ас мы пошли на эту жертву, а потом будет еще что-то подобное"». Хайнц Миттелыптедт, в то время военный корреспондент, имел краткое знакомство со Штауффенбергом в Африке. Он описывает свою реакцию на покушение: «Мы все восприняли это как свинство. Все же ничего подобного при нынешнем военном положении делать было нельзя. Я понял все это только гораздо позже. Только после окончания войны мы стали медленно это понимать, что эти замечательные люди хотели для Германии только самого лучшего».
II пленные генералы в Трент-парке обсуждали события 20 июля. Генерал-лейтенант Фридрих Фрайхерр фон Бройч, который попал в плен в 1943 году в Тунисе. 21 июля восхвалял Штауффенберга, совершившего покушение: «Такой чудесный человек. Он был моим начальником… Мы часто беседовали. Еще в 1942 году он объехал всех фельдмаршалов и предпринял попытку… Он говорил, если руководство и дальше останется таким, то произойдет полная катастрофа, так оно и вышло».
Его собеседником в тот день был генерал-лейтенант Теодор граф Шпонек, который тоже в мае 1943 года попал в руки британцев. Он комментирует неудачное покушение так: «К сожалению, ничего не удалось. Я могу сказать только одно: то, что это не удалось Штауффенбергу, это горе!» Собравшиеся офицеры предвидели, на кого был бы тогда направлен гнев Гитлера. Однако генерал Шпонек видел преимущества в мести Гитлера генералитету. «Я хотел бы сказать, это так жестоко. Ярость нацистов, направленная против генералов, вероятно, вовсе не плоха, учитывая то, что произошло потом… В общем и целом все те, кто после этого подвергался преследованиям гестапо, в будущем оказались в более выгодном положении. Может быть, это событие стало чем-то, что народ, скажем так, запишет на наш с вами счет». Согласно протоколу прослушивания неустановленный собеседник продолжает эту мысль: «Да, народ скажет: "Это была наша армия! Мы всегда на это надеялись! Они попробовали сделать это!“» Очевидно, господа весьма четко осознавали ироничность этой мысли; протокол прослушивания зарегистрировал смех. Пленники, кажется, уже радовались дню, когда немецкий генералитет с удовольствием предъявит факт сопротивления Гитлеру. Одним из самых острых аналитиков в Трент-парке был генерал Дитрих фон Хольтиц[95]— он был арестован в августе 1944-го во Франции. В лагере он выяснил, если кому когда-нибудь и подобало бы получать почести, так уж точно не немецкому генералитету, а только «мужчинам 20 июля»: «Им всем еще поставят памятник, так как они были единственными в отечестве решительными и готовыми ко всему людьми. Так как они видели, в какой безумной беде мы можем оказаться, если ничего не изменится».
Заговорщики, нанесшие удар 20 июля, были готовы пожертвовать своей жизнью — это определенно не было для солдат на войне чем-то необычным. Но люди, собравшиеся вокруг Трескова и Шта-уффенберга, выбрали особенно тяжелую дорогу: сопротивление против собственного руководства. На войне это могло в конечном счете быть расценено также как выступление на стороне противника. Одновременно они знали, что союзники не были особенно расположены к новому немецкому правительству, которое хотело окончания войны. Как зловещее предзнаменование в воздухе висело требование «безусловной капитуляции». Заговорщики примирились с этим конфликтом лояльности. Они, закончив войну, хотели избежать человеческих жертв. Они даже не могли предвидеть, что в течение девяти с половиной месяцев — с июля 1944-го до конца войны — погибнет большее количество людей, чем за пять предыдущих лет войны. Мужчины, предпринявшие 20 июля попытку переворота, должны были, кроме того, справиться с личностным конфликтом лояльности. Они как солдаты поклялись Адольфу Гитлеру «в безусловном послушании». Тот, кто осуществлял путч против Гитлера, осознанно нарушил традицию верной клятвы и послушания. Тем самым заговорщики превратились в абсолютных изгоев вермахта. Но это больше не относилось к ним, они хотели приостановить преступления режима. Они руководствовались не только приказаниями фюрера, но и повелением более высокой инстанции — их собственной совести. И она приказывала им поставить человеческое приличие как единственное измерение для собственных действий. От имени своей совести и человечности они были вынуждены устроить этот преступный заговор. Покушение 20 июля стало апогеем и заключительным этапом этого заговора.
«Восстание совести» было также восстанием более молодого поколения офицеров. Не верхушка руководства армии поднялась против Гитлера, а группа штабных офицеров до уровня полковников наряду с некоторыми немногочисленными генералами. Заговорщикам всегда не хватало авторитетного военного руководства. Они добивались расположения нескольких фельдмаршалов вермахта. Но тем не менее никто так и не объявил о своей готовности активно поддерживать фронду. Удивителен, однако, тот факт, что никто из тех, к кому обращались заговорщики, не выдавал их. Очевидно, все ощущали определенный армейский корпоративный дух в традиции рейхсвера. Но корпоративный дух большинство заставлял только молчать, но не действовать.
Большинство солдат вермахта, которые подняли восстание против Гитлера, поплатились за свое участие в нем жизнью. Между тем Хеннинг фон Тресков был назначен генерал-майором —21 июля к северо-востоку от Варшавы его 2-я армия вела тяжелые оборонительные бои против Красной армии. Когда утром он был разбужен Фабианом фон Шлабрендорффом и узнал о неудавшемся покушении и потерпевшем фиаско государственном перевороте, он уже знал, что нужно было делать. Как он говорил, он сыграл тонкую игру. «Тот, кто проиграл такую партию, тот должен делать выводы». Он попрощался с Фабианом фон Шлабрендорффом: «Сейчас на нас обрушится весь мир и начнет ругать. Но я по-прежнему твердо убежден, что мы действовали правильно… Если когда-то Бог пообещал Аврааму, что не погубит Содом, если в нем найдется хотя бы десять праведников, то и я надеюсь, что Бог не уничтожит Германию ради нас». Тресков прибыл на фронт близ города Острув, вышел на дороге, ведущей к лесу, и взорвал себя ружейной гранатой.
Генерал Карл Генрих фон Штюльпнагель был 21 июля отозван из Парижа: по дороге в Берлин он остановил свой лимузин около Вердена. На берегу Мааса он пустил себе пулю в голову. Он не умер, а только ослеп. Его сын Вальтер узнал, будучи на Западном фронте, о событиях в Париже, начальники позволили ему съездить в Верден, где его отец лежал в военном госпитале. Тяжелораненый генерал не мог говорить с ним, вспоминает сын. «Я тихонько произнес: „Отец, я горжусь тобой“. Конечно, я не мог сказать об этом громко».
Генерал отдает приказания подчиненным
Полевая артиллерия выдвигается на позиции
Панцергренадер-пулеметчик, май 1943 г.
Хорватский сержант готовит бомбардировщик к вылету
Лейтенант Вальтер фон Штюльпнагель вскоре после этого был допрошен, взят в заключение за деяния, совершенные его отцом, и уволен из армии. В 1945 году он снова попал на фронт для «искупления вины». Его отец был повешен в 1944 году по приговору народного суда в тюрьме Плетцензее.
Фельдмаршал Гюнтер фон Клюге — медлительный человек, который никогда последовательно не выступал против Гитлера, — продолжил вести бои на Западном фронте. Учитывая соотношение сил, он больше не видел реального шанса приостановить продвижение союзников. Из-за своего «отказа» он 17 августа по приказу Гитлера был освобожден от занимаемой должности и отозван обратно в Германию. По дороге домой он во время привала под Верденом совершил самоубийство, раскусив капсулу с цианистым калием.
Несколько педель после 20 июля были временем преследований, арестов, допросов, пыток и разбирательств. Причастные к этому офицеры были «судом чести вермахта», чьим председателем тогда был генерал-фельдмаршал фон Рундштедт, изгнаны из армии и осуждены народным судом. В обшей сложности 21 генерал, а также 33 полковника и подполковника поплатились жизнью за участие в восстании против Гитлера. Все это стоило больших человеческих жертв, если подумать о том. что лишь около 200 солдат вермахта были полностью посвящены в планы покушения и путча, а арестованы могли быть не вес.
В армии, в которой служили во время войны 17.3 миллиона солдат, 500 000 из которых были офицерами, такая маленькая группа смогла разработать планы, по для успешного их выполнения у нее постоянно отсутствовал базис. Число недовольных в вермахте с каждым годом войны увеличивалось. Поражение под Москвой в 1941 году, разгром под Сталинградом на стыке 1942 и 1943 годов, поражение в Северной Африке в мае 1943-го и последовавшая за этим высадка союзников в южной Европе, день «Д» в 1944-го — все это день за днем приближало империю к пропасти. На фронтах, особенно на Востоке, летом 1944-го ежедневно гибли тысячи немецких солдат, на родине от бомбардировок опустошались целые города. II тем не менее недовольство в вермахте так никогда и не привело к всеобщему мятежу. Несмотря на всю бесперспективность борьбы против могущественных противников, повиновение и исполнение долга оставались незыблемым правилом; подавляющее большинство осталось верными своей клятве и вместе с тем фюреру рейха, Адольфу Гитлеру. Сопротивление в вермахте было исключением. Среди них «мужчины 20 июля» последовали за своей совестью и погибли для этого. Нанесенный ими удар по диктатору был самым сенсационным актом сопротивления в вермахте. В тени покушения и его последствий мы иногда забываем о том, что были и другие солдаты, которые участвовали в сопротивлении — сопротивлении «маленького человека». Многие полностью использовали возможности, данные им их должностями и личной компетенцией, и гем самым предотвращал и несправедливость. Многие рисковали собственной головой и шеей и стали спасателями для преследуемых и обреченных насмерть. Несколько солдат искали содействия со стороны противника, чтобы покончить с господством Гитлера. Многие солдаты вермахта дезертировали. 5' этих «уклонистов» были свои индивидуальные причины, далеко не все из них были политически сознательными оппозиционерами. Но их мужественное решение больше не участвовать в преступлениях заслуживает уважения. Большинство солдат до последнего дня войны шли по пути, который проложил Гитлер. Это была дорога к тотальному поражению в войне.