ается температура! – кричит Андрей, по лицу которого хлещут плети дождя.
– Ничего! Прорвемся дружище! Нас ведь ждут на берегу! – с улыбкой на лице орет его помощник.
Ждут. Благодаря таким, как я, вас и ждут. А еще любят. Во мне Велта видела живой вибратор, не более. Это ее слова. Андрея любила. Очень переживала, что ребенок может родиться не от мужа. А как он может родиться от мужа? Андрей постоянно бороздит, Велта не любит контрацептивы. Но есть исключения. У Федора Конюхова двое детей. Сила мысли… Соитие на радиоволнах…
Можно поехать домой. Съесть пару бутербродов, зажать голову наушниками и долго лежать с закрытыми глазами в ванной. Или рвануть в Старую Ригу. Там я встречу любовь. Но скорее всего еще одну Велту. Везет мне на таких. Только на «блек-джеке» переборы…
Неподалеку от химчистки «Irve», что на Валмиерас, голосовала девчушка. Время позднее. Район, где легче купить героин, чем сигареты. На вид годков тринадцать. Милый ребенок. Вязаная кофточка розового мохера, волосы аккуратно собраны. И меня не испугалась. Черный мужчина, в черной кожаной куртке, на «мерседесе» такого же колера. Она не слышала дурацкую страшилку про че-е-ер-ную, че-е-ерную ленту.
– Подвезти куда? – спрашиваю.
– Нет, спасибо, – улыбнулась школьница. – А как вас зовут?
– Миша. А тебя как?
– А меня Илонка. У меня к вам дело, Миша.
Какое у нее ко мне может быть дело? Попросит сигарет, несколько лат?
– Так какое у тебя ко мне дело, Илонка?
– А вы никуда не торопитесь?
– Я с рождения тороплюсь, малыш. Но сейчас почти свободен.
– Тогда вы можете хорошо провести время, – подмигнула моя новая знакомая. – За углом стоит мальчик Янис. Ему восемнадцать лет. Он прекрасно сделает вам минет. И сделает всего за пять лат.
Мальчик Янис, ему восемнадцать лет… Сутенерша на пяток младше. Защитник родины с хером во рту, и чудная кроха, хорошо изучившая бухгалтерию подворотен. И это после недавней кампании против эксплуатации детского труда.
Из ступора вывел грохот промчавшегося мотоцикла. Впервые за тридцать лет жизни я обрушил весь матерный запас на маленькую девочку. Хихикнув, она скрылась в темени. Можно позвонить в полицию. И что я им скажу?
– Добрый вечер! Это добропорядочный гражданин. Спешу сообщить, что на углу Валмиерас и Гертрудес тринадцатилетняя девочка Илонка продает восемнадцатилетнего юношу Яниса. Юноша Янис занимается оральным сексом по тарифу пять лат за сеанс. Срочно приезжайте! Вытащите детишек из сетей гомосексуализма и сутенерства! Протяните руку помощи загубленному поколению!
Засекут мой мобильник, отправят на психиатрическую экспертизу. Через время об этом будет знать весь город. Скажут, что на фоне злоупотребления алкоголем мне стали мерещиться сутенерши детсадовского возраста. Выпить в этой ситуации было нелишним. Я не стал присаживаться за стойку бара. Две «отвертки» медленно раскрутили винтики напряжения. Набрал номер Велты.
– Я сейчас приеду.
– Ты же только что уехал, Майкл!
Вот они. Распростертые ладошки прибалтийского гостеприимства.
– Почему ты молчишь? Что-то случилось, Майкл?
– Понимаешь… Я ехал домой. Но на углу Валмиерас и Гертрудес девочка продает восемнадцатилетнего Яниса. Он делает минет всего за пять лат.
– Уау! Так ты бисексуал?! Ты хочешь попробовать это втроем? Если ты хочешь, то я не буду против, Майкл! Приезжайте с Янисом.
Показал бармену жестом налить еще.
– Велта, я не бисексуал. И втроем не хочу. Вернее, хочу, но не с Янисом и тобой. А допустим с тобой и Вероникой.
Я уже несколько лет не сдаю вещи в химчистку «Irve». За эти годы мальчик Янис превратился в зрелого педераста. Наверняка по-другому зарабатывает деньги Илонка. Андрей остался верен морю. Во время моих приездов, Велта отдает сынишку бабушке. На сходство со мной я внимания не обращал. Но Велта говорит об обратном.
Проводы
«…по совокупности всех статей, приговорить Ефима Шпунге к десяти годам заключения в колонии строгого режима». Фима посмотрел на сидящую в зале маму. Ей уже 68. 68 + 10 =??? Рядом вытирал щеки платком отец. Папе Гиршу 79, и об арифметике в его случае лучше не думать. Вова Цимлянский делано качал головой, жмурил глаза и удивленно прицокивал. Ну да, с закрытыми глазами приятнее представлять, как он будет укладывать в постель Иру. Фима бы давно развелся с Иришей, но отношение к вопросу брака у него было философским. Раз Господь дал в жены шлюху, значит, это наказание, которое ты заслужил. А от наказаний Господних лучше не увиливать. И все же как огромна цена социалистической собственности, если за «левые» дверные замки и панели тебе отгружают десять лет запроволочной жизни.
В зоне Фима быстро заскучал. Он вообще считал СССР страной людей с одинаковыми лицами, но даже не предполагал, что эти лица могут быть одинаковыми настолько. Встретил фарцовщика Юру Клямина. Юру взяли пьяным в ресторане, отвезли в вытрезвитель, а он сопротивлялся и почему-то славил Кришну. Струи холодной воды заставили Клямина вспомнить школьную историю, и он заорал: «Это такие же суки, как вы, замучили генерала Карбышева!» Товарищи долго думали, куда определить Юрия: в психиатрическую лечебницу или на зону. На этот раз верх взял гуманизм.
После второго месяца отсидки Фима попросил встречи с начальником колонии. Он говорил о сумасшедшем изобретении, которое сделает страну мировым лидером. Фиме жестко ответили, что мы и так в мировых лидерах. Он быстро нашелся и убедительно выпалил: «Мы станем лидерами планетарного уровня». Подполковника Липатова никак нельзя было отнести к наивным людям, но доверчивость в нем, как и в любом человеке, присутствовала. Разговор со Шпунге занял у него всего несколько минут. Сразу после окончания беседы Липатов дал распоряжение доставить в зону чертежную доску, листы ватмана и наборы чертежных инструментов. Шпунге выделили специальную комнату, которую в его отсутствие запирали на ключ и опечатывали. Питание Фиме усилили, разрешили спать дольше. Через восемь дней Фима вновь переступил порог кабинета подполковника Липатова.
– Ну, вот все и готово, товарищ подполковник! – отрапортовал заключенный. – Готов наш старт к планетарному господству.
– Нас интересует не господство, а лидерство, товарищ Шпунге, – поправил Липатов. – А я с удовольствием посмотрю, что вы там нарисовали. Чем, так сказать, мы можем помочь стране, миру, а может, и вам.
Фима разложил на столе несколько листов ватмана. Углы были прижаты пепельницей, графином с водой, маленьким бюстом Ленина и настольными часами с большеглазым умирающим красноармейцем. На ватмане застыли огромные емкости с надписями «Зерно», уродливые гигантские пароходы, острова с пальмами и толпа людей, напоминающих какое-то дикое племя.
– Что это? – в изумлении спросил Липатов, тут же закурив.
– Это, товарищ подполковник… – выдохнул Фима, – Это, товарищ Липатов, ГМЭ – Глобальный Мировой Элеватор. И он будет построен здесь, на берегах Балтики. Какова одна из важнейших задач всего мира? – вошел в раж изобретатель. – Правильно, накормить всё народонаселение этого самого мира. Чтобы кусками хлеба давились не только империалисты, но чтобы эти куски хлеба ели и негры, и другие угнетаемые, голодные и отвергнутые жизнью народы.
– А что это за гигантские бочки с надписями?
– Это не бочки. Это сверхвместительные элеваторные емкости. Сюда будет свозиться зерно со всего мира. И именно отсюда оно будет распределяться по странам, которые нуждаются в хлебе. А вот это, рядышком, это резервуары с водой. Данный проект я назвал «Арык». Мы его будем развивать параллельно. В его функции будет входить накопление питьевой воды со всего мира и отправка ее в страны где с водой проблемы. Для этого будут построены гигантские танкеры-водовозы. Как вам идея, товарищ подполковник?
Липатов глубоко затянулся, открыв шкафчик, достал бутылочку коньяка и, выпив небольшую стопку, по слогам протянул слово «хо-ро-шо». В этот же день, после короткого путешествия на «воронке», Фима имел еще одну беседу. На сей раз напротив сидел врач психиатрической лечебницы закрытого типа, Яков Соломонович Гринберг.
– То есть вот с детства одна мечта, да? Чтобы негры жрали хлеба не меньше чем белые?
– Нет. Были и еще мечты, конечно. Но не столь масштабные, – ответил Фима.
– И какие же?
– Чтобы негры ели не только хлеб, но и докторскую колбасу. Чтобы они не умирали от жажды.
– А почему только докторскую? – поинтересовался Гринберг.
– В ней нет кусочков белого жира. Он пагубно влияет на организм.
– То есть ты за сытых и напоенных негров, обилие хлеба и докторской колбасы.
– Именно, доктор, – закивал головой Фима.
– А в виски и в проститутках угнетаемые не нуждаются?
– Зачем развращать чистых в помыслах и в деяниях людей?
– Значит, воплощение идеи всеобщего благоденствия… Видимо, именно отсюда появилось желание п***ить в промышленных размерах стройматериалы, чтобы двигать их налево. Ну да, чего для угнетаемых народов не сделаешь?! Скажи, Фима, а Юлик Шпунге, играющий в «Аллегро» на тромбоне и приторговывавший американскими джазовыми пластами, это не…
– Это мой родной дядя, – перебил Фима.
Яков Соломонович грустно улыбнулся и позвал санитаров. Фиме давали таблетки, но их действия на себе он не ощущал. Через месяц Фима шел по улицам осеннего города, думая, что все же неплохо быть фантазером, имея небольшие актерские способности. А еще неплохо иметь играющего джаз дядю, приторговывающего винилом. Документы на отъезд Ефим начал оформлять сразу по выходу из больницы. И перед ним даже не стоял вопрос, брать с собой Ирочку или оставить ее в Союзе. В Штатах она наверняка прыгнет в постель к какому-нибудь миллионеру, покажет ему секс, который не снимают даже в штатовском порно, а потом будет каждый день молиться за бывшего мужа и его гешефты.
Народу на проводы пришло много. Был даже какой-то сумрачный хасид, которому Фима, после первых ста граммов, зачем-то поцеловал руку, а потом приложился губами к пейсам. Был антиквар Гурик, предложивший организовать провоз серебра, набрался наглости и пришел Вова Цимлянский. Провожающие пили и ели продукты, при виде которых в голодный обморок упала бы целая африканская страна. Фоном играл Бенни Гудмэн, на поблескивающем паркете эротично отплясывала Танечка, по которой Фима так будет скучать. После нескольких анекдотов, кто-то попросил Фиму рассказать о его чудесном освобождении. Это был великолепный мини-спектакль. Фима показывал, как разворачивал ватманы, как курил подполковник Липатов, как смеялись над ним санитары в больнице. Все смеялись и предлагали сделать паузу на тост. Забрали Фиму ранним утром. На сей раз суда не пришлось ждать долгих полгода. И всё было так же. Так же серо безлико и безнадежно. Только вместо цифры десять прозвучала цифра одиннадцать…