на что уже указывал Эмманюэль Левинас: «лень, утомление, прежде чем войти в сознание, есть отступление перед существованием вообще… Усталость есть неприемлемый отказ от последней необходимости существования»1997. Это очень важное наблюдение: мы видим, что интенсивная современная психологизация сделала ощущение существования постоянным и всегда повторяющимся «испытанием».
Избежать ограничений или осознать их?
Растет количество противопоставлений, реакций; множатся попытки преодолеть недостаток, восстановить целостность. На уже упомянутый актуальный вопрос с обложки журнала Philosophie Magazine: «Почему мы так устали?»1998 отвечает столь же актуальное требование с обложки декабрьского номера (2019) журнала Ça m’intéresse. Santé (Мне это интересно. Здоровье): «Покончить с усталостью»1999– непоколебимое решение освободиться от, казалось бы, нового «невыносимого» опыта. Можно с уверенностью утверждать, что вопросы и ответы обнаруживают следующее: напряжение становится сильнее, но при этом однозначно сильнее и облегчение. Во всяком случае, это единственное доказательство того, что и восприятие, и отрицание непрерывно обостряются.
Нельзя забывать и об одержимости лекарственными препаратами. Фармацевтический рынок во Франции в период с 1990 по 2017 год вырос втрое2000. Это касается как антибиотиков, так и антидепрессантов, как лечения, так и создания комфорта, как усталости, так и интимного неблагополучия. Притягательность стимулирующих препаратов не может быть задвинута на второй план, когда химия все сильнее «технизируется» и «коммерциализируется». Отсюда – до сих пор существующий успех формул, обещающих выносливость организма и «превосходство»:
Условия современной жизни, жестокая конкуренция претендентов на получение диплома, должности, успеха, профессионального признания или эмоционального удовлетворения часто влекут за собой необходимость прибегать к тонизирующим и стимулирующим средствам2001.
Отсюда и бесконечная история допинга в спорте: ведется тайный поиск способов снизить утомляемость чемпионов с помощью химии, в ответ на это официальные организации принимают трудоемкие меры контроля, чтобы ограничить риски для здоровья, связанные с приемом таких препаратов2002.
Тем не менее принимаемые меры против монотонности, вызывающей ежедневную усталость, в последние десятилетия незаметно изменились. Они проявляются иначе, нацелены на другое. Нельзя сказать, что трудоемкость отступила, дело скорее в том, что вновь возник и получил новую формулировку вопрос психологии. Именно психология больше чем когда-либо стала объектом бесчисленных приемов по «смягчению воздействия», в том числе по снижению трудоемкости. Появилось множество новых журналов, в которых даются обобщающие советы о психике и чувствительности, решениях и чувствах; начиная с 2010‐х годов все они направлены на «расслабление», «внутреннее равновесие», «заботу о себе». Заголовки и подзаголовки подтверждают это: «Дыши. Выделить время для себя»2003 (Respire, Créer du temps pour soi), «В данный момент. Потому что тебе необходимо быть самим собой»2004 (In the Moment. Parce qu’être soi n’attend pas), «ДНК. Самое необходимое: руководство по ежедневному благополучию»2005 (AND. Les essentiels: le guide du bien-être au quotidien), «Чувство и здоровье. Тело, разум, мир»2006 (Sens et santé. Le corps, l’esprit, le monde). Стресс является движущей силой ожидаемого сопротивления, в основе расчета – восстановление идентичности. В основе женского самоутверждения – отказ от любой «психической нагрузки»2007, ставящей под угрозу равенство между мужчинами и женщинами.
В первую очередь необходимо отменить принуждение. Таковы «мантры» о «пустоте», предложенные Седриком Виллани, чтобы на время прервать мыслительную деятельность, которая кажется слишком утомительной: «Я освобождаю мозг. Например, делаю десятиминутные паузы в работе и расслабляюсь, забывая обо всем. Мое тело участвует в процессе, и это восстанавливает каждую его клетку»2008; или «бегство» Анаис Ванель, почти окончательно бросившей работу редактора в Париже, чтобы путешествовать по океанам, утверждая, что там она сможет «понять происхождение [своей] усталости»2009. Помимо «бегства» или «отключения», все будет зависеть от работы сознания: предпочтение следует отдавать внутреннему миру, обнаруживать признаки, находить «узкие места», определять боль.
Надо проводить регулярную оценку утомления, где «преодоление усталости – это прежде всего умение прислушиваться к сигналам тела»2010. Причем с новым видением, при котором компьютерная модель решительно проникает в органический мир: надо оценивать «связи», «кодировки», «взаимоотношения», создавать преемственность между сознанием и возможными подаваемыми сигналами, между чувствительностью и ее принудительным контролем; создавать бесконечную сеть, где «плоть» сама почти психологизирована системой координации, все сигналы должны быть согласованы и едины. Делаются совершенно тривиальные предложения: уточнить «восприятие стресса», ответив на «четырнадцать вопросов»2011, «освободить разум», сделав «десять шагов»2012, выбрать пять возможных вариантов, чтобы «услышать эмоции»2013, вплоть до каких-нибудь колдовских обрядов, вроде того, что предлагает журнал Sens et santé («Чувства и здоровье»): «Подарите себе минуту спокойствия. Я вдыхаю спокойствие, я выдыхаю стресс. Я вдыхаю жизненную силу, я выдыхаю усталость»2014. Конечно, все это смехотворно, практически беспочвенно, поверхностно и не имеет никакого значения, но, по крайней мере, подтверждает нахлынувшую озабоченность. Можно даже сказать, что подтверждается желание найти свою личность, испытав ее сначала в оживлении чувств, в ее обретении, в ее необычности. Иначе говоря, речь идет о восстановлении внутреннего мира перед лицом усталости, обычно мыслимой вовне: «Когда мир вокруг нас становится гнетущим и неистовым, мы можем обрести спокойствие, уйдя в себя»2015. Это сильно отличается от предписаний XIX века, уже имевших целью восстановление сил, но через действия, упражнения, противостояние среде2016. Задача определенно сместилась и сделалась глубже, ее целью стало скорее противостояние самому себе, вплоть до способа изучения этой внешней сущности, где «я» определенно имеет приоритет над пространством, вплоть до использования его, для того чтобы лучше себя испытать:
Оказаться наедине с собой на лоне природы. Сидя со скрещенными ногами, я позволяю месту, удаленности от всего и тишине действовать во мне. Благодаря матери-природе начинаю действовать медленно – стрессы, пробки на дорогах и списки дел отступают. Я счастлива!2017
Отличие также в том, что занятия, в значительной степени новые, противостоят отдыху, но изобретены они именно для того, чтобы лучше чувствовать внутренний мир, попытаться раздвинуть границы возможного, вести более интенсивную жизнь, восстанавливать свою идентичность, пусть даже через боль. В недавней книге «Антропология усилия» (Anthropologie de l’effort) настоятельно утверждается: «Любая попытка расширить пределы возможного меняет человека»2018. Это показано множеством сегодняшних опытов, кажущихся парадоксальными миру, считающемуся «уставшим», но сосредоточенных на утверждении личности, прислушивании, внимании к себе: «экстремальный спорт», «экстремальный спуск», «экстремальный рейд», «экстремальное путешествие», «неслыханные» попытки бросить вызов судьбе, превзойти всех, покорить горы и океаны, головокружительные пропасти и отвесные скалы, пройти по всем маршрутам – от самых предсказуемых до неизведанных… Социологи, говоря о столь волнующем досуге, обозначили его как «противостояние опасностям и смертельным рискам, которые требуют испытания самостоятельности, интеллекта, смелости и настойчивости…»2019. Множатся недавние примеры: «Диагональ безумцев» (Diagonale des fous) на острове Реюньон, «Песчаный марафон» (Marathon des sables) в Марокко, «Монблан Ультратрейл» (Ultra Trail du Mont Blanc), «Афины – Спарта за тридцать пять часов без остановок»2020. Майк Хорн написал книгу-бестселлер на основе «подвига»: «добиться успеха в том, на что еще никто не отваживался: совершить кругосветное путешествие по экватору»2021. Наконец, почти «галлюцинаторное» мероприятие – «Ультратриатлон» (Double Deca Iron Ultra-Triathlon), проведенный в Мексике в 1998 году: 76 километров плавания, 3600 километров езды на велосипеде, 844 километра бега2022.
Повторим: это продолжение того, что было изобретено в эпоху Просвещения2023, но пошло дальше, как никогда прежде утверждая безграничную власть над собой. Усталость здесь снова оборачивается удовольствием, чувствительность обуздывается. В конечном счете все идет по одному и тому же плану: от переживания пустоты к переживанию полноты, от расслабления к «неистовству», цель одна – добиться большей независимости или восстановить утраченную.
Вернемся к подавляющей усталости, утомительной повседневности, более тривиальной и переживаемой сегодня острее, к тому же более насущной, потому что больше чем прежде угрожает возникновением новой потребности в самоутверждении. Отсюда и эти новые требования, благоприятствующие появлению неожиданных форм принятия, даже соучастия; чем больше распространение усталости, тем она очевиднее: если сохраняется идентичность человека или, более того, эта идентичность укрепляется, то реакция на усталость становится мягче. Эрик Фиа предлагает в этом отношении совершенно особую защиту, состоящую из осознания и внимания, постоянной умиротворяющей и «расслабленной» бдительности:
Вообще, усталость настолько многообразна и изменчива, что у нас нет шансов победить этого врага, который приходит отовсюду. <…> Я предлагаю отказаться от метафор боя и стать тростником из басни Лафонтена. Некоторые мужчины хотят быть неутомимыми дубами. Когда же поднимается ветер, дуб сопротивляется, но затем все же ветер вырывает его с корнем. Быть тростником – значит принять усталость2024.
Произошел крутой поворот: акцент делается на постоянно растущей в современных западных обществах роли интимного, глубоко личного, на его работе, его глубине и динамичности; давняя традиция, ограничивающая усталость лишь телесной, материальной стороной, ушла. Все изменилось, когда в самой глубине сознания усталость стала постоянным и обыденным способом бытия: возникла необходимость заключить с ней союз, чтобы больше соответствовать себе самим.
Усталость, разлитая слабость, скрытая неудовлетворенность, упорная нехватка чего-то важного стали в наше время одним из способов существования.