рых жила столько лет: «Выходи за меня замуж». Только Триш письмо не получила, потому что ее не нашли. Она исчезла, и никто не знал, где ее искать. Она бросила работу в «Краун» и уехала из Нью-Йорка. Квартира ее пустовала. Эрика не знала, куда она подалась. Она отчаянно разыскивала подругу, но так и не смогла отыскать. Больше она ничего не слышала о Триш. Только много лет спустя Эрика стала понимать причину ее поступка.
В церкви собрались тысячи людей, и еще больше народу находилось снаружи. Позже все эти тысячи последуют за гробом, растянувшись на всю длину Ямайка-авеню. Список приглашенных состоял из самых важных людей в индустрии рэпа: многих из них Безупречный не знал вовсе, а многих из тех, кого знал, не слишком любил. Тем не менее, они сожалели о его кончине и шли по улице, плача и причитая под звуки реквиема. Много народу шло за гробом с самодельными плакатами и транспарантами, на которых были написаны слова, выражавшие их горе и сожаления.
Эрика насчитала более десяти тысяч человек. Поток машин остановился на несколько часов, пока следовала траурная процессия: это было величайшее выражение любви всего города к своему сыну — один из самых деловых районов города застыл, устроив день отдохновения в память о Безупречном. На улицах, где его слова продавались законно и незаконно ради получения прибыли, все на день отложили погоню за долларами, чтобы выразить ему свой респект. Это ясное послание гласило: «Тебя любили, брат. Тебя любили».
Мать поддерживала Эрику все время, пока они шли за гробом. Пуля прошла навылет и не задела жизненно важные органы. Уже через неделю девушку выпустили из больницы. И она могла ходить, но пока делала это с осторожностью. Ей трудно было продержаться целый день без поддержки — поэтому она опиралась на плечо матери. Как она продержится оставшиеся ей годы жизни, Эрика пока не знала. Смерть брата была лишь частью ее утраты. Миха... Он умер, и всем вокруг было наплевать на это — для них он был никто, всего лишь еще один неопознанный труп в машине. Его похороны тоже легли на ее плечи. Воспоминания об их любви заставляли Эрику думать о человеке, в чью сторону многие кидали обвинения в этом чудовищном преступлении: этот человек не присутствовал на похоронах или постарался остаться незамеченным.
Растянувшись в кресле, Ганнибал уныло наблюдал за похоронной процессией на экране своего огромного телевизора. Экран был такой большой, что создавал почти полный эффект присутствия, но Ганнибал был рад, что на самом деле он не на похоронах. Появление Ганнибала могло вызвать неловкость и стеснить близких Безупречного. Он понимал: многие считают это убийство делом его рук. Знал и без плаката, который виднелся в руках одного из парней, шедших за гробом: «Это сделал Ганнибал». Полицейские донимали его каждый день с момента убийства. Он знал, что у них не было улик. Но также знал, что общественность настроена против него, а полицейские всегда найдут способ собрать недостающие доказательства. Он окажется не первым невиновным, которого приговорят к смертной казни.
Но пока его беспокоили не мысли о заключении. Слишком много народу погибло, и скорбь еще не утихла. Он сидел и наблюдал за похоронами, а в уголке экрана Лектер продолжал играть свою роль, как Ганнибал — свою.
Безупречный, Безупречный, Безупречный. Думаю, теперь все действительно окончено. И что мне теперь делать? С кем соперничать? Ганнибал остался на сцене один и чувствовал себя ненужным.
Между кадрами с похорон, транслировавшихся по MTV, вставляли отрывки выступлений Безупречного. Увидев Безупречного на сцене, Ганнибал почувствовал, что уже видел этот момент когда-то раньше. Он тщательно покопался в воспоминаниях, но так и не смог найти нужное. Зато он вспомнил тот вечер, когда боролся с Безупречным в чемпионате по фристайлу. Он тогда проиграл, но сегодня, спустя три года, воспоминание оказалось приятным.
Он вспомнил клуб «Ярость», плакаты с Бин Ладеном и логотипами телеканала ВЕТ. Обычно бесстрастный Ганнибал чувствовал, как колотится сердце, когда он вышел на помост. Он знал, что ждет его впереди.
Безупречный выиграл состязание в первом раунде: публика наградила его более горячими овациями. Ганнибал не остался в долгу во втором. Теперь они были абсолютно равны — как все мы перед лицом смерти. Под рев толпы, стоя на пороге будущего, от которого его отделял только черный микрофон, Ганнибал открывал финальный раунд.
Я коррумпированный ниггер,
Кооперируюсь с ниггерами,
Вписываю их в делишки,
Заставляю толкать излишки.
Все знают, что я дурачу шлюх, а иногда
Случается и так,
Что я дурачу педиков.
Каков бы ни был рынок,
Ниггер, я в курсах,
И если он прибыльный, я его поимею,
Потому что я жадный пацан,
Пацан-вегетариан, питаюсь «зеленью».
И все, что невыгодно,
Меня никак не ебет — это ясно?
Так что не шути со мной, ублюдок,
Потому что я опасный.
Я — причина, почему у них есть
Дилеры на каждом углу гетто.
У меня монополия на контрабанду,
Будто я хренов Гринспан[17].
Когда Бык рассекает по району,
Все латиносы кричат: «Эль капитан!»
Йо, ты говоришь, ты Безупречный,
Ладно, ниггер, а я бессердечный,
Всажу парочку тебе в грудь
Без всяких сожалений.
А то еще лучше —
Отправлю тебя в Синг-Синг:
Тамошние ниггеры заставят тебя
Петь петушком сопрано,
Приучат твою задницу к софт-порно.
И когда это случится,
Безупречный запоет тенором,
Но это будет не телеканал,
Это будет жесткий анал.
Он завершил последнюю строку под грохот аплодисментов. Прошло минуты две, прежде чем публика успокоилась. Ганнибал знал, что выступил здорово, но знал и масштаб своего соперника. Он взглянул поверх микрофона и увидел Безупречного: тот приближался с холодной решимостью на лице.
Негр-неандерталец,
Что ты так зол на весь мир?
Может, потому, что никак
Не можешь кончить?
Но я твою бабу не трахал,
Так чем я тебя огорчил?
Не делай вид, что мы не знакомы,
Что ты привязался к Безупречному?
Всех собак на тебя спущу...
Ты тошнотворней, чем отхожее место волхвов,
Устроил Вьетнам в Ватикане.
Думаешь, я скис?
Ниггер, погляди на меня в оба:
Я забью последний гвоздь
В крышку твоего гроба.
Раздался гром аплодисментов, и Ганнибал прочистил горло, перед тем как парировать выпад соперника. Но Безупречный еще не закончил.
Ой-ой, теперь ты закашлялся,
Неудивительно,
Потому что рифмы твои иссякли.
Ты просто сопляк —
А я суеверен.
Я мудрее волхвов,
Сам Соломон отдает мне салют,
Потому что я слишком крут.
Безупречный не по зубам дилетанту,
Я задавлю тебя своим талантом.
Я рифмую рапсодию,
А тебе не под силу даже пародия.
Захотел превзойти меня у микрофона,
Ниггер, ты смешон, ты недостоин быть мне фоном,
Даже если я телеги рифмую с бодуна,
Ты всего лишь жалкое подобие меня.
Прости, но когда я закончу читать,
Тебе останется лишь валяться и причитать.
Извини, но за вас, бездарностей,
Я не собираюсь заступаться; я аномалия
Среди вашего дерьма, и я натурально
Разнесу в клочья вашу анатомию.
Это «Мортал комбат», ублюдки,
Вот какова Безупречного власть.
А теперь подайте мне мой хренов контракт.
Это был конец, все было сказано. Неистовство толпы объявило Безупречного победителем. Тогда проигрыш оказался горькой пилюлей для самолюбия Ганнибала. Понадобились время и смерть, чтобы смягчить ее вкус — вкус поражения. Безупречный вы и фал в тот день, и сейчас, мысленно возвращаясь в прошлое, Ганнибал признал, что тот заслужил победу.
Ганнибал всегда это понимал. Но он ненавидел проигрывать. Его стремление к лидерству превратило их во врагов. И хотя он уважал Безупречного за талант, превосходивший его собственный, он не мог по этой самой причине стать ему другом. В этот момент Ганнибал с грустью вспомнил про Миху.
Он сокрушался о гибели Михи, сидя с закрытыми глазами, и ведать не ведал, что дуло пушки находится всего в паре дюймов от его виска. Ганнибал предавался воспоминаниям в каком-то полусне, читая про себя рэп и отбивая ритм, звучавший в тот вечер, и не слышал, как незваный гость тихо прокрался в комнату. Сначала непрошеный визитер стоял молча: он находил зрелище забавным... но через пару минут он заскучал.
— Привет, Бык, — спокойно поприветствовал бывшего друга Мук.
Ганнибал мгновенно узнал голос и очнулся от грез. Он понял, что это Мук,
хотя и не видел его: все закрывала своим дулом огромная пушка.
— Лучший способ проверить, настоящий ли ты мужик, — это когда к твоей башке приставляют холодную твердую сталь, — заявил Мук, наслаждаясь моментом. — Ну, и кто из нас педик?
Ганнибал хранил молчание. Он давно собирался улучшить охранную систему дома. Но так и не успел: всегда что-то мешало — то дела, то смерть друзей.
— Ты не слышишь, что я к тебе обращаюсь, ниггер?
Я спросил, кто из нас педик? — заорал Мук.
Но Ганнибал по-прежнему молчал.
— На колени!
Ганнибал не двигался. Разъяренный Мук взвел курок и прижал пистолет к виску Ганнибала, вдавив дуло в кожу.
— На колени, Бык, — повторил он настойчиво. Ганнибал увидел сумасшедший блеск в глазах Мука и молча повиновался. — Молодец, ниггер, молодец. Теперь открой рот.
Ганнибал открыл рот, бросив на Мука взгляд, в котором читалось возмущение его подлостью.
— Хорошо. Теперь возьми это в рот, — Мук сунул пистолет к самым губам Ганнибала. — Хотя, нет. Это совсем не забавно. Лучше возьми в рот вот это.
Продолжая наставлять пистолет на Ганнибала, он стал одной рукой расстегивать ремень, намереваясь спустить штаны. Задача была не из легких: приходилось действовать только левой рукой. Раздраженный неудачей, Мук оставил в покое ремень и стал расстегивать молнию. Ганнибал слышал, как замок молнии медленно опускался вниз. Он видел, как набухала выпуклость под толстой джинсовой тканью. Он уже чувствовал зловонный запах грязной мошонки: Мук запустил руку в штаны и щупал пальцами свои малиновые трусы. Это было тошнотворное зрелище. В это мгновение Ганнибал начал привыкать к мысли, что сегодня, вероятно, умрет: он твердо знал, что не подчинится.