Меньше чем через шесть недель Пьетро Лоредано умер, его место занял Альвизе Мочениго,[257] бывший посол при дворax Карла V (который осыпал его имперскими почестями) и Пия IV. Тем временем Джироламо Дзане с семьюдесятью галерами достиг Зары, первого этапа экспедиции, которая должна была закончиться фиаско и принести ему унижение и позор.
Подлинное письмо султана, врученное его посланником коллегии[258]28 марта, не дошло до нас. Однако, если — что кажется вероятным — версия, приведенная в начале этой главы, является достаточно точной, ультиматум Селима вряд ли мог бы быть более ясным или более оскорбительным. Ответ венецианцев был равноценным: Венеция удивлена, что султан уже желает разорвать договор, который столь недавно заключил; однако именно она является хозяйкой Кипра и с Божьей помощью ей достанет мужества его защищать. Затем турецкий посланник был выведен через боковую дверь, чтобы избежать внимания разъяренной толпы, которая собралась у Дворца дожей, и сопровожден на ожидающий его корабль.
Поскольку в попытке избежать войны было потеряно слишком много времени, теперь Венеция быстро принялась готовиться к бою. Арсенал, повреждения которого в результате пожара были поспешно устранены, снова работал с предельным напряжением; тем временем, чтобы собрать деньги, правительство приняло еще более отчаянные меры, зайдя так далеко, что даже увеличило число прокураторов Сан Марко — высших сановников государства, кроме самого дожа, — до восьми, раздавая новые титулы в обмен на заем в 20 000 дукатов. Соседние города, большие и малые, делали взносы в зависимости от своего достатка, и, как в старые времена, богатые граждане брали на себя обязательства построить или снарядить корабль или набрать отряд — иногда в несколько тысяч человек — за свой счет. От других христианских государств, которым были посланы просьбы о помощи, ответ был менее обнадеживающий. Император Максимилиан указал, что его официальное перемирие с турками должно длиться еще пять лет. Король Польши также не хотел помогать ввиду собственного уязвимого положения. Что касается Франции, Екатерина Медичи, будучи в то время фактически регентом, оспаривала у Испании Фландрию и просила султана возобновить старый союз, тем не менее она предложила услуги своего сына, Карла IX, в качестве посредника — предложение, которое было вежливо отклонено. Король Португалии указал, что он полностью занят на Востоке и что в любом случае его страна опустошена чумой. Рыцари Святого Иоанна — которые, кстати, являлись крупнейшими землевладельцами на Кипре — предложили пять кораблей, но четыре из них были захвачены турками вскоре после того, как покинули Мальту. Было отправлено письмо даже московскому царю, но маловероятно, что оно когда-либо до него дошло; в любом случае Иван Грозный воевал с Польшей, и сложно представить, какую помощь он мог бы оказать. Не было просьб, адресованных Елизавете Английской, которая с февраля была отлучена от церкви.
Таким образом, оставались папа Пий V и Филипп II Испанский. Папа согласился снарядить дюжину кораблей, если Венеция обеспечит их экипажем. Филипп, со своей стороны, предложил флот из пятидесяти кораблей под командованием Джан Андреа Дориа, внучатого племянника и наследника того самого Андреа, чья ненависть к Венеции дважды привела его к предательству республики, при Корфу и при Превезе, около тридцати лет назад. Даже такой помощи было недостаточно; Венеция снарядила флот из 144 кораблей, включая 126 боевых галер. Но Филипп никогда не доверял венецианцам, которых подозревал (не без оснований) в том, что они всегда готовы пойти на соглашение с султаном, если представится возможность; и, как показали события, он дал Дориа — чьи чувства по отношению к республике были ничуть не менее враждебными, чем у его двоюродного деда — секретные указания держаться в стороне от неприятностей, предоставить венецианцам сражаться самим и привести испанский флот домой в целости и сохранности как можно быстрее.
С самого начала экспедиция не заладилась. Генерал-капитан, который знал, что согласно договоренности папская и испанская эскадры должны были присоединиться к нему у Зары, напрасно прождал там два месяца, в течение которых его флот опустошила эпидемия неизвестной болезни, повлекшая за собой не только множество смертей, но и всеобщую деморализацию, которая, в свою очередь, вызвала массовое дезертирство. 12 июля он отплыл к Корфу, где взял на борт Себастьяно Веньера, прежнего проведитор-генерала острова, который недавно был назначен на ту же должность на Кипре. Здесь генерал-капитан услышал, что папская эскадра под командованием Маркантонио Колонны ждала испанцев у Отранто — но все еще не было ни единой вести об обещанном Филиппом флоте. И только в июле стало известно, что Джан Андреа Дориа просто остался на Сицилии под предлогом, что не получил указаний двигаться дальше. После настойчивых протестов папы Филипп наконец послал своему адмиралу приказ об отплытии, который прибыл 8 августа; даже тогда прошло еще четыре дня, прежде чем флот вышел из Мессины, и еще восемь дней, прежде чем он достиг Отранто — путешествие, которое при тех преобладающих хороших погодных условиях должно было продлиться не более двух дней.
Наконец присоединившись к своим папским союзникам, Дориа не сделал попытки позвать Колонну или хотя бы связаться с ним; и когда Колонна решил не обращать внимания на преднамеренный образец неучтивости и взял инициативу на себя, то в ответ получил длинную речь, иносказательно рекомендующую прекратить всю эту экспедицию. Сезон навигации заканчивался; испанские корабли не были подготовлены к бою; и Дориа вынужден был указать, что, хотя его инструкции и требовали, чтобы он плыл под папским флагом, у него также был приказ повелителя сохранить флот невредимым. Колонна каким-то образом смог сдержаться и не напомнил ему, кто был в ответе за первые две неудачи, просто обратив внимание, что и король, и папа ожидают, что их флоты отправятся с венецианцами на Кипр; следовательно, они обязаны поступить именно так. В конце концов, очень нелюбезно, Дориа согласился.
К тому времени Джироламо Дзане подошел к Криту, где 1 сентября к нему присоединились папский и испанский флоты — почти ровно через пять месяцев после его отплытия из Венеции. Был созван совет, на котором Дориа сразу же начал создавать новые трудности. Теперь это были венецианские галеры, которые не годились для войны: если союзный флот схватится с врагом, то будет либо уничтожен, либо позорно обращен в бегство. Более того, стоит им покинуть Крит, и больше не будет гаваней, где можно было бы найти убежище. К тому же теперь он рассказал об обстоятельстве, о котором, вероятно, не считал нужным упомянуть раньше: он должен вернуться на запад самое позднее к концу месяца.
Колонна остался непреклонен. Сезон навигации хотя и на исходе, но время еще есть — целых два месяца до наступления зимы. На Кипре много превосходных гаваней. Венецианские корабли действительно были не до конца укомплектованы, но долгое ожидание дало им много времени, чтобы найти замены, и их команды вновь были в полном составе. В совокупности объединенные флоты составляли 205 кораблей; предполагалось, что у турок самое большее 150. Следовательно, почему союзники должны бояться вооруженного столкновения? Бегство действительно было бы позором, но отступить сейчас, даже не увидев врага, было бы еще большим бесчестьем.
Здесь Дзане, который по разумному совету Колонны не участвовал в начале дискуссии, присоединился к своим коллегам и немедленно положил на стол бумагу с просьбой о разрешении на возобновление экспедиции. Дориа все еще изворачивался, в конце концов согласившись только при условии, что испанским кораблям должны быть предоставлены поблажки: они должны быть освобождены от дежурства в арьегарде и будут двигаться группой отдельно от остальных, так, чтобы можно было уйти, если им будет нужно. Неудивительно, что к 7 сентября, пока дискуссии все еще тянулись, Дзане написал почти отчаянное письмо в Совет десяти, жалуясь, что Дориа явно полон решимости не ввязываться в сражение, что он все время выдвигает новые возражения и возобновляет прежние, и что, хотя с терпением и тактом до сих пор было возможно опровергнуть эти возражения, он срывает всех их планы и ставит под сомнение все предприятие.
Наконец 13 сентября флот достиг Сити, восточной оконечности острова; и там, по настоянию Дориа, был проведен общий смотр, на котором выяснилось, к его плохо скрытому удовлетворению, что на венецианских галерах действительно не хватало людей, на каждую галеру приходилось только около восьми бойцов, тогда как на каждом корабле папской и испанской эскадр было свыше ста бойцов. Снова он посоветовал отход, и хотя снова в конце концов совет был отвергнут, ему удалось задержать выступление на целых три дня, что было достаточно долгим временем для Дзане, чтобы получить еще один жестокий удар: сообщение, что турки высадились на Кипр. Настал момент — сейчас или никогда. Ночью 17 сентября флот отплыл к осажденному острову.
Но у Кастеллоризо пришли известия еще хуже. Никосия пала. Был созван еще один совет, на котором Дориа предсказуемо повторил свои протесты. И теперь, в первый раз, маркиз Санта-Крус, который, будучи командиром неаполитанских кораблей, формально находился в подчинении у Дориа, но до сих пор придерживался значительно более твердой линии поведения, чем его начальник, тоже посоветовал повернуть назад. Захват Никосии, указал он, будет означать значительное увеличение количества бойцов для турецкого флота и соответствующий подъем боевого духа врага — как раз в наиболее неподходящий момент, когда команды союзников все более и более впадали в уныние. Колонна согласился с ним; так же, с сожалением и неохотой, поступил и старый Джироламо Дзане. Только один голос прозвучал в поддержку продолжения похода: Себастьяно Веньер возразил, что как ни сильны могут быть турки, на следующий год они почти наверняка будут намного сильнее — когда, кстати, союзники вряд ли смогут собрать больше двухсот кораблей, чтобы ударить по ним.