Неуклонно крепнущая со времен заселения в IX веке Исландия создала условия для смелого социального эксперимента, во многих отношениях прямо противоположного тому, что происходило на родине викингов. Подобно воинственным гидрархиям прежних времен, исландцы построили собственный социальный порядок, нечто новое и ни на что не похожее. Дикая природа огненного острова, усеянного вулканами, огромными равнинами черной лавы и ледниками, как нельзя лучше отражала дух зародившейся на нем культуры.
Исландия служила отправной точкой для исследования и колонизации пространств, лежащих еще дальше к западу, за океаном. Скандинавы отправлялись в путь по уже знакомым нам причинам: в поисках земель, ресурсов и богатства, но также для того, чтобы создать себе репутацию, совершить нечто, достойное восхваления и памяти. Сначала, переплыв бурное море, они обнаружили Гренландию — неисследованные берега, поросшие свежей травой, и заснеженные скалы. После того как в долинах и фьордах Гренландии раскинулась густая сеть усадеб, люди снова отправились на запад, проплыли мимо усыпанного камнями берега и тянущихся на километры великолепных белых пляжей и добрались до места, которое назвали Винланд, «страна виноградных лоз». Так скандинавы, хотя они никогда этого не узнали, достигли континента Северная Америка.
Как большинство неизведанных территорий, Северная Атлантика была тем местом, где человек мог стать другим и начать все сначала (или хотя бы попытаться). Здесь викинги сполна ощутили противоречия оставленной позади жизни и чужих ожиданий. Кроме того, здесь их ждала еще одна неожиданность — встреча с коренными жителями новых мест, которые, как вскоре стало понятно, вовсе не были необитаемыми.
Из всех территорий, занятых диаспорой викингов, Исландию меньше остальных затрагивали господствовавшие в Скандинавии социальные и политические тенденции. Она всегда шла не в ногу — остров поселенцев-первопроходцев, живущих без правителей в эпоху королей, республика независимых крестьян во времена становления централизованных государств. Эти противоречия бросались в глаза уже в конце IX века, когда заселение острова только начиналось на фоне растущей власти морских конунгов. Основное население Исландии, как мы видели, имело сложный состав: мужчины из Норвегии и поселений на шотландских островах, немного скандинавских женщин и гораздо больше женщин из региона Ирландского моря. За сто лет с начала ланднама количество поселений вдоль рек и фьордов существенно увеличилось.
В этих местах возникали целые миры в миниатюре, семьи возвышались и приходили в забвение, оставляя свой след в сагах. Приливный бассейн и залив, вокруг которого позже вырастет Рейкьявик, были заселены достаточно рано (у воды обнаружены остатки нескольких длинных домов того времени), но вскоре после этого поселения заняли все западное побережье. Расположенный немного севернее полуостров Снайфедльснес особенно богат историей, фольклором и легендами, в Лаксардале (Лососьей долине) в соседнем Брейда-фьорде жили несколько самых известных семей, и так далее по всей стране — каждая долина была занята и освоена.
Рост благосостояния Исландии в X веке вызывал не только зависть норвежских королей, но и пристальное внимание церкви. Если добавить к этому малоплодородное сельское хозяйство и особенности климата, становится ясно, что жизнь исландцев была отнюдь не безоблачной.
Вопрос ресурсов в Северной Атлантике всегда стоял достаточно остро. Исследование флоры в период после заселения подтверждает широкомасштабное освоение земель и вырубку деревьев. Важно понимать, что захватывающие пустынные пейзажи, привлекающие сегодня туристов, были такими отнюдь не всегда — они появились именно благодаря викингам. Когда скандинавы пришли в Исландию, остров был покрыт густыми лесами. Однако деревья вскоре вырубили для строительства — всем нужны были дома, мастерские и тому подобное. Кустарник, который использовали как топливо, тоже быстро закончился. Через одно поколение после прихода первых поселенцев характер местности безвозвратно изменился. Это не только ускорило эрозию почвы, но и привело к резкому росту спроса на древесину начиная с X века. Когда деревья исчезли, жизненно важным ресурсом стал плавниковый лес, прибитый к берегу водой. Право на его сбор строго регламентировалось и контролировалось. Плавниковый лес полезен в домашнем хозяйстве для разных целей, но его очень трудно обрабатывать, поскольку твердое дерево насквозь пропитано глубоко въевшимся песком и землей.
Самые ранние постройки на острове сделаны из местной древесины, в дальнейшем дерево пришлось импортировать. Богатые поселенцы могли даже привозить свои дома с собой, наподобие конструктора. Команда работников всего за 2–3 дня разбирала дом на составные части, и этот набор деталей доставляли из Норвегии в Исландию, а затем и в Гренландию. Отчасти это объясняет, почему в североатлантических колониях так часто встречаются постройки одного и того же постоянного размера.
Дерево стало дефицитом, но необходимость в теплых и сухих жилищах никуда не исчезла, поэтому основным строительным материалом стал дерн. Для возведения стен типичного длинного дома (основной жилой единицы Северной Атлантики при скандинавских поселенцах) требовалось от 1000 до 1500 м² срезанного дерна. Даже сегодня, особенно в Гренландии, в окрестностях усадеб эпохи викингов еще видны обширные площадки, откуда брали дерн. Очевидно, добычу этого ресурса бдительно контролировали. Усадьба обычно состояла из главного здания и ряда надворных построек — мастерских и загонов для скота, возможно, кузницы, а также жилищ трэллов. В позднюю эпоху викингов и в Средние века ради сохранения тепла эти вспомогательные помещения начали пристраивать к главному дому, в результате чего возникали сложные модульные конструкции.
Кроме того, важным ресурсом в Северной Атлантике был торф, который обычно использовали как домашнее топливо, в металлообработке и в качестве строительного материала. Как и в случае с дерном, участки крупномасштабной добычи торфа вокруг поселений эпохи викингов можно идентифицировать даже сегодня — судя по всему, для этой цели были отведены особые места.
Исландия так и не приспособилась к денежной экономике эпохи викингов, и на ее территории встречается очень мало серебряных кладов. Ведущую роль в системах обмена играли другие товары, главным из которых была, по-видимому, домоткань (вотола) — грубая и тяжелая шерстяная ткань саржевого переплетения, широко и повсеместно используемая в домашнем обиходе. Это был не только ценный ходовой продукт для внутреннего рынка, но и важное средство дальнейшего торгового обмена. Остров не был отрезан от внешнего мира и вел активную торговлю с другими североатлантическими колониями, а также со Скандинавией. В сагах полно упоминаний о поездках, в частности в Норвегию, — несмотря на натянутые политические отношения с норвежской королевской властью, контакты не угасали.
Если рассматривать диаспору не только как физическое, но и как психологическое явление, можно заметить, что в «Книге о заселении Исландии» лишь о 10 % первых поселенцев сказано, что они родом из Скандинавии. Как во многих других историях о покорении фронтира, новые жизненные горизонты, которые люди открывали для себя, часто казались им более важными, чем то, что осталось в «старом свете».
Заселение североатлантических колоний способствовало созданию правовой системы нового типа. В ее основе лежали традиционные собрания-тинги, долгое время остававшиеся характерной чертой жизни континентальной Скандинавии. В отличие от Норвегии, где короли подчинили народные собрания своей власти, в Исландии управление почти целиком находилось в руках парламентов, которые создавали и обновляли законы и рассматривали судебные дела. Один из первых тингов начал собираться на продуваемом всеми ветрами полуострове Тингнес близ Рейкьявика. Региональные собрания проводили и в других областях. Около 930 года национальный парламент альтинг был учрежден в Тингвеллире — величественной рифтовой долине, образованной расхождением континентальных плит Евразии и Северной Америки. За соблюдением законов альтинга следили 36 goðar (годи), или вождей, игравших ведущую роль в исландской политике. В 960 году систему переработали: остров разделили на четыре равные части, в каждой из которых собирались три региональные ассамблеи, которыми, в свою очередь, руководили трое вождей-годи.
Несмотря на стремление исландцев разработать новую систему правления, их дивный новый мир был далеко не безмятежной утопией. Основу сюжетов многих саг составляет затяжная кровная вражда между соперничающими семьями и политическими фракциями и соседские ссоры, перерастающие в грабежи и убийства. В Средние века вместе с постепенным расширением власти годи росли и ставки в этих спорах, что дополнительно подогревало междоусобные распри. В конце концов внутренние конфликты прикончили Исландскую республику — бесконечная спираль насилия разорвалась только после того, как в XIII веке Норвегия взяла эти территории под свой непосредственный контроль.
Еще одну серьезную угрозу социальной стабильности представляли изгои — люди, объявленные вне закона, особенно потому, что они расхищали чужие запасы. Известно несколько мест их убежищ, а некоторые из них стали героями множества фольклорных произведений. Эти легенды и предания составляют основу исландского нарратива, то есть тех знаменитых саг, которые неоднократно упоминались в этой книге. Их действующие лица — настоящие герои эпохи викингов, несмотря на то что их образы созданы жившими намного позднее средневековыми авторами, опиравшимися вдобавок на устные традиции разной степени достоверности. Современные исландцы воспринимают древнескандинавский язык саг примерно так же, как англоговорящие — шекспировскую прозу. Многие исландцы сегодня возводят свою родословную к главным героям саг и первопоселенцам, и это собрание произведений можно назвать национальным сокровищем.
Среди героев саг есть Ауд Мудрая, овдовевшая в Кейтнессе на северном берегу Шотландии, которая велела построить для себя корабль и сама повела его сначала к Оркнейским островам, а затем к Фарерским островам и в Исландию; она владела большими землями и была одной из первых христиан в стране. И Флоси Тордарсон, который сжег своих врагов в их собственном доме, без охоты совершая положенную месть, и вдруг услышал, как кто-то в огне произносит стихи. «Живым или мертвым сказал Скарпхедин этот стих?» — спросил один из его людей, и Флоси ответил: «Не возьмусь об этом судить».