blót. Встречаются также хищные птицы, в том числе невообразимо дорогие виды — соколы и ястребы разных пород. Попадается и настоящая экзотика, например совы, орлы и журавли. В ладейном захоронении в Гокстаде был даже павлин.
Если речь идет не о захоронении, а о сожжении кораблей, многое из перечисленного приходится восстанавливать по останкам, иногда очень фрагментарным. Даже закопанные в землю корабли обычно истлевают, и о них напоминают только ряды железных гвоздей, отмечающие места, где когда-то были доски. Некоторые сожжения, по-видимому, превосходили размахом все остальные: в Миклебосте в Норвегии был сожжен огромный военный корабль с пятьюдесятью четырьмя щитами, а их хозяева затем были тщательно собраны из пепла и разложены в отдельные сосуды. Это была квинтэссенция «похорон викингов».
Кроме Осеберга, Гокстада и Туне, с которыми мы уже познакомились, в Скандинавии на данный момент известно много других ладейных захоронений, хотя норвежские находки все же сохранились лучше всех остальных. За рубежом ладейные захоронения были обнаружены на Британских островах, особенно в поселениях на Оркнейских островах, — там они иногда обложены камнями со стороны носа и кормы. Обнаруженное в материковой части Шотландии захоронение корабля с оружием в Арднамерхан расширяет карту погребений викингов. Обособленное захоронение в корабле на Иль-де-Груа у южного побережья Бретани выглядело совсем иначе: его окружали стоячие камни и ряды каменных стоек, которые, по-видимому, указывали путь направляющейся к кораблю похоронной процессии.
Завершение ритуалов также может нам кое о чем рассказать. В конце описанных ибн Фадланом десятидневных похорон главным действующим лицом, по-видимому, становится обнаженный мужчина, единственный, кто приближается к костру, принимая при этом всевозможные меры предосторожности. Судя по его поведению, внутри корабля есть нечто способное к действию, и он старается защитить все отверстия своего тела, так как считает, что это нечто может двигаться. В тот момент, когда он зажигает погребальный костер, опасность, очевидно, исчезает — после этого все подходят, чтобы тоже бросить в пламя горящий факел.
О похожих предосторожностях напоминает и картина похорон в Осеберге, хотя здесь мы имеем дело не с кремацией, а с ингумацией. Большинство предметов погребального инвентаря размещены с большой аккуратностью и тщательностью, но самые крупные деревянные предметы, которые попали в захоронение в самом конце, — повозки, сани и так далее — буквально забрасывали на нос корабля прямо с земли, не думая о том, что все эти прекрасные вещи сломаются. Затем погребальную камеру запечатали, забив вход досками и, кажется, хватая для этого любой оказавшийся под рукой кусок дерева. Доски прибивали поперек как попало, стараясь как можно скорее закрыть вход в помещение, где лежал умерший. Гвозди забивали так поспешно, что мы можем видеть вмятины в дереве, оставшиеся там, где промахивались молотком, и согнутые гвозди со сломанными шляпками. Зачем нужна была такая спешка? Может быть, они чего-то боялись — так же, как разжигавший костер мужчина у ибн Фадлана?
Некоторые другие подробности обрядового поведения, которые мы находим в его рассказе, также совпадают с археологическими материалами и данными древнескандинавских текстов. Например, у скандинавов, судя по всему, были профессиональные плакальщицы, наподобие тех, которых можно встретить в более известных античных источниках. Эддическая поэма «Плач Гудрун», возможно, представляет собой текстовую запись как раз такого обряда — главная героиня оплакивает свою убитую дочь Сванхильд и призывает своих сыновей отомстить за сестру. Среди археологических находок есть двумерные условно женские фигурки с широко открытыми, словно в горестном крике, ртами и глубокими линиями на щеках. Было высказано предположение, что это могут быть символы траура: женщины поют причитания и царапают свои лица. В «Беовульфе» также говорится о женщинах, воющих на похоронах.
Даже подношения еды позволяют нам заглянуть в обряд немного глубже. Мы уже знаем о разнообразных сортах замечательного хлеба из Бирки, но самое маленькое печенье всегда происходит только из могил, и, возможно, его пекли специально для похорон, как особый хлеб для умерших. И вероятно, были очень веские причины, почему этот хлеб оставляли именно обугливаться на остывающем костре, а не сжигали вместе с трупами. Еще интереснее следы того, как делили буханки хлеба, найденные в погребениях. На поверхности некоторых из них сохранились сделанные ножом надрезы, подсказывающие, что хлеб делили на множество неравных порций самой необычной формы, не только отрезая куски и ломти, но и размечая его радиальными линиями. Было ли это связано со статусом, социальной ролью, семейными связями или чем-то еще? Или специалист по ритуалам распределял эти порции, по очереди называя по именам каждого бога или местного духа? Мы вряд ли когда-нибудь узнаем.
Семейные истории с продолжением на картинных камнях Готланда побуждают нас спросить, какую роль в жизни людей играли предки. Некоторые считают, что поклонение предкам составляло основу дохристианских верований в Скандинавии, и, следовательно, отношения с умершими были крайне важны для живых. Возможно, погребальный ритуал должен был, в числе прочего, официально представить недавно умершего коллективу ушедших предков в надежде, что они, в свою очередь, будут помогать живым.
Чтобы стать предком, недостаточно было просто умереть — требовалось отличиться в каком-то положительном смысле, по сути, быть избранным в качестве достойного примера не только для живых, но, как ни странно, и для мертвых. Предки были хранителями традиций, всех тех обычаев, которые викинги так высоко ценили и которые были для них ближайшим аналогом религии. Предки были нравственными судьями. Важно отметить: поскольку предки были напрямую связаны с отдельными людьми и с семьями, они жили в доме или рядом, в своих курганах. Таким образом, предки открывали гораздо более личный канал общения с иными мирами, чем высшие существа — боги и богини. Легко понять, почему люди считали эти отношения важными и старались их поддерживать.
Если верить позднему фольклору, живые члены семьи приглашали своих умерших на важные праздники, в частности на празднование зимнего солнцестояния — Поля. Для них готовили особые яства, которые оставляли на ночь на столе в комнате, освещенной специально изготовленными свечами. Ужину предшествовала bastu, деревенская баня на дровах в небольшой хижине (такие и сегодня еще широко распространены в северных деревнях). Баню протапливали, заполняя помещение паром, а потом уходили, чтобы умершие могли очистить себя перед трапезой. Возможно, стремление викингов поддерживать хорошие отношения с умершими было, как и многое другое, всего лишь признаком незащищенной жизни в непредсказуемой среде.
Как человек становился предком? Возможно, это зависело от сложности похоронного обряда. В таком случае почести, с которыми провожали мертвых, отражали процесс их закрепления в своеобразном местном пантеоне предков. Но даже если так, не все предки были равны, и социальное расслоение касалось умерших ровно в той же степени, что и живых. Важно отметить, что в очень многих поэтических и прозаических произведениях говорится о человеческих героях, сохраняющих свой статус и после смерти (об этом же упоминает Адам Бременский).
Чем были могилы — местом, за которым нужно ухаживать и где можно провести несколько минут, предаваясь созерцанию или воспоминаниям, или чем-то другим? Данные указывают скорее на второй вариант, и возможно, это связано с изначальным смыслом активного поведения — если хотите, службы — на похоронах.
Вполне вероятно, что погребальные «ритуалы», как их расплывчато определяют археологи, представляли собой настоящее театральное действо. Возможно, археологические находки в захоронениях на самом деле документируют финал какого-то драматического спектакля, прилюдно разыгранного у могилы и транслирующего некое публичное послание или несколько посланий, предназначенных для разных сегментов аудитории. Вспомните финал «Гамлета»: как выглядит сцена после смерти датчанина? Поскольку это трагедия Шекспира, мы видим несколько мертвых тел, но их сопровождают материальные артефакты — одежда, оружие и другой реквизит, сценические декорации. Это сложная среда, если рассматривать ее как археологический памятник, — и именно в этом заключается моя мысль. Что, если сложные, изобилующие деталями композиции в могилах на самом деле представляют финальную сцену пьесы? Мертвые люди, убитые животные, множество предметов и даже корабли и другой транспорт лежат там, где остались, сыграв свою роль в драме похорон. Возвращаясь к «Гамлету» — сцена перед занавесом достаточно сложна, но не будем забывать, что ей предшествовала целая пьеса. Как насчет актеров, отсутствующих в финале, но сыгравших в драме главные роли? Как насчет смены декораций, многочасовых диалогов, актерской игры, исторического фона, затронутых в пьесе глубоких тем и даже юмора, оттеняющего общую мрачность сюжета? Мы снова можем вспомнить ибн Фадлана и десять дней приготовлений перед похоронами: что они делали там на самом деле?
И если каждые похороны были историей или спектаклем, то о чем говорит связь между отдельными похоронами? Мы наблюдаем эту связь в династических историях на картинных камнях с Готланда. Нечто подобное могло существовать в материковой Скандинавии, только не в визуальной, а в материальной форме. Например, на кладбище Гаузель в Рогаланде (Норвегия) внешне совершенно непохожие могилы (женщина, захороненная в гробу, мужчина, захороненный в лодке, и так далее) на самом деле имеют общие внутренние элементы (в упомянутом случае в каждой могиле лежала отрубленная лошадиная голова в уздечке). Я называю это погребальным мотивом, еще один ученый назвал это погребальным цитированием, но, так или иначе, речь идет о преемственности идей, повторяющихся в разных захоронениях, совершенных в разное время.