иеся источники и существующие исследования, какие оказались доступны.
В то же время мы считаем необходимым отметить два пункта принципиальных несогласий с распространенными в настоящее время теориями, связанными с темой варваров, в том числе германцев. Еще в XIX в. в связи с господствующей тогда гиперкритикой подвергали всяческому сомнению сведения о ранней истории германцев, сохранившиеся в дошедших до нас произведениях позднеантичных и раннесредневековых писателей, в том числе Иордана и Павла Диакона. Хотя в настоящее время гиперкритическое направление в антиковедении в целом преодолено. отношение к ранней германской истории осталось почти неизменным: эту историю считают лишь мифологией, причем мифологией не народной, а созданной искусственно в интересах тех или иных аристократических групп или королевских родов. Со времени выхода фундаментальной работы Р. Венскуса широко распространилось представление об этногенезе и ранней истории германских народов, абсолютно противоположное тому, которое существовало ранее. Ранее германцы, вторгнувшиеся в Империю и затем создавшие там свои государства, считались теми же этносами, что и до этого существовали почти в том же виде, а засвидетельствованные позже отдельные группы, как, например, остготы и вестготы, результатом раскола прежнего этнического массива. Теперь же, наоборот, полагают, что известные нам варварские этносы появились в ходе объединения разнородных небольших этнических групп вокруг аристократического ядра, которое и было носителем традиций, затем воспринятых всем окружением. При этом естественно принимается, что традиция данного этноса является чистой фальсификацией и недостойна учета в качестве подлинного исторического источника, она лишь свидетельствует об идеологических представлениях времени и круга создателей этих произведений. Возможно, данное положение не всегда декларируется столь откровенно, но почти всегда подразумевается. В известной степени широкое распространение этой точки зрения явилось реакцией на германский национализм, явившийся питательной почвой нацизма, рассматривавшего вторжения германцев и создание ими новых государств как победу свежей и неиспорченной германской (арийской) крови над загнившим и ставшим расово неполноценным римским миром. Хотя эта точка зрения в настоящее время господствует, все же не все ученые придерживаются ее безоговорочно.
Представляется, что реальная этническая история ранних германцев, как и других варварских народов, была более сложной. В процессе многовековой эволюции происходил и распад, и синтез различных этнических групп. Можно с несомненностью говорить, что в III в. на базе ряда западногерманских племен возникли новые племенные союзы аламанов (или алеманов) и франков. Но характерно, что и франки распались на две группы — салических и рипуарских. По-видимому, то же произошло с готами, распавшимися на остготов (остроготов) и вестготов (визиготов), и с вандалами, из общей массы которых выделились асдинги и силинги. Нет никакого сомнения в том, что в ходе Великого переселения народов целые племена или их отдельные части примыкали к более успешным и сильным родственным этносам, растворяясь в их среде. Однако представляется, что сама этническая основа оставалась прежней. Сохранялись и традиции, свойственные данному этносу. Отсюда и доверие, требующее, разумеется, критического анализа, к исторической традиции, в которой можно выделить мифологическую предысторию и собственно историю, являющуюся вполне достоверной если не в деталях, то в описании общего хода событий[4]. Также можно считать вполне достоверной самый ранний этап этногенеза этих групп, связанный с их уходом из Скандинавии. Все германцы, рассказы которых в том или ином виде до нас дошли, выводили себя оттуда. Уже одно только распространение этого мотива у различных этнических групп говорит о том, что он не мог быть чистым вымыслом. Современные лингвистические исследования показали, что прародиной германцев, действительно, могла быть именно южная часть Скандинавского полуострова, к которой, может быть, надо присоединить Ютландию и примыкающую к ней часть нынешней Германии. Таким образом, прежняя точка зрения о существовании этнических массивов, вторгнувшихся в Империю и создавших там свои государства, представляется предпочтительной, а их историческая традиция заслуживающей исторического анализа в качестве в основе своей достоверного источника. Это, разумеется, не означает согласия с прежней точкой зрения на «омоложение» мира, произведенного германцами. Действительность и в этом аспекте оказалась гораздо более сложной, чем это представлялось в XIX и в первые десятилетия XX в. Об этой сложности в политическом аспекте эпохи и пойдет речь в книге.
Второй пункт несогласия касается проблемы варварских завоеваний. В настоящее время во все большей степени преобладает отрицание этих завоеваний, и речь идет о более или менее постепенной инфильтрации варварских племен в пределы Римской империи и поселении их там на основе hospitium. В некоторых современных работах вовсе отрицается противопоставление римлян и варваров, и превалирует взгляд, что речь идет не об этнических, а о чисто социальных или политических группах. Франки, лангобарды и т. д. — это имущие и военнообязанные, а римляне, соответственно, неимущие и невоеннообязанные. То, что во многих случаях поселение варваров на территории Империи происходило на основе «права гостеприимства», несомненно. Между варварами и Империей заключались договоры, на основании которых поселившиеся на имперской территории германцы признавались федератами. Однако и в этих случаях и поселению, и договорам предшествовали варварские вторжения. И это совершенно ясно вытекает из сообщений источников. Уже первое поселение вестготов (и примкнувших к ним некоторых групп остготов и, может быть, гуннов и аланов) в римской Фракии не могло произойти без разгрома римской армии при Адрианополе и последующих войн Грациана и Феодосия. То же самое можно сказать и о других поселениях варваров на имперской территории, как бы они официально ни оформлялись. Да и в дальнейшем, как об этом пойдет речь в соответствующих главах, различие между завоевателями и завоеванными хотя постепенно и стиралось, но все же сохранялось до самого конца существования варварских королевств.
Период существования варварских королевств был временем одновременно и завершения старой античной эпохи, и началом новой, средневековой. Темпы упадка и распада старых структур и вызревания новых средневековых в разных странах были различны. Это относилось и к политическим структурам. Проследить, как и в каких условиях все это происходило в конкретных странах. — цель данной книги.
ЧАСТЬ I
I. «ОСВОБОДИВШИЕСЯ ТЕРРИТОРИИ»
Под этим названием мы объединяем те части Западной Римской империи, власть над которыми императоры утратили еще до их захвата варварами. Это были Северо-Западная Галлия (Tractus Armoricanus) и Британия.
Tractus Armoricanus. Это — обширная территория на северо-западе Галлии между нижними течениями Гарумны (Гаронна) и Секваны (Сена), распространялась она и на значительную часть долины Литера (Луара). Освобождение этой территории было делом рук так называемых багаудов, или бакаудов. Все специалисты признают слово «багауды» кельтским, имеющим корень *baga = война. Однако его точный перевод вызывает споры. Его переводят то как «разбойники», то как «бродяги», то как «борцы». В любом случае важны два аспекта этого слова: во-первых, это именно кельтское, а не латинское слово, и, во-вторых, оно в любом случае означает людей, «выломившихся» из обычного социального порядка.
Галлия принадлежала к наиболее романизованным странам, входившим в Римскую империю, но ее романизация была очень неравномерной. Во второй половине I в. Плиний писал, что Нарбоннская Галлия по имени провинция, но совершенно подобна Италии. Однако через сто лет Иреней, епископ Лугдуна (Лион), одного из самых значительных городов западной части Империи и почти пограничного с Нарбоннской Галлией, писал о кельтах и варварском языке, на котором они говорят. Во многих местах еще сохранились общины, восходившие к доримскому времени. И социальный, и культурный кельтский субстрат был еще очень значителен в римской Галлии. Романизация Галлии была неравномерна, и этот субстрат в разных ее частях имел различное значение и силу. Наименее романизованной была северо-западная часть страны. В Арморике еще сохранялись родо-племенные отношения.
Кризис Ранней империи и последовавшая за ним «военная анархия» тяжело отразились на Галлии. Варвары не только усилили давление на рейнскую границу, но и не раз прорывались через нее, разрушая и грабя внутренние районы страны. Пираты, в основном саксы, разоряли галльское побережье, иногда проникая по рекам в более глубинные районы. Одно время Галлия вовсе отделилась от Римской империи, и в ней возникло сепаратное государство о главе со своими императорами. Императоры Клавдий и Аврелиан ликвидировали эту Галльскую империю, воссоединив ее снова со всей Империей. Это, однако, не принесло спокойствия. Внутренняя борьба в Галлии продолжалась еще несколько лет. Была даже сделана попытка восстановить Галльскую империю, но император Проб сумел разбить претендентов. Все эти внешние и гражданские войны привели к разорениям, к резкому ухудшению положения населения. В этих условиях наблюдается то, что в науке порой называют «кельтским возрождением». Его хорошо видно в керамике: сосуды римского типа заменяются иными, воспроизводящими формы и украшения доримского времени. Другое проявление этого «возрождения»: возобновление почитания местных божеств и соответствующих ритуалов. Неслучайно снова появляются сведения о, казалось бы. давно исчезнувших друидах. В менее романизованной части Галлии города, которых и так там было сравнительно немного, приходят в упадок. На первое место выдвигается сельская округа. Это подтверждается интересным явлением. Здесь исчезают из употребления старые названия городов. Теперь чаще стали говорить не о городе, а о civitas, центром которой этот город был, а сам город как бы смешивается с округой. Так. Лютецию стали называть Цивитас паризиев (Париж), Дурокортор — Цивитас ремов (Реймс), Августорит — Цивитас лемовиков (Лимож) и т. д. А позже и слово civitas выхолит из употребления и города называют просто — Паризии, Треверы, Ремы и т. д. Поэтому совсем неудивительно, что повстанцы, выступившие в 80-е гг. III в., стали называть себя кельтским словом «багауды»