Переход начался только в середине дня 28 августа. Первым успехом советских моряков стал прорыв мимо вражеских береговых батарей. Флот прорывался по центральному фарватеру, и немецкие морские батареи стреляли на пределе дальности. После первых всплесков боевые корабли прикрыли транспорты дымовой завесой. Немцы позднее с досадой отмечали, что «из-за сильных дымозавес никаких успехов при обстреле не наблюдалось». К «Юминде» боевые корабли и транспортные суда подошли уже в сумерках, что позволило «рогатой смерти» собрать обильную жатву. Двигавшиеся впереди пять базовых тральщиков обеспечивали для проводки кораблей полосу шириной 3 кабельтова (560 метров). Защитой кораблей были только так называемые параваны – спускаемые на тросах небольшие поплавки, внешне напоминавшие самолеты. При движении корабля они гидродинамически разводились в стороны от борта и теоретически должны были отводить мины от корпуса судна. Один крейсер «Киров» своими параванами захватил две мины. Однако параваны не были панацеей. В последующие часы на минах погибли тральщики ТЩ-71 «Краб» и ТЩ-56 «Барометр», подводные лодки С-5 и Щ-301, эскадренные миноносцы «Артем», «Володарский», «Калинин», «Скорый» и «Яков Свердлов», сторожевые корабли «Снег» и «Циклон», 31 транспорт и вспомогательное судно. Однако не всегда подрывы на минах приводили к гибели корабля. В 21 час 30 минут на мине подорвался лидер «Минск», но корабль сохранил ход и вечером 29 августа встал на якорь на Большом Кронштадтском рейде.
Прорыв в темноте через «Юминду» при недостатке тральщиков принес потери как в транспортах, так и в боевых кораблях. Усугубили и без того непростую ситуацию ошибки командования Балтийского флота. Первой из них стал отказ от использования вех для обозначения пробитых в минных полях проходов. Считалось, что вехи заметит противник и по ним вскроет маршруты движения отрядов. Однако в Таллинском переходе немцы просто не успели бы воспользоваться этой информацией. Свои же корабли из-за неточностей прокладки курса выкатывались из не отмеченной вехами протраленной полосы. Второй ошибкой стало отсутствие маневра тральщиками на переходе, их не передавали от одного отряда к другому. Участник перехода радист И. М. Саксин вспоминал: «Около десяти часов вечера под носом корабля раздался взрыв. Корабль быстро стал погружаться. В полной темноте я бросился к борту и прыгнул в воду. Запомнилось удивительное и страшное: красноармейцы прыгали в воду, не выпуская из рук винтовок. Сбросив ботинки, я что было сил поплыл в сторону от погибавшего корабля. Матросы в воде сгруппировались в кружок и плавали рядом. Попалась какая-то доска, за которую держалось человека три по очереди. Помню, что среди спасшихся не было ни одного красноармейца, только моряки».
Утром 29 августа было принято решение, за которое впоследствии часто осуждали командующего Балтийским флотом В. Ф. Трибуца. Крейсер и эсминцы продолжили свой путь в главную базу флота. Позади же еще оставалось множество медлительных транспортов. Многие из них вскоре стали жертвами немецких бомбардировщиков. Из 75 вышедших из Таллина транспортов на минах погибло 12, а авиацией было потоплено 19 единиц. Если бы боевые корабли остались прикрывать транспорты, потери от самолетов Люфтваффе были бы меньше. В какой-то мере Трибуца оправдывает стремление любой ценой сохранить наиболее ценные боевые корабли. К тому же именно этого от него требовало командование. Таллинский переход, конечно, нельзя назвать блестящей операцией советского ВМФ, но также его никак нельзя охарактеризовать и как поражение, подобное Цусиме. Три самых крупных боевых корабля Балтийского флота: крейсер «Киров», лидеры «Ленинград» и «Минск» – самостоятельно пришли в Кронштадт, а потеряны были в основном старые эскадренные миноносцы-«новики» еще дореволюционной постройки. К новейшим эсминцам проекта 7 из погибших кораблей относился только «Скорый». Символично, что во время перехода погиб родоначальник серии «Новиков» – в 20 часов 36 минут подорвался и вскоре затонул эсминец «Яков Свердлов», до 1926 г. носивший гордое имя «Новик». Командир корабля капитан 2 ранга А. М. Спиридонов вспоминал: «Сзади мостика «Якова Свердлова» поднялся огромный столб пламени, пара и дыма. Все стоящие на мостике были сбиты с ног, часть вылетела за борт. Я упал лицом на телеграф, поставив последний на «Стоп», и на мгновение потерял сознание… Придя в себя и оглянувшись на корму, я увидел, что последняя оторвалась от носа (взрыв пришелся в районе первого торпедного аппарата). Нос корабля быстро погружался в воду. Корма переворачивалась и также поднималась вверх. Через 3–4 мин. то, что раньше называлось мостиком, пошло к воде; я скомандовал оставшейся на носу команде (10–15 человек) идти в воду, что и было выполнено». «Матросы, старшины и офицеры мужественно держали себя в воде, – вспоминал вахтенный офицер Н. К. Гордымов. – Глубинные бомбы, погружавшиеся в воду (предварительно подготовленные для атаки подводной лодки), начали взрываться, оказывая сильнейший гидравлический удар на людей. Часть свердловцев пошла на дно от их действия. В живых осталось немного… Оказал нам помощь «морской охотник» и доставил в Кронштадт».
В целом Балтийским флотом был произведен вполне удачный маневр по морю, спасший значительную часть войск 10-го стрелкового корпуса от уничтожения и позволивший бойцам и командирам соединения принять участие в боях под Ленинградом в самые напряженные дни сражения за город на Неве. Всего в Кронштадт прибыло 112 кораблей, 23 транспорта и вспомогательных судна. На кораблях было эвакуировано более 18 тысяч защитников Таллина. Однако не всем защитникам города удалось попасть на транспорты. По немецким данным, в оставленном советскими войсками Таллине было захвачено 11 тысяч 432 пленных, 97 орудий и 144 зенитные пушки. Людские потери на Таллинском переходе были тяжелыми, но большую часть войск и гражданских лиц все же удалось спасти. Из принятых на борт кораблей и судов 28 тысяч человек было доставлено 17 тысяч, включая 4 тысячи гражданских лиц. На переходе погибло около 11 тысяч человек, в том числе 3 тысячи гражданских.
Балтийский флот на защите Ленинграда
Защищать Ленинград прибыло около 45 корабельных орудий калибром более 100 миллиметров, что усилило артиллерийскую группировку на треть – общее число орудий большого калибра составило 131. В ходе отражения сентябрьского штурма они выпустили более 25 тысяч снарядов. В их числе было почти 6 тысяч тяжелых «чемоданов» калибром от 180 до 406 миллиметров. В устье реки Невы и в гаванях торгового порта заняли огневые позиции линкор «Марат», крейсеры «Максим Горький» и «Петропавловск», лидер «Ленинград», эсминцы «Опытный» и «Сметливый». Из кронштадтской группы кораблей вышли на позиции линкор «Октябрьская революция», крейсер «Киров», лидер «Минск», эсминцы «Сильный», «Суровый», «Свирепый», «Славный», «Стойкий», «Гордый» и «Стерегущий». Немецкой пехоте и танкам предстояло идти в атаку под огнем орудий, поднимавшим столбы земли размером в дом. По распоряжению Жукова на прямую наводку были поставлены зенитки противовоздушной обороны Ленинграда. Концентрация артиллерии вполне отвечала директиве Г. К. Жукова: «Перемолоть противника артиллерийским, минометным огнем и авиацией, не допустив прорыва нашей обороны».
В районе Ораниенбаума по наступающим немецким войскам огонь велся с форта береговой обороны «Красная горка». Дальность стрельбы 305-миллиметровых орудий батареи и провела ту черту, которую гитлеровцы так и не смогли преодолеть. Тяжелые снаряды морских орудий обладали чудовищной, по сухопутным меркам, мощью. Даже от близких разрывов вражеские танки буквально опрокидывало. От напряженной стрельбы разорвало одно из орудий «Красной горки». Его заменили в рекордные сроки, ведь бои были в самом разгаре. Перед наступающими частями вермахта вновь встала стена огня. Немецкое наступление на Ораниенбаум остановилось. Вильгельм Риттер фон Лееб с досадой записал в своем дневнике: «Фон Кюхлер <…> жалуется на большой урон от огня тяжелой артиллерии русских боевых кораблей». Командующий стоявшей под Ораниенбаумом немецкой 18-й армией (18. Armee) генерал-полковник Георг фон Кюхлер как старый артиллерист знал, о чем говорил.
Под градом флотских «чемоданов» сентябрьский штурм города на Неве был остановлен, немцы не дошли всего 7 километров до Ленинграда. До Зимнего дворца вермахту оставалось 16 километров.
Блокада
В первый месяц блокады на улицах города было установлено полторы тысячи громкоговорителей. Радиосеть доносила до населения информацию о налетах и воздушной тревоге. Жительница города В. М. Лаздина вспоминала: «Очень помогало нам городское радио. Оно всегда было включено и дома, и на работе. Кроме оповещений о воздушных тревогах и обстрелах передавали новости. Что происходит в мире, стране и городе. Читали письма с фронта, концерты по заявкам. Помню голосок молоденькой Галины Вишневской. На время воздушной тревоги или обстрела передачи прерывались и включался метроном, чтобы все знали, что радио работает». Быстрый ритм метронома означал воздушную тревогу, медленный – отбой. Ритмичные звуки метронома, под которые протекала жизнь ленинградцев, стали одним из символов блокады.
Эффективность немецких бомбардировок Ленинграда оказалась невысокой. Плотность советской зенитной артиллерии в городе в восемь раз превышала лондонскую или берлинскую. Здесь на площади в 100 квадратных километров размещалось 1000 зенитных орудий. Немецкий ас-пикировщик Ганс-Ульрих Рудель отмечал: «Зона массированного зенитного огня начинается, как только пересекаешь побережье. Огонь зенитной артиллерии убийственный <…> Дым от разрывов снарядов образует целые облака». Гораздо более серьезную опасность для города, чем авиация, представляли снаряды сверхмощных немецких орудий. На стенах ленинградских домов появились надписи: «Граждане, при артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна». Немцы не обстреливали высотные здания и шпили Северной столицы, поскольку те служили им хорошими ориентирами для артиллерии. Вся мощь немецкого «бога войны» обрушивалась на мосты, жилые районы и предприятия города. В небе над Ленинградом постоянно висели вражеские самолеты, корректирующие огонь орудий. Ленинградец В. Г. Громов вспоминал: