Но, к сожалению, мир и спокойствие царили только внутри страны. Арабы продолжали оказывать давление на приграничные области, но наибольшую угрозу стала представлять Болгария. После обращения князя Бориса в христианство византийцы понадеялись, что отныне они с болгарами будут жить в мире, но Борис отрекся от престола в 889 г., оставив трон своему сыну Владимиру, который немедленно солидаризировался с боярской аристократией. Бояре были твердолобыми реакционерами, ненавидевшими христианство и стремившимися вернуть страну во времена язычества; при их поддержке Владимир принялся уничтожать все плоды работы Бориса. Но он, видимо, плохо знал своего отца. Взрыв ярости последнего еще долго отдавался в веках: старый князь покинул монастырь, вновь взял в свои руки управление страной, низложил и ослепил Владимира и созвал конференцию, на которую собрались делегаты из всех уголков его княжества. Борис попросил собравшихся делегатов признать правителем своего младшего сына Симеона. Без особых колебаний они так и сделали, после чего князь вернулся в монастырь, чтобы уже никогда не покидать его.
Симеону к этому моменту исполнилось двадцать девять лет, он был монахом, но на призыв взойти на трон не замедлил откликнуться. В Византии известие о занятии им престола встретили со вздохом облегчения, и все бы ничего, но вдруг Стилиан Заутца в 894 г. отдает монополию на торговлю с Болгарией двум своим протеже. Они резко повысили таможенные пошлины на все товары, импортируемые в империю, при этом сделав основным перевалочным пунктом Фессалоники — ранее им являлся Константинополь. Так одним махом византийцы положили конец торговому пути из Черного моря через Босфор в Золотой Рог; дорога же на Фессалоники была не только более протяженной — зачастую просто непроходимой. Симеон выразил протест, но Лев поддержал Стилиана, явно недооценив молодого князя. Уже через несколько недель болгарская армия вторглась во Фракию. Пришлось принимать экстренные меры. Выдающийся имперский военачальник Никифор Фока был срочно вызван из Южной Италии, плюс к тому император обратился за помощью к мадьярам. Этот дикий воинственный народ был северным соседом болгар, к которым мадьяры испытывали сильную антипатию. Их не пришлось долго упрашивать, чтобы они через Дунай вторглись на болгарскую территорию. Но если Лев обратился за помощью к варварскому племени, то точно так же мог поступить и Симеон. За землями мадьяр, на равнинах Южной Руси обитало еще одно кочевое племя — печенеги. Подкупленные болгарским золотом, они напали на тылы мадьяр. Те бросились назад, спасать жен и детей, но обнаружили, что путь блокирован печенежским войском. В конечном счете весь мадьярский народ направился на запад, двигаясь по обширной Паннонской равнине — территории нынешней Венгрии, где мадьяры живут до сих пор.
Когда с мадьярской угрозой было покончено, Симеон вновь обратил все свое внимание в сторону Византии. Никифор Фока был к тому времени неблагоразумно отозван Стилианом с болгарского фронта в Константинополь. Преемник Никифора Катакалон заметно уступал ему как военачальник, и в итоге Лев оказался вынужден просить Симеона о мире. После длившихся пять лет переговоров он был заключен — империя взяла на себя обязательство выплачивать большую ежегодную дань. Кроме того, закрылся фессалоникийский рынок, Константинополь вновь стал центром торговых отношений с Болгарией. Симеон продемонстрировал, что является силой, с которой следует считаться. Он серьезно ослабил византийское могущество как раз в тот момент, когда империи было необходимо мобилизовать все свои ресурсы для борьбы с арабами.
1 августа 902 г. пала Таормина, последний имперский оплот на Сицилии; на Востоке беззащитной осталась Армения, и мусульманские войска начали новое наступление на сопредельную с ней Киликию. Ситуация в Эгейском море была не лучше. Но самое страшное для Византии случилось в 904 г., когда грек-ренегат Лев Триполийский повел сарацинский флот через Геллеспонт в Мраморное море. Будучи, в конце концов, вытеснен оттуда византийцами, он направился к Фессалоникам. Город сопротивлялся три дня, но 29 июля оборона была прорвана. Страшная резня продолжалась неделю; только после этого захватчики взошли на свои корабли с награбленным добром и с более чем 30 000 пленных, оставив от второго города и порта империи одни дымящиеся руины.
Это было больше, чем несчастье, — это был позор. В спешном порядке разработали план военной кампании. Адмирал Гимерий проведет флотилию вдоль береговой линии до Антальи, там на суда взойдут сухопутные войска под командованием местного военачальника Андроника Дуки, после чего корабли продолжат путь на Тарс — порт, почти столь же значимый для сарацин, как и Фессалоники для византийцев, — который следовало уничтожить. Гимерий в должное время прибыл в Анталью и обнаружил, что Дука поднял восстание против Византии. Адмирал, будучи недостаточно хорошо экипированным, тем не менее продолжил свой путь. Несколько дней спустя он в пух и прах разгромил сарацинский флот, посланный для того, чтобы пресечь ему путь, после чего сжег Тарс дотла. Дука бежал в Багдад, где вскоре умер. Честь Византии была спасена.
У Льва между тем начались проблемы с Феофано. Он в общем-то никогда не любил жену, но теперь отношения с ней еще более ухудшились. Феофано, пытаясь, видимо, компенсировать отсутствие семейного счастья, обратила все свои помыслы к религии. И у нее это дошло до такой степени, что даже по византийским стандартам ее поведение выглядело достаточно нелепым. Ночью постели мужа Феофано предпочитала жесткую циновку в углу — там она ежечасно вставала для молитвы. Более неприемлемой супруги для молодого здорового принца трудно себе представить, к тому же Лев очень хотел иметь сына. Он почувствовал огромное облегчение, когда она удалилась в монастырь во Влахернах, где скончалась 10 ноября 897 г. Лев устроил для нее пышные похороны.
Сразу же после этого он вызвал свою возлюбленную Зою в Константинополь. Оставалось решить проблему с ее мужем, но так удачно вышло — некоторые посчитали, что как-то уж слишком удачно, — что он тоже в это время взял да и умер. С непристойной быстротой молодая вдова была устроена во дворце, и в начале 898 г. любовники наконец поженились. К радости Льва, Зоя вскоре забеременела, и он с нетерпением стал ожидать сына, обещанного астрологами. Увы, вновь родилась девочка, которой дали имя Анна. Но худшее было еще впереди: в конце 899 г. Зоя умерла от какой-то загадочной болезни. Столь долго ожидавшаяся идиллия продлилась лишь два года.
Печаль Льва была глубокой и неподдельной, но в то же время его продолжал беспокоить вопрос престолонаследия. Его брат и соправитель быстро спивался. Оспариваемое престолонаследие являлось фундаментальным злом, из которого проистекали все остальные беды: заговоры и интриги, дворцовые революции и государственные перевороты. Вывод был очевиден: императору необходимо жениться в третий раз, и у него должен родиться сын. Но дозволялись ли подобные вещи? Дозволялись — западными отцами церкви на заре христианства. Преждевременные смерти в результате болезни или рождения ребенка случались часто, и представлялось вполне простительным для мужчины взять себе вторую жену после утраты первой или даже третью после кончины второй. Но на Востоке законы были более строгими. Святой Василий неохотно дозволял вторые браки; третьи же он в лучшем случае называл умеренным блудом, и наказанием за них служило воспрещение причащаться в течение четырех лет. Что же до тех, кто пытался жениться в четвертый раз, то им уже вменялось многобрачие, и за это полагался отказ в причащении на восемь лет.
Но если затрагиваются государственные интересы, на многое можно закрыть глаза. На патриаршем троне брата Льва, Стефана, сменил беспечный Антоний Кавлеа, который без особых колебаний дал разрешение на третий брак императора. В супруги Лев выбрал очаровательную девушку по имени Евдокия Ваяни, и в Пасхальное воскресенье 12 апреля 901 г. она родила сына. Увы, Евдокия умерла во время родов, да и сам младенец прожил лишь на несколько дней дольше.
Но император решил не сдаваться. В конце концов ему исполнилось только тридцать пять лет. С другой стороны, заключить четвертый брак сложнее, чем третий, но, даже если бы ему такое удалось, это, безусловно, был бы его последний шанс. Ему следовало хорошо продумать все свои дальнейшие действия. Первое, что он сделал, — взял себе в любовницы поразительно красивую племянницу адмирала Гимерия Зою Карвонопсину — «угольноокую». Лев не хранил в тайне этот союз, который церковь хотя и не одобряла, все же находила более предпочтительным, чем четвертый брак. Первым ребенком Зои оказалась девочка, но в сентябре 905 г. она произвела на свет мальчика. Император был безмерно рад, патриарх же оказался в затруднительном положении. Он не мог дозволить императору жениться вновь; с другой стороны, Лев с любовницей не могли жить бесконечно долго во грехе. Наконец стороны пришли к соглашению: Зоя должна будет покинуть дворец, после чего патриарх окрестит ее сына в соборе Св. Софии. Так и произошло. На праздник Богоявления, 6 января 906 г., состоялось крещение — младенцу дали имя Константин.
Уже через три дня Зоя была возвращена во дворец, а Лев тем временем обдумывал следующий шаг. Константин продолжал оставаться незаконнорожденным и поэтому не имел прав на трон; брак с Зоей следовало каким-то образом узаконить. И тогда тайно, в приватной дворцовой часовне, в присутствии простого приходского священника он и его любовница совершили обряд венчания. Только после того как служба окончилась, Лев предал огласке свои действия и провозгласил новую жену императрицей.
В течение восьми лет надвигалась буря, теперь же она разразилась в полную мощь. Церковь пришла в ярость. И речи не могло быть о признании обряда венчания: сам Лев был одним из тех, кто поставил подпись под эклогой — гражданско-процессуальным кодексом, гласившим: «Если кто-либо осмелится приступить к заключению четвертого брака, который как таковой не является браком, то не только потомство от этого союза будет признано незаконным, но и самый этот союз подлежит наказанию, предусмотренному для тех, кто осквернил себя мерзостью блуда, — это следует понимать так, что лица, совершившие данное деяние, должны быть разлучены друг с другом».