Император Константин IX являлся более уверенным в себе человеком, чем Константин VIII, более трезвым политиком, чем Роман III. У него оказалось более крепкое здоровье, чем у Михаила IV, и он был менее своевольным деятелем, чем Михаил V. Однако, ввиду своей абсолютной безответственности, Константин IX нанес империи больше вреда, чем все они, вместе взятые. К моменту его смерти в 1055 г. норманны Южной Италии почти вытеснили византийцев из Апулии, Калабрии и Сицилии; турки-сельджуки уже планировали вторжение в глубь Анатолии; придунайская граница была сокрушена хлынувшими на имперскую территорию местными племенами; между Восточной и Западной церквями возникло непримиримое противостояние; имперская армия дошла до самого жалкого своего состояния за последние сто лет. Константин Мономах, казалось, не замечал нараставших проблем. Да и безудержное мотовство жены его нисколько не смущало. Зоя проявила к нему такую же толерантность и не высказала никаких возражений по поводу продолжавшейся связи Константина с племянницей его второй жены, внучкой старого Варды Склира. Эта невероятно очаровательная дама в свое время безропотно делила с Мономахом тяготы ссылки. Когда Константин получил вызов в Константинополь, Склирена (как обычно называли эту женщину) тактично осталась на Лесбосе; велико же, наверно, было ее удивление, когда она получила письмо, в котором императрица уверяла ее о своем добром расположении и предлагала вернуться в столицу.
Поначалу эта любовная связь развивалась осторожно, но постепенно она приобретала все более вопиющий характер; в конце концов император сделал публичное признание. Во время церемонии, на которой в полном составе присутствовал сенат, влюбленные формально соединились узами посредством «круговой чаши» — после этого Склирена стала жить с Константином и Зоей в гармоничной ménage a trois[65].
К несчастью, эти теплые чувства не разделялись населением. 9 марта 1044 г., во время движения императорской процессии, из толпы стали раздаваться свист и доноситься выкрики: «Долой Склирену! Да здравствуют наши возлюбленные матери Зоя и Феодора, чьим жизням она угрожает!»
Обвинение было, однако, безосновательным; на самом деле смерть угрожала не императрицам, а самой Склирене, у которой открылась какая-то легочная болезнь. Когда она умерла, император рыдал как ребенок; он похоронил ее в Манганском монастыре Св. Георгия рядом с могилой, которую приготовил для себя.
Невозможно не испытывать симпатии к Склирене. Это была женщина редких достоинств, питавшая к Константину глубокую и искреннюю любовь. Но их связь просто катастрофическим образом повлияла на ход событий в византийской Италии.
Георгий Маниак вернулся на Апеннинский полуостров в апреле 1042 г. С того момента как он два года назад был вызван в Константинополь, ситуация в Италии все более ухудшалась. На Сицилии только Мессина оставалась в руках византийцев; на материке норманны в короткий срок захватили почти всю Южную Италию. Высадившись на берег, Маниак обнаружил, что практически вся Апулия к северу от линии Тарент — Бриндизи была охвачена мятежом. Он не стал терять время. Ужасы этого лета народ Италии запомнил надолго. Мужчин и женщин, монахов и монахинь, юношей и стариков — византийцы убивали всех без разбора: кого вешали, кому рубили голову, детей чаще всего хоронили заживо.
А потом, уже во второй раз за два года, Георгий Маниак стал жертвой дворцовой интриги. На этот раз против него выступил брат Склирены Роман. Его и Маниака анатолийские имения находились по соседству, и отношения между этими господами уже давно были отравлены территориальными спорами. Теперь, оказавшись членом ближнего круга императора, Роман добился отстранения Георгия от командования в Италии. А пока, пользуясь отсутствием полководца, он разграбил его дом, опустошил его поместье и заодно соблазнил его жену.
Ярость Георгия Маниака была совершенно ужасной. Когда военачальник, посланный сменить Маниака, прибыл в сентябре в Отранто, то Георгий схватил его, напихал в уши, рот и нос лошадиного навоза, а затем забил до смерти. Далее полководец повел самостоятельную игру; армия провозгласила Георгия императором, и он повел ее на Константинополь. Маниак встретил имперскую армию, посланную, чтобы преградить ему путь, и без труда разгромил ее, но в конце сражения был смертельно ранен. Так, если бы не одна метко пущенная стрела, Константинополь мог оказаться во власти самого грозного правителя в истории Византии.
За постепенное ослабление военной мощи империи львиная доля ответственности должна лежать на Константине Мономахе, но к самой большой трагедии, которая произошла за период его правления, он по большей части непричастен.
На протяжении нескольких веков Восточная и Западная Церкви отдалялись друг от друга. Причин тому было много, но одной из них являлось фундаментальное различие в подходе этих церквей к самому христианству. Византийцы, считавшие, что доктринальные вопросы мог разрешать только Вселенский собор, возмущались самонадеянностью папы — в их представлении являвшегося всего лишь primus inter pares[66] среди патриархов, — который формулировал религиозные догмы и претендовал на верховенствующую роль, причем не только духовную, но и светскую. А для юридически сориентированного, дисциплинированного сознания римлян невыносимой и даже порой шокирующей представлялась извечная греческая страсть к пустопорожним теологическим спорам. Со времен «Фотиева раскола», произошедшего два столетия назад, дружеские отношения были во внешнем плане восстановлены; правда, основные проблемы оставались нерешенными.
Ответственность за возобновление ссоры лежит большей частью на константинопольском патриархе Михаиле Кируларии. Посредственный богослов, поверхностно знакомый с христианской историей, Михаил Кируларий был бюрократом до мозга костей, но в то же время обладал способностями администратора, отличался железной волей и пользовался значительной популярностью в Константинополе. Полемику между церквями некоторым образом стимулировало опасное продвижение норманнов на юге Италии. В 1053 г. папа Лев IX лично повел против них армию, но у городка Чивитата потерпел поражение, попал в плен и был брошен в темницу; через несколько месяцев он вернулся в Рим, но вскоре умер.
Византийцы в не меньшей степени, чем папство, отдавали себе отчет в норманнской опасности и понимали, что единственная надежда на спасение Италии заключалась в укреплении союза Запада и Востока. Но Михаил Кируларий не доверял латинянам и с отвращением относился к идее папского верховенства. Кроме того, он полагал, что подобный альянс помешает возвращению спорных территорий из-под юрисдикции Рима под крылышко Константинополя. Еще до битвы при Чивитате Михаил Кируларий подготовил обращение ко всем епископам франков и самому преподобному папе, где сурово осуждались некоторые практики Римской церкви как греховные и имеющие иудаистский характер. Это послужило началом переписки между папой и патриархом, раз от разу становившейся все более желчной; окончилось тем, что Лев направил в Константинополь дипломатическую миссию.
Состав делегации оказался, мягко говоря, неудачным. В нее входил руководитель миссии кардинал Гумберт — ограниченный упрямый клирик с антигреческими взглядами, кардинал Фридрих Лотарингский (позднее папа Стефан IX) и архиепископ Амальфийский Петр; последние двое принимали участие в сражении при Чивитате и имели большой зуб на византийцев хотя бы за то, что их не было на поле битвы. Три прелата прибыли в Константинополь в начале апреля 1054 г. С самого начала все пошло вкривь и вкось. Они испросили аудиенции у патриарха, и прием, оказанный им, показался дипломатам оскорбительным. В гневе они удалились, оставив патриарху письмо папы. Михаил Кируларий, изучив послание из Рима, не только нашел его вызывающим, но и обнаружил, что печати на нем поддельные. Придя к мнению, что эти так называемые легаты не только неучтивые, но и совершенно бесчестные люди, он объявил, что отныне отказывается признавать их дипломатические полномочия и принимать от них какие бы то ни было сообщения.
И тут пришло известие, что в Риме скончался папа. Поскольку Гумберт и его коллеги были личными представителями Льва, смерть понтифика начисто лишала их какого бы то ни было официального статуса. Но они совершенно не казались смущенными этим обстоятельством и продолжали находиться в Константинополе, причем с каждым днем их высокомерие все росло.
Наконец в три часа пополудни в субботу, 16 июля 1054 г., три экс-легата Рима прошествовали в собор Св. Софии, где в это время на евхаристию собралось все духовенство. Прелаты подошли к главному престолу и возложили туда официальную буллу об анафеме константинопольского патриарха. Проделав это, они направились к выходу — остановившись лишь на минуту, чтобы символически отряхнуть пыль со своих ног. Два дня спустя миссия отправилась в Рим.
Такова вкратце последовательность событий, результатом которых стало длящееся по сей день разделение христианства на Восточную и Западную церкви. Возникшая брешь в их отношениях, возможно, и была неизбежна, но нельзя сказать, что был предопределен раскол. Чуть больше силы воли со стороны угасающего папы или охочего до удовольствий императора, поменьше фанатизма со стороны упрямого патриарха или недалекого кардинала — и ситуацию удалось бы спасти. Фатальный удар был нанесен лишенными реальных полномочий легатами умершего папы, представлявшими обезглавленную церковь — к тому времени нового понтифика еще не избрали. Взаимные анафемствования латинян и греков были направлены более на церковных иерархов, находившихся в состоянии личной вражды, чем на церкви, которые они представляли; в то время ни та, ни другая сторона не осознавала, что она инициирует долговременный раскол.
Правда, в последующие века Восточная церковь дважды признавала верховенство Рима. Но временно наложенная повязка может прикрыть зияющую рану, однако не в состоянии ее исцелить. И рана, которую девять столетий назад совместными усилиями нанесли христианской церкви кардинал Гумберт и патриарх М