бийство по королевскому приказу, не несет за это никакой ответственности. Мятеж против короля или бегство из-под его власти караются смертной казнью. Эдикт всячески охраняет материальные интересы короля. В пользу короля уплачивается половина налагаемых на преступников штрафов. В случае нанесения ущерба королю штраф взимается в двойном размере. К королю переходит выморочное имущество. За особо значительное преступление, совершенное рабом, огромный штраф в 900 солидов выплачивает его господин, а за такое же преступление королевского раба самого карают смертью, но король, т. е. его господин, никакой материальной ответственности не несет.
Одновременно с подчеркиванием фактического всевластия короля эдикт пытается ограничить власть герцогов. Герцог выступает в первую очередь как военный предводитель, которому обязаны беспрекословно подчиняться его воины. Из этого вытекает его юридическая власть (iustitia) и покровительство воину. Однако эти сферы его деятельности ограничены возможным вмешательством королевского гастальда, который должен, со своей стороны, защитить воина от герцогского произвола, и действиями местного судьи. Да и в военной сфере наряду с герцогом появляется командующий, поставленный королем.
В соответствии с изменившимися после оседания в Италии условиями эдикт стремился заменить кровную месть выплатой вергельда, а «божий суд» — королевской юстицией, основанной на определенном законе[458]. Специально подчеркивалось, что эти законы должны заменить старую частную месть (faida). Правда, полностью новый юридический порядок установить королю не удалось. Даже в самом эдикте иногда предусматривается судебный поединок. Да и в более позднее время известны случаи и кровной мести, и судебных поединков.
Политический расчет Ротари полностью оправдался. Получив поддержку всего лангбардского общества, он сумел одержать ряд побед над византийцами. Была захвачена Лигурия, и этим ликвидирован опасный для лангобардов плацдарм Империи вблизи столицы. Победы были одержаны и в Венеции. Деятельность Ротари стала важным этапом в истории Лангобардского королевства. Подчиняя приморские города, лангобарды широко выходили как к Лигурийскому, так и к Адриатическому морю, что создавало условия для внедрения Лангобардского королевства в экономическую ткань Средиземноморья. До этого лангобарды даже и не пытались выйти к морю, будучи явно совершенно незаинтересованными в морских связях. Активность Ротари показала, что в лангобардском обществе произошли некоторые изменения, и обладание приморскими городам было теперь признано ими весьма полезным. Недаром в VII в. появляются первые сведения о лангобардских купцах, торгующих, в частности, во Франкском королевстве. С Ротари связано первое лангобардское законодательство, заложившее юридические основы королевства. И его законодательство, и его победы укрепили власть Ротари, и он смог спокойно передать трон своему сыну Родуальду. Однако это не означало укрепления монархии как института. И реальную власть герцогов Ротари радикально ограничить не смог. Ярким свидетельством всему этому стало убийство Родуальда и приход к власти племянника Теуделинды Ариперта.
После смерти Ариперта в 661 г. власть оказалась в руках его сыновей Годеперта и Перктарита, которые очень быстро рассорились между собой. Королевство фактически распалось, и этим решили воспользоваться герцоги. Годеперт пытался привлечь к борьбе беневентского герцога Гримоальда. обещая за помощь отдать ему в жены свою сестру. Но герцог Гарипальд, посланный королем в Беневент, предложил Гримоальду самому взять власть, и тот, оставив герцогство своему сыну Ромуальду, сам выступил с довольно сильной армией против короля. Не имея сил сопротивляться, Годеперт был вынужден отдать трон Гримоальду. В скором времени он был убит, а Перктарит, чьей резиденцией был Милан, бежал сначала к аварам, а затем к франкам. Однако если герцоги, в том числе Гарипальд, надеялись в результате этого переворота увеличить свою власть, то они ошиблись. Гримоальд оказался довольно сильной личностью и энергичным королем. Его главной целью стало укрепление собственного положения. И он не стеснялся никаких способов для достижения этой цели. Он казнил Гарипальда, который был инициатором его выступления, и активно повел борьбу с другими герцогами, претендовавшими на усиление своих позиций. Так, не имея сил бороться с фриульским герцогом Лупом, король без колебаний направил на Фриуль аваров, в борьбе с которым Луп погиб.
Правда, затем уже самому Гримоальду пришлось воевать с аварами, чтобы заставить их покинуть Фриуль. Но зато он сделал герцогом этой области своего ставленника Вехтари, не связанного с фамилией, ранее правившей Фриулем. Упорно боролся Гримоальд с византийцами, когда сам император Константин III (Констант), возглавив войско, попытался было восстановить власть Империи в Южной Италии. Он явно надеялся на то, что раздоры среди лангобардов не дадут тем возможности эффективно сопротивляться имперским войскам. Однако ко времени высадки армии императора в Италии положение изменилось, и Гримоальд твердо взял власть в свои руки. Во главе войска он двинулся против Константина и заставил императора вообще покинуть Италию и уйти на Сицилию. Это привело к изменению и отношений лангбардского короля с южными герцогами. Герцогом Беневента уже был сын Гримоальда Ромуальд. Своим походом на юг Гримоальд воспользовался, чтобы поставить герцогом Сполето своего ставленника, бывшего ранее графом Капуи Транзамунда, за которого он выдал свою дочь. В результате самые большие и сильные южные полусамостоятельные герцогства были реально подчинены королевской власти. В постоянной борьбе между королями и герцогами во времена Гримоальда перевес оказался на стороне короля. Укрепление королевской власти позволило Гримоальду сделать новый шаг в развитии лангобардского законодательства. Он добавил девять новых статей к эдикту Ротари, что было вызвано необходимостью приспособить право к изменяющимся условиям. Так, была установлена давность в 30 лет для гарантии собственности. По-видимому, раньше раб мог через те же 30 лет освободиться путем поединка или с помощью «незаконного покровительства». Теперь законы Гримоальда это решительно пресекали. Разложение, по-видимому, проникло в лангобардскую семью, и король выступил на защиту целостности семьи.
Вся история Гримоальда и его правления являются ярким примером взаимоотношений королевской власти и герцогов. Борьба между этими двумя политическими институтами проходит почти через всю историю Лангобардского королевства. В борьбе против герцогов короли опирались на собственных слуг — гастальдов. Из их числа начала формироваться новая знать, противопоставленная старой родовой, представленной в первую очередь герцогами, опирающимися на нормы родового строя. Новая же знать целиком зависела от короля. Появление этой знати, естественно, усиливало королевскую власть. Но все же такое усиление не было столь значительным, чтобы вовсе оттеснить герцогов. Баланс во взаимоотношениях этих двух политических институтов — монархии и герцогства — постоянно колебался в зависимости от конкретных обстоятельств.
Отношения с местным населением были, с одной стороны, важны для существования Лангобардского королевства. Но, с другой, лангобарды долго принципиально игнорировали итало-римлян, видя в них только жителей подчиненной страны. Король не был королем Италии, но лишь королем рода лангобардов (rех gentis Langobardorum)[459]. В то же время в отличие от Одоакра или остготского короля он по отношению к местному населению представителем императора себя не считал, ибо лангобарды даже на словах не признавали императора верховным сувереном. Хотя еще до переселения в Италию лангобарды находились в контакте с Империей, последняя большого влияния на них оказать не смогла[460]. Император не воспринимался лангобардами как их высший суверен. Король Кунигперт, правивший в последнее десятилетие VII в., даже стал чеканить собственную золотую монету со своим портретом, что представляло собой недвусмысленный вызов Империи. Во время завоевания крупные имения, восстановленные Юстинианом, были снова ликвидированы, их собственники или порабощены, или убиты, или изгнаны. Место прежних вилл и fundi заняли сравнительно небольшие деревни (vici). Особенно это касается той территории, которую заняли сами лангобарды и их союзники. Там часто на месте прежних имений итало-римлян возникли владения варваров, и местное население было распределено по этим владениям[461]. В других местах владения местного населения сохранились, но их владельцы должны были не менее трети своих доходов отдавать завоевателям. В правовом отношении местное население стояло на очень низком уровне. В лангобардском, как и во всяком варварском, обществе полноправный человек (естественно, боеспособный мужчина) совпадал с воином. Но очень долго воином мог быть только германец, итало-римлян в войско не допускали. Это практически ставило даже самых знатных и богатых итало-римлян (из тех. кто уцелел) на одну доску с альдиями. Характерно, что даже во второй половине VIII в., когда все лангобарды были уже католиками, да и само их королевство было ликвидировано, для лангобардского историка Павла Диакона римляне, под которыми подразумевались не только Империя и ее подданные, но и итало-римляне, жившие ранее под властью лангобардского короля, все еще были «другими», резко отличными от самих лангобардов. Юридические отношения внутри местного общества регулировались римским правом, которое никто не отменял. Но характерно, что лангобардские короли так и не издали никакого закона специально для местного населения, как это было сделано вестготами или бургундами. Само упоминание римского права встречается только в VIII в. Создается впечатление, что взаимоотношения внутри местного общества лангобардские власти очень долго абсолютно не интересовали.