Затем Якобинец перенес свое внимание на Ганнибала. Он посмотрел на красивую бежевую кожаную обивку и подумал, что было бы очень жаль ее испортить. Он начал обдумывать, как сделать то, что он собирался сделать, оставив как можно меньше следов. Такие пятна нелегко отмыть. Надо сделать все быстро и точно. Он кивнул Муку, и тот ответил тем же, обрадовавшись, что Якобинец наконец занялся делом, вместо того чтобы продолжать насмехаться над ним.
Мук еще теснее придвинулся к Ганнибалу и положил ему руку на бедро, нежно сжав ладонью колено. Ганнибал бросил на него взгляд, в котором смешались злость негодование и угроза. «Я вышибу тебе мозги, если не уберешь руку»,— говорил этот взгляд. Мук только улыбнулся в ответ и, издеваясь, вытянул губы как для поцелуя.
— Как копы обращались с тобой в последнее время? — спросил Мук. Пока Ганнибал размышлял над значением его слов, он почувствовал, что машина остановилась. Он взглянул в окно и увидел сине-черный силуэт больницы Брукдейл. Он не задавал вопросов. Он понимал, зачем его сюда привезли. Он не знал, что именно произойдет в ближайшие минуты, но был уверен: это причинит ему жуткую боль.
— Ты любишь кино, Бык, не так ли? — спросил Якобинец. — Тебе это должно показаться весьма... ироничным.
Он окликнул шофера, и тот протянул ему очень большой и острый, очень чистый нож мясника. Мук улыбнулся. Ганнибал хранил молчание.
— Мук, расстели на полу газету, постараемся не слишком тут все запачкать.
Мук сделал, как велел Якобинец, а Ганнибал наблюдал за бывшим другом с презрением. Сам он никогда не выполнял приказы Якобинца, не делал этого и Мук, пока был вместе с Ганнибалом. Джерси бы этого не позволил. Теперь все изменилось: Мука формально повысили в должности, но на деле его значимость снизилась.
Когда Мук закончил с газетой, он занял свое прежнее место на сиденье.
— Отлично, — заметил Якобинец и затем обратился к Ганнибалу: — Ты никогда не нравился мне, засранец. Ты всегда был любимчиком Джерси, ведь так? Но те времена прошли. Дай мне руку, Бык.
У Ганнибала все сжалось внутри, но он не подавал вида. Он послушно вытянул руку вперед, глядя Якобинцу прямо в глаза. Якобинец медленно закатал рукав Ганнибала до самого предплечья, а затем кончиком лезвия сделал метку на запястье. Нож был такой острый, что даже легкое касание оставило глубокий порез. Кровь струйкой потекла на газету, расплываясь на ней большим алым пятном. Якобинец крепко держал Ганнибала за руку своей левой рукой, а правую вытянул и высоко поднял, намереваясь ударить.
— Не дергайся. Для тебя же будет лучше, если срез получится ровный и аккуратный. И даже не вздумай пытаться подставить под удар мою руку вместо своей.
Ганнибал продолжал хранить молчание, когда Якобинец сжал рукоятку ножа и, нацелившись, замахнулся.
— Постой! — закричал Мук. — Не руку. Это причинит ему недостаточно сильную боль. Лучше отрежь ему язык.
Услышав это абсурдное предложение, Якобинец заявил:
— Отличная мысль. Давай сюда свой язык, Бык.
Ганнибал посмотрел на Мука, человека, которого когда-то называл братом, которому позволял спать в своей постели. И теперь, глядя на него, он впервые в жизни понял, что такое настоящая ненависть. Он ненавидел его куда сильнее, чем белого мерзавца, который собирался совершить эту гнусность.
Ганнибал дрогнул: маска спокойствия слетела с его лица, а сердце бешено заколотилось. Но он подавил свои эмоции и удержал слезу, готовую появиться в уголке глаза. Ганнибал понимал, что для него значит потеря языка, и все же... он его высунул. Якобинец крепко ухватился за кончик и вытащил весь язык до конца. Якобинец знал, что нож не подходит для такой операции. Здесь бы пригодился нож поменьше, чтобы сделать несколько последовательных движений. Но это не так уж важно. Что с того, что получится не слишком красиво. Нацелившись на розовую плоть в своих пальцах, Якобинец снова занес правую руку и выгнул спину, чтобы закончить все одним быстрым движением. Затем посмотрел на Ганнибала и улыбнулся:
— Будет очень больно[18].
И с этими словами он нанес удар.
Дверца лимузина распахнулась, Ганнибала вышвырнули спиной на асфальтовую мостовую: солнце слепило глаза, и отблески освещали окровавленный рот и изуродованный кусок плоти, лежавший у Ганнибала на груди. Дверца резко захлопнулась, и когда лимузин отъезжал, вздрагивающий словно в лихорадке Ганнибал услышал, как Мук прокричал: «Посмотрим, как ты теперь будешь читать свой рэп, ублюдок».
49
Эрика очнулась в отделении интенсивной терапии больницы Сент-Джозеф. Не в силах разлепить сомкнутые дремотой веки, она не представляла, где находится. Она только слышала звон в ушах, стук собственного сердца, бессмысленную болтовню где-то поблизости и ощущала раздражающе яркий свет, бивший прямо в глаза. Это было тошнотворное ощущение, и его еще усиливал зловонный больничный запах. Она стала догадываться о своем местонахождении: неудобная кровать и надетая на нее казенная сорочка подсказали ей правду. Как только Эрика осознала, где находится, воспоминания о случившемся нахлынули мощной волной. Она поднялась, чувствуя, как сжалось сердце. Сиреневая дымка меняла цвет от оттенков лаванды до фуксии и кроваво-красного, снова погружая девушку в пережитый кошмар. На мгновение она подумала, что это всего лишь дурной сон. Но больничный запах и необычный наряд лишили ее последней надежды. Попытавшись пошевелиться, Эрика почувствовала неудобство и боль в правом боку. Она дотронулась до живота и обнаружила, что он стянут тугой повязкой. При мысли о случившемся Эрика зарыдала и продолжала плакать в одиночестве, пока бесцельно двигавшиеся пальцы не нащупали кнопку вызова медсестры. Меньше чем через минуту врач и медсестра появились у ее изголовья.
— Добрый вечер, мисс Уильямс. Вижу, вы наконец пришли в себя. Как себя чувствуете?
Ей было наплевать на свое самочувствие и, усилием разлепив губы, она проговорила натужно: «Майкл, Майкл?»
— Мне жаль, мисс Уильямс, ваш брат скончался. Он умер до приезда «скорой».
Эти слова больно ужалили Эрику, хотя она ожидала их услышать. Она видела, как пуля прострелила голову брата. Она еще надеялась на чудо, но чувство здравого смысла говорило обратное. К несчастью, смерть брата была лишь половиной ее утраты.
— Миха, Миха, — позвала она. — Как он?
Она слышала выстрелы, но не видела любимого мертвым. Неведение оставляло место надежде.
Врач и медсестра странно переглянулись. Врач мягко ответил:
— Мне очень жаль, мисс Уильямс, но, как я уже сказал, ваш брат скончался.
— Нет, нет, — повторила она, — не Майкл — Миха!
Стараясь подчеркнуть разницу между именами, она изо всех сил напрягала голос.
— Да, Миха. Ваш брат Майкл, правильно? — осторожно переспросил доктор.
— Нет, не Майкл — Миха. Миха!
Она истратила все силы на произнесение этих слов. И напряжение, которое от нее потребовалось, напомнило Эрике, с каким трудом она произносила в детстве имя брата. Она не вспоминала об этом уже много лет.
— Дайте-ка разобраться, — вздохнул сбитый с толку врач. — Миха — это другое имя или прозвище вашего брата?
Подумав какое-то мгновенье, девушка ответила:
— Нет.
— Значит, Миха и Майкл — это два разных человека?
— Конечно, разные.
— Тогда Миха — это, наверное, второй труп, который мы нашли в машине?
— Труп? Так он тоже умер!
— Ох, простите, — извинился за свою бестактность врач, — но так и есть.
Он тоже скончался.
— Не извиняйтесь, — произнесла Эрика сквозь слезы. — Вы что-то хотели спросить.
— Да, у нас есть несколько вопросов, но можно отложить их до лучших времен. Может, вам сейчас лучше поспать.
— Не думаю, что мне теперь удастся заснуть, и не думаю, что лучшие времена когда-нибудь настанут. Задавайте свои вопросы.
— Вы уверены, мисс Уильямс? — вмешалась в разговор медсестра.
— Да.
— Что ж, тогда мы хотели бы задать вам пару вопросов о... Михе.
— Что вы хотите знать?
— Понимаете, мисс Уильямс, до того как вы назвали нам его имя, он числился в наших документах как Джон Доу[19].
— Но почему? — недоуменно спросила она.
— Ну, мы не смогли найти ничего, что позволило бы установить его личность.
Как странно, подумала Эрика. А потом решила, что его бумажник, видимо, куда-то завалился.
— И в сложившейся ситуации, мисс Уильямс, мы надеялись, что вы поможете нам устранить кое-какие пробелы. Расскажите нам о его семье: мы бы хотели сообщить им о случившемся.
— Хорошо.
— Что ж, начнем с фамилии, — сказал врач.
Вопрос неожиданно поставил Эрику в тупик. На какое-то время она пришла в полное замешательство.
— Мисс Уильямс, вам, по всей видимости, трудно отвечать. Может, лучше продолжить позже?
— Нет, я в порядке, продолжайте, — сказала она, прервав молчание.
— Хорошо, значит, вернемся к тому же вопросу. Как фамилия Михи? — повторил врач.
И снова девушка не ответила. Ее очень беспокоило, что она не в состоянии ответить на такой, казалось бы, простой вопрос. Конечно, она знала его фамилию: он точно говорил ей. Почему же она не может вспомнить?
— Не знаю, — вынуждена была ответить она.
— Вы не очень хорошо его знали? — спросила медсестра.
— Нет, мы были знакомы ровно год, — ответила Эрика.
Почему же она не знала ответа на простейший вопрос?
Может, это действие транквилизаторов, которыми ее пичкали: они притупляли все ее чувства. Возможно, они повлияли и на память. Ведь они с Михой разговаривали друг с другом почти каждый день с момента знакомства. Ее озадачило, как могли они общаться целый год и ни разу не коснуться темы его семьи. Неужели из-за блаженства в ореоле сиреневой дымки, в котором она пребывала весь год, она даже не подумала спросить Миху о его прошлом?
— Не знаю. Не могу вспомнить, — все, что она сумела ответить.