ься одной рукой до своего кармана, а другой до кармана боевого товарища и предложить: «Махнем не глядя». Отказаться было нельзя. Так окурок обменивался на портсигар, а зажигалка – на пистолет или деньги. В ситуации, когда каждую секунду боец мог потерять жизнь, цена любой вещи сводилась к нулю.
Красноармейцы, даже будучи прижатыми к Волге, старались как-то обустроить свою фронтовую жизнь. А. Г. Мережко вспоминал: «В нескольких сотнях метров от передовой протекала повседневная жизнь армии. Солдаты знали, в какой из землянок на волжской набережной был хороший часовщик или сапожник, где можно было наточить нож и у кого стоял граммофон… Отступая через город, где было полно оставленных жильцами и взломанных квартир, мы все хотели найти какую-нибудь граммофонную пластинку. Пластинки были у нас на вес золота. К тому же у нас было не слишком много музыкальных инструментов. Нам больше всего нравились аккордеоны. Но у немцев их было очень мало, и сложно было захватить у них хотя бы один. Королем Сталинграда был граммофон».
Последнее наступление немцев
11 ноября началось последнее наступление 6-й армии Фридриха Паулюса в Сталинграде. У завода «Баррикады» немецкие войска достигли Волги и окружили дивизию полковника И. И. Людникова, разделив 62-ю армию на три части. 138-я стрелковая дивизия, или, как ее прозвали, «Остров Людникова», полтора месяца в одиночестве оборонялась в 200 метрах от Волги. Пулеметчик 650-го стрелкового полка М. Х. Розенберг вспоминал: «Я со своим пулеметом занял позиции в полуподвале и провел там весь период блокады, удерживая свой рубеж. От моего пулемета до Волги было чуть больше 50 метров. Все время мы находились вместе: я, мой второй номер татарин Ахмет, и связист-арткорректировщик, и еще человека четыре. Это был наш последний рубеж, и как бы пафосно эта фраза ни прозвучала, но так все и обстояло в действительности. Сзади река… Немцы ломились в атаку, когда пьяные, когда трезвые, подходили на двадцать метров, и когда становилось совсем туго, связист вызывал огонь на себя. Мы были завшивленные, голодные, но в какой-то момент наступило остервенение, я уже не испытывал никакой жалости ни к себе, ни к немцам… Дрались за каждый кусок стены с предельной жестокостью, а по ночам и мы, и немцы выползали вперед или пытались по заводским коммуникациям и туннелям продвинуться – мы, чтобы добыть себе еду и боеприпасы, немцы – с целью сбросить нас в Волгу. Постоянные столкновения малых групп в рукопашной… У меня был плоский немецкий штык, которым мне пришлось многократно убивать в рукопашном бою, и когда после войны невольно стал снова вспоминать и переживать эти моменты, то только тогда я осознал, какими же мы были зверями».
Линия фронта проходила уже по городским кварталам. Переправы, по которым шло снабжение войск, находились под постоянным огнем и днем и ночью. Вскоре Волга начала замерзать, и суда уже не могли доставлять в Сталинград боеприпасы и продукты. Лишь бипланы У-2, навьюченные, как верблюды, сбрасывали мешки с патронами и сухарями. Парашютов не хватало, и груз зачастую просто сбрасывали с малой высоты. Мешки с продуктами и ящики со снарядами ставили на плоскость и привязывали веревкой распускающимся узлом. Бутылки с водкой сбрасывали на парашюте. Советские летчики и штурманы делали по двенадцать вылетов за ночь, однако обеспечить красноармейцев всем необходимым по воздуху было невозможно. Судьба последних защитников Сталинграда, казалось, уже была решена.
Восстановить ситуацию удалось только после переброски в Сталинград подкреплений с фланга. Бои за город на Волге поглощали одну немецкую дивизию за другой. Паулюсу пришлось бросить на улицы Сталинграда элиту вермахта – танковые дивизии из армии Германа Гота. К ноябрю 1942 г. линия фронта полностью проходила по городским кварталам. Артиллерист В. В. Войцехович вспоминал: «Мы сражались за дом на окраине какого-то завода. Захватили первый этаж, выкопали вдоль стен окопы, а на втором были немцы, они кидали нам через дыру в потолке гранаты, но мы выстрелами старались не подпускать их. Пару дней мы, кроме сухарей, ничего не ели, и тут нам доставили термос с горячим питанием. Один солдат, сибиряк, поставил котелок с долгожданным супом на бруствер, но тут немцы бросили очередную гранату, и его котелок взрывом опрокинуло. В ярости он схватил автомат и буквально ринулся на второй этаж. За ним бросились еще два солдата, и наверху начался бой. Те двое, кто побежал за ним, погибли, а он застрелил всех шестерых немцев, которые там находились <…> У немцев на втором этаже был телефон, и кто-то из наших солдат поднял трубку и послал немцев от всей души».
Операция «Уран»
В конце осени Гитлер все больше думал не о захвате Сталинграда, а о наступающей зиме 1942/43 г. В разгар очередного штурма Фридрих Паулюс получил приказ фюрера: «Необходимо срочно построить морозоустойчивые, отапливаемые бункеры для танков». С точки зрения немецкого Верховного командования вермахт в России встречал наступающую зиму в куда лучших условиях, чем в 1941 г. От Балтики до Волги стоял казавшийся неуязвимым фронт обороны, который уже был проверен на прочность летом и в начале осени. Все массированные танковые атаки Красной армии были так или иначе немцами отражены. Обугленные и уже покрытые ржавчиной подбитые советские бронемашины на нейтральной полосе лишь укрепляли веру солдат вермахта и их союзников – венгров, румын, итальянцев – в могущество немецкого оружия. Союзникам немцы доверили даже часть позиций на Дону. Германские стратеги считали, что если советским войскам удастся взломать их оборону, то серьезного кризиса на фронте не возникнет. В немецких штабах господствовало мнение, что русские «едва ли в состоянии начать крупное наступление с далеко идущими целями». Более вероятным считалось наступление Красной армии под Москвой, против группы армий «Центр».
Однако немецкие военачальники явно недооценивали своих противников. Еще в разгар сентябрьских боев лучшие оперативные умы Красной армии думали о возможных альтернативах сложившемуся на советско-германском фронте неустойчивому равновесию. Нужно было нанести немецкой 6-й армии такой удар, после которого Паулюс и думать бы забыл о захвате Сталинграда. Маршал Г. К. Жуков позднее вспоминал: «Мы с Александром Михайловичем (Василевским. – Прим. авт.) отошли подальше от стола в сторону и очень тихо говорили о том, что, видимо, надо искать какое-то иное решение. – А какое «иное решение»? – вдруг, подняв голову, спросил И. В. Сталин. Я никогда не думал, что у И. В. Сталина такой острый слух. Мы подошли к столу. – Вот что, – продолжал он, – поезжайте в Генштаб и подумайте хорошенько, что надо предпринять в районе Сталинграда».
«Иным решением» была смена стратегии: от прорыва к гарнизону осажденной крепости она менялась на безжалостный разгром осаждающей крепость вражеской армии. Идея буквально витала в воздухе. Командующий Сталинградским фронтом А. И. Еременко писал Сталину: «Я уже в течение месяца обдумывал этот вопрос и рассчитывал, что наилучшим направлением удара с Донского фронта является направление с фронта Клетская – Сиротинская на Калач». Это означало наступление в излучине Дона, где в июле начиналась битва за Сталинград. В Ставке Верховного главнокомандования и Генеральном штабе приняли общую идею Еременко, взлом обороны румын у Клетской и бросок на Калач, но дали ей новое содержание – удар должна была наносить танковая армия, которой навстречу из пустынных степей к югу от Сталинграда наносили удар механизированные корпуса.
Советское командование к ноябрю подготовило план действий, который противник ожидал меньше всего – «наступление с далеко идущими целями». Операция получила кодовое наименование «Уран». Ее должны были осуществлять три фронта. Юго-Западный фронт (без 1-й гвардейской армии против итальянцев на Дону) к началу операции насчитывал 190 тысяч человек, Донской фронт – так же 190 тысяч, Сталинградский фронт – 260 тысяч. Противостояли трем советским фронтам 3-я румынская армия численностью 170 тысяч человек, 4-я румынская армия – 75 тысяч и 6-я немецкая армия – 330 тысяч. Численный перевес войск Красной армии, таким образом, был не таким уж значительным. Успех «Урана» в основном зависел от мастерства бойцов и командиров в проведении операции, однако неприятности начались еще до первых залпов артиллерийской подготовки. В ночь на 19 ноября 1942 г., назначенный день наступления, поднялась метель, видимость резко упала. За несколько дней до этого Сталин подчеркивал: «если авиаподготовка операции неудовлетворительная, то операция кончится провалом». Теперь из-за метели приходилось вообще отказываться от поддержки авиации, но отменять и откладывать операцию «Уран» было уже поздно. Механизированные корпуса переправились через Волгу. В открытой степи им негде было спрятаться. Если ждать погоды, то противник в любой момент мог вскрыть подготовку крупного наступления. В 7 часов 30 минут утра загремела артиллерийская подготовка, завершившаяся залпом «катюш», которая велась через метель и утренний туман почти вслепую. По счастью, румыны имели гораздо меньший опыт борьбы с танками, чем немцы. Поэтому их оборона буквально рассыпалась уже под первыми ударами танковой армии. Спасти румын от разгрома могла немецкая 22-я танковая дивизия, но ее контрудар не состоялся. Дивизия длительное время была в резерве, и «панцеры», неделями стоявшие без движения, были выведены из строя неожиданными «союзниками» Красной армии – мышами, которые перегрызли их электропроводку.
На сутки позднее началось наступление к югу от Сталинграда, к операции «Уран» присоединился Сталинградский фронт А. И. Еременко. Погода все еще была плохой. Вопреки предупреждениям Ставки Верховного главнокомандования, авиационной подготовки снова не было. Однако под могучими ударами танков оборона румынской 4-й армии рухнула едва ли не быстрее, чем у ее «сестры» на Дону. Тысячи бойцов двух советских фронтов на танках, броневиках и автомашинах шли навстречу друг другу с севера и с юга. Но их еще разделяло значительное расстояние, а фланги все больше и больше растягивались. Усугублялась ситуация метелью, все еще отсутствующей авиационной поддержкой, в том числе авиаразведкой. Корпуса наступали почти вслепую, не было даже проводников: попадавшиеся по пути селения были давно разрушены войной или просто оставлены жителями. В любой момент из снежных зарядов и тумана могли появиться немецкие резервы.