ней авиации. Обычно они действовали под прикрытием ночной темноты, поскольку тихоходные «бомберы» Ил-4 и Б-25 «Митчел» были легкой жертвой для немецких истребителей. Только в тяжелых условиях 1941 г. Дальнюю авиацию бросали в бой днем, невзирая на потери. Теперь, наоборот, никакого противодействия вражеских истребителей даже не предполагалось, а при свете дня точность бомбометания многократно возрастала. На столицу Восточной Пруссии обрушилось почти четыре тысячи бомб. Командир экипажа Ил-4 В. А. Пшенко вспоминал: «Когда на Кенигсберг летали днем, то там столько самолетов было, что сначала было страшновато. Все думал, как бы не столкнуться. Между нами ходят наши же истребители. Ко мне подошел один. Открывает фонарь рукой, показывает: «Здорово!» Бомбы пошли. Он юрк вниз, посмотрел, куда упали бомбы. Догоняет и показывает большим пальцем вверх: «Во!» – Значит, попал».
Главной целью летчиков советской бомбардировочной авиации были немецкие резервы, которые следовало уничтожить до того, как солдаты и офицеры вермахта займут позиции в окопах и превращенных в цитадели зданиях Кенигсберга. После бомбардировки в городе царил хаос, связь штаба гарнизона с войсками была нарушена. К 8 апреля остатки гарнизона были оттеснены в центральную и восточную части Кенигсберга. Сообщение остатков германских войск в городе с портом Пиллау было прервано. Дальнейшее сопротивление без запасов и снабжения извне становилось бессмысленным. К утру 9 апреля оно приобрело уже очаговый характер, а вечером комендант крепости Кенигсберг генерал Отто фон Ляш прислал парламентеров на командный пункт одного из советских стрелковых полков. В ночь на 10 апреля немецкий генерал прибыл на командный пункт 11-й гвардейской дивизии, где подписал свой последний приказ – о капитуляции. К 9 часам утра солдаты вермахта подняли белый флаг над своим последним очагом сопротивления – башней «Дона» у озера Обер-Тайх. Гитлер, узнав о сдаче столицы Восточной Пруссии, в ярости заочно приговорил фон Ляша к смертной казни. По мнению фюрера, комендант Кенигсберга, оказавшись в безвыходной ситуации, должен был либо погибнуть в бою, либо застрелиться, как в аналогичной ситуации это предпочел сделать генерал-майор Гонелл в Познани.
В сводке Совинформбюро от 10 апреля 1945 г. прозвучала цифра в 42 тысячи убитых и 92 тысячи пленных из состава гарнизона Кенигсберга. Однако это были первые, непроверенные данные, которые включали в себя и задержанных жителей города. Современные подсчеты по документам 3-го Белорусского фронта дают цифру в 70 тысяч немецких военнослужащих, захваченных и сдавшихся в плен в Кенигсберге. Борьба за Восточную Пруссию практически завершилась. Основным инструментом сокрушения противника стала техника, в первую очередь артиллерия. Маршал А. М. Василевский особо отметил это в своих воспоминаниях: «Восточно-Прусская операция по расходу боеприпасов вообще не имела себе равных среди всех операций в истории войн».
ПАДЕНИЕ БЕРЛИНА
31 января 1945 г. танкисты 1-го Белорусского фронта вышли к Одеру в районе Кюстрина и Франкфурта-на-Одере. Не дожидаясь подхода пехоты, отставшей на 30–50 километров, они форсировали реку и захватили плацдармы. Позади осталось 400 километров польской территории, 35 разбитых немецких дивизий, более 150 тысяч пленных. Впереди всего в 100 километрах находилось «логово фашистского зверя» – Берлин. Казалось, еще один решительный рывок, и война будет окончена. Однако в начале февраля Ставка Верховного главнокомандования приняла решение остановить наступление на столицу Третьего рейха. Требовалось подтянуть тылы, пополнить наступающие части и обеспечить несокрушимость их флангов. В феврале – марте 2-й Белорусский фронт очистил от немецких войск Померанию, а 1-й Украинский – Силезию. Теперь войска Красной армии могли продолжать наступление на столицу Третьего рейха, не боясь самим попасть в окружение.
Подготовка к штурму Берлина
Вспышка ярости фюрера последовала неожиданно и потому была особенно устрашающей. 28 марта 1945 г. в тесном бункере рейхсканцелярии шло очередное совещание высшего военного руководства Третьего рейха. В условиях череды поражений на всех фронтах неудача контрнаступления под Кюстрином, в ходе которого не удалось ликвидировать русский плацдарм, не была чем-то из ряда вон выходящим. Разница была лишь в том, что этот город находился менее чем в 100 километрах от Берлина. Очевидец этого совещания вспоминал, что Гитлер «заходился в крике, его глаза вылезали из орбит, а жилы на висках наливались кровью». Фюрер в ярости обвинял в неудаче командующего 9-й армией Теодора Бюссе и других генералов. Когда начальник Генерального штаба Гейнц Гудериан попытался вступиться за них, то на него обрушилась вся мощь гнева фюрера. Формально Гудериан был отправлен в отпуск, однако в действительности это было равносильно отставке. Преемником «Быстрого Гейнца» и последним начальником гитлеровского Генерального штаба стал сорокасемилетний генерал-лейтенант Ганс Кребс.
Немецкое командование предвидело наступление советских войск на столицу Третьего рейха и тщательно готовилось к его отражению. От Одера до Берлина была построена глубоко эшелонированная оборона. Дивизии первой линии пополнялись личным составом и техникой, в оперативной глубине создавались сильные резервы. В Берлине и близ него формировалось огромное количество ополченческих формирований – батальонов «Фольксштурма». Стремясь повысить стойкость своих войск в обороне, немецкое руководство ужесточало репрессивные меры. 15 апреля в своем обращении к солдатам Восточного фронта Гитлер требовал расстрела на месте всех, кто отдаст приказ на отход или будет отходить без приказа.
В тот же день, когда в бункере под рейхсканцелярией клокотала ярость фюрера, командующий 1-м Белорусским фронтом Г. К. Жуков готовился лететь в Москву. Маршал отправлялся к Сталину в приподнятом настроении. Наконец-то после нескольких недель боев на вспомогательных направлениях целью фронта становился Берлин. Для московского совещания Жуков подготовил два плана наступления на немецкую столицу. Вариант «А» предусматривал удар с Кюстринского плацдарма. Вариант «Б» предполагал удар с Франкфуртского плацдарма. Два вероятных направления удара рассеяли бы внимание обороны и облегчили задачу штурма Берлина. Однако в Кремле Жукова ждали плохие новости. Он вспоминал: «Поздно вечером того же дня Сталин вызвал меня к себе в кремлевский кабинет: «Немецкий фронт на Западе окончательно рухнул, и, видимо, гитлеровцы не хотят принимать мер, чтобы остановить продвижение союзных войск».
В марте 1945 г. англо-американские войска форсировали Рейн, в Руре ими была окружена крупная немецкая группировка. Американские и английские танки устремились на восток, к Берлину. Хотя в феврале в Ялте союзники договорились о передаче Берлина в советскую зону оккупации, однако успехи кружили голову. Премьер-министр Великобритании Черчилль писал президенту США Рузвельту: «Русские армии на юге, судя по всему, наверняка войдут в Вену <…> Если мы преднамеренно оставим им и Берлин, хотя он и будет в пределах нашей досягаемости, то эти два события могут усилить их убежденность в том, что все сделали они. Поэтому мое мнение таково: захватить Берлин, если он окажется в зоне досягаемости». Жуков понял, что выбора плана операции уже нет. В кратчайшие сроки мог быть реализован только один план наступления – с Кюстринского плацдарма.
События в Москве развивались стремительно. 1 апреля в Ставку Верховного главнокомандования был вызван командующий 1-м Украинским фронтом И. С. Конев. Позднее маршал вспоминал: «Начальник Генерального штаба прочел вслух телеграмму, существо которой вкратце сводилось к следующему: англо-американское командование готовит операцию по захвату Берлина <…> Сталин обратился к Жукову и ко мне: «Так кто же будет брать Берлин, мы или союзники?» Так вышло, первому на этот вопрос пришлось отвечать мне, и я ответил: «Берлин будем брать мы, и возьмем его раньше союзников».
Последующие дни прошли в напряженной работе в Генеральном штабе над планом операции двух фронтов. Один из пунктов директивы 1-му Белорусскому фронту гласил: «Танковые армии ввести на направлении главного удара после прорыва обороны для развития успеха в обход Берлина с севера и северо-востока». Этим маневром предотвращался выход союзников к германской столице с запада. С другой стороны, сильнейший танковый кулак исключался из Битвы за Берлин. Маршал Г. К. Жуков был крайне недоволен, но большая политика диктовала военные решения. Открытое выступление против решения самого Сталина грозило отстранением от командования фронтом. Поэтому при внешнем согласии с волей вождя оба командующих решили действовать по-своему.
Маршал Г. К. Жуков еще в Москве принял решение придерживаться своих мартовских разработок. Основной удар наносился через Зееловские высоты, оборонявшиеся немецким танковым корпусом генерала Гельмута Вейдлинга. После прорыва немецкой обороны танковые армии должны были вырваться вперед и образовать заслоны на окраинах Берлина, предотвратив усиление гарнизона города за счет резервов и отхода войск с Одерского фронта. Штурмовать столицу Третьего рейха предстояло общевойсковым армиям.
Маршал И. С. Конев также был недоволен, поскольку войска его фронта исключались из борьбы за Берлин – все назначенные Ставкой Верховного главнокомандования и лично Сталиным цели лежали к югу и западу от «логова фашистского зверя». Не имея возможности открыто выступить против Верховного главнокомандующего, маршал приказал штабу фронта подготовить одновременно два плана. Один соответствовал директиве Ставки, второй предусматривал возможный рывок на Берлин. Для этого нашлась формальная зацепка в подготовленных в Москве документах. В своих мемуарах маршал рассказал об этом так: «Обрыв разграничительной линии (фронтов. – Прим. авт.) у Люббена как бы намекал, наталкивал на инициативный характер действий вблизи Берлина».