Нет никаких сомнений в том, что berserkir действительно существовали в эпоху викингов, но в остальном почти все связанное с ними остается открытым для различных толкований. Само название состоит из двух частей: serk («рубашка») и bear («медведь») или bare («голый»), что рисует двоякий образ не то медведеподобного воина, не то человека без рубашки, то есть без брони или даже действительно голого. В пользу варианта с медведем говорит то, что кроме берсерков существовали другие звероподобные воины — ulfheðnar, «волчья шкура».
В археологии встречаются знаменитые изображения танцоров с оружием — обнаженных или одетых в волчьи шкуры мужчин, вооруженных мечами и копьями. Они есть, в частности, на военном снаряжении эпохи Великого переселения народов и вендельского периода, но также на предметах эпохи викингов: гобеленах, монетах и картинных камнях. Аналогичные изображения вооруженных фигур с головами зверей, наподобие кабанов или медведей, есть на металлических изделиях, особенно подвесках, на тканях и даже на одном руническом камне, где изображен воин со звериной головой с длинными ушами. В Хедебю найдены две довольно жуткие маски животных, сделанные из войлока, — они были свернуты и забиты вместо уплотнителя между досками затонувшего корабля. Возможно, они тоже были частью снаряжения берсерка; по виду они больше всего напоминают морды собак или быков.
Вероятно, о чем-то похожем говорит надпись на руническом камне из Истабю в Блекинге (Швеция), перечисляющая три поколения мужчин из одной семьи, в чьих именах повторяется слово «волк» в сочетании с различными военными терминами. Может быть, речь идет о подобии тотемного животного, переходящего из поколения в поколение:
Хатувульф [Волк Битвы],
сын Херувульфа [Волк Меча],
вырезал эти руны в память о Харивульфе [Волк Войска].
Кроме того, в письменных свидетельствах современников из других стран, описывающих викингов в бою, встречаются некоторые наводящие на размышления подробности. В византийской хронике войн против русов говорится, что воины викингов выли, как звери, а их предводитель бился с такой неистовой яростью, что казался обезумевшим; ветераны империи никогда не видели ничего подобного. В других источниках скандинавских воинов на поле боя также иногда сравнивают с волками — возможно, это просто поэтическая условность, но может быть, и нечто большее.
Самое раннее упоминание таких воинов в скандинавской литературе находим в скальдической хвалебной песни Торбьёрна Хорнклофи «Песнь о Харальде, или Речи ворона». В ней говорится о битве при Хаврсфьорде, которая произошла около 872 года. Само стихотворение, вероятно, было написано около 900 года. Детали выглядят слишком натуралистично даже по меркам скальдических стихов — например, упоминается, что эти воины пьют кровь, также ясно, что к ним явно относятся иначе, чем к остальным участникам сражения:
Бойцы были свалены
кучею с копьями,
щитами белыми,
мечами вальскими.
Ревели берсерки,
кончалась битва,
ульвхедины выли,
потрясая железом.
Валькирия
Спрошу про берсерков,
рек трупов бражников:
в войска готовы ли
мужей отважнейших
ворваться яростно?
Ворон
Зовут волчьешкурыми
тех, что кровавый
щит в сечу несут,
в сраженье окрашенный,
когда идут в бой,
где дерутся плеч-о-плеч.
Только таким отважным,
думаю, доверяется,
князь, их видавший в битве,
щиты врагов разрубающих[33].
Особенно часто цитируют другое, более позднее описание из «Саги об Инглингах» Снорри:
Его [Одина] воины бросались в бой без кольчуги, ярились, как бешеные собаки или волки, кусали свои щиты и были сильными, как медведи или быки. Они убивали людей, и ни огонь, ни железо не причиняли им вреда. Такие воины назывались берсерками[34].
Ни археологические, ни текстовые источники не дают никаких оснований предполагать, что берсерки употребляли галлюциногены, энтеогены или любые другие виды изменяющих сознание наркотических или химических веществ, в том числе мухоморы.
Термин berserksgangr, который обычно переводят как «войти в состояние берсерка», в буквальном смысле означает способ передвижения — «походку берсерка», а вовсе не боевую ярость. Возможно, имеются в виду как раз те странно формальные позы танцоров с оружием и воинов в шкурах, чьи изображения украшают доспехи. Возможно, это был ритуал, нечто вроде воинственного спектакля. Один ученый предположил, что эти театральные сценки и были главным отличием берсерков от других воинов — символическая подготовка к бою, а не отражение реального поведения на поле битвы. Впрочем, одно не исключает другого, особенно учитывая прослеживающийся в археологии драматический характер других ритуалов викингов. Не следует также забывать о стихотворении Торбьёрна и свидетельствах иностранных авторов, которые действительно описывают нечто похожее на боевую ярость.
В сагах берсерки выступают в основном как закоренелые злодеи, антагонисты, которых то и дело убивают главные герои, но в королевских сагах иногда упоминаются регулярные отряды берсерков в составе королевской дружины — своего рода спецназ викингов. Интересно, что мотив кусания щита, который обычно отбрасывают как литературную фантазию, на самом деле даже старше большинства исландских текстов: фигурки воинов, кусающих щит, есть в наборе шахматных фигур с острова Льюис, относящихся ориентировочно к XII веку. Несмотря на общую непостижимость берсерков (что, вероятно, было справедливо и в те времена) и несмотря на все проблемы интерпретации, следует признать, что эти необычные люди действительно занимали какое-то место в военной машине викингов.
Еще одним устойчивым символом военного дела эпохи викингов, наряду с берсерками, стали девы щита. В героических поэмах эддической традиции, в скальдических стихах и в некоторых поэтических вставках Снорровой Эдды их образ иногда сливается с валькириями и другими женщинами-воительницами. В сагах об исландцах женщины берут в руки оружие крайне редко — только ради самообороны, в приступе кратковременной ярости или для осуществления запланированной мести. В легендарных сагах девы щита, напротив, появляются часто: это Хервёр, возвращающая меч своего отца Ангантюра, и некоторые героини саг, в частности о Рагнаре Лодброке и о Хрольве Гаутрекссоне. В первых частях «Деяний данов» Саксона Грамматика, начатых в конце XII века, также содержится множество драматических описаний дев щита. В некоторых из этих источников действие происходит не только в эпоху викингов, но и раньше, в эпоху Великого переселения народов.
Согласно источникам, такие женщины могли действовать поодиночке или в небольших отрядах, самостоятельных или входивших в состав войска. Иногда эти отряды целиком состояли из женщин. В отдельных случаях женщины могли занимать высшие командные должности, вести армии и руководить военными кампаниями. Судя по описаниям, эти женщины могли иметь непривычные, иногда противоречивые внешние атрибуты (например, носили мужскую одежду). Они сражались как в броне, так и без нее. У некоторых женщин переход к этой идентичности был связан с изменением имени и даже грамматического пола — по отношению к ним используются мужские формы слов. Моральное и социальное отношение к этому явлению в текстах неоднородно: иногда такие женщины изображаются как редкие исключения в рамках своего пола, в других случаях нет никаких признаков того, что их считали необычными.
Однако при всех литературных достоинствах этих источников ясно, что ни один из них не может считаться сколько-нибудь надежным с исторической точки зрения. Легендарные саги вызывают особенно много сомнений, поэтому специалисты по текстам почти всегда интерпретировали образ девы щита как более поздний литературный продукт, отражающий социальные интересы совершенно иного времени. Существование настоящих женщин-воительниц в эпоху викингов, в отличие от их симулякров, возникших в средневековых фантастических произведениях, вызывало много споров.
Ситуация изменилась в 2017 году, когда ДНК-анализ сидящего тела из могилы в Бирке, о которой шла речь в главе 5, подтвердил, что этот знатный воин был женщиной. О спорах, вызванных этим открытием, и их значении для гендерных исследований эпохи викингов мы упоминали выше. Что касается дальнейших археологических сравнений, среди женских захоронений, в которых пол определен только по остеологическим признакам, есть около пятнадцати могил с одиночными топорами, еще несколько с копьем или ножом, возможно, несколькими стрелами, иногда со щитом. В рамках общепринятых интерпретаций, применяемых к мужским могилам, не многие из них могли бы считаться воинскими захоронениями. Полные комплекты вооружения, как в могиле из Бирки, встречаются крайне редко.
Вряд ли есть основания предполагать, что в древнескандинавских преданиях речь может идти о реальных личностях, пусть даже живших в далекой древности, не в последнюю очередь потому, что такие фигуры появляются строго в определенных жанрах саг и не появляются в других. Впрочем, это совершенно не отрицает существования настоящих женщин-воительниц. На самом деле средневековые тексты увлекательны, но, строго говоря, совершенно не нужны для интерпретации данных раскопок. Захоронения, которые мы находим, не имеют никакого отношения к средневековым сагам, легендам или поэтическим вольностям — это эмпирически наблюдаемая реальность эпохи викингов.
Само по себе присутствие оружия не обязательно определяет или подтверждает воинский статус погребенного. То же касается гендера — здесь всегда есть альтернативные возможности. Некоторые ученые пытаются проводить тонкие различия между разными типами комбатантов, но, пересекаясь с идентичностью, эта классификация приобретает довольно причудливые очертания. С определенного момента эти дебаты становятся просто абсурдными в контексте реальности эпохи викингов. (Представьте себе двух монахов, разглядывающих со стены монастыря приближающийся отряд: «Как ты думаешь, это