Все источники утверждают, что Константин ел и пил больше, чем необходимо для здоровья, но все его биографы также единодушны в том, что никто не видел его в плохом настроении: он был неизменно со всеми учтив и ни на секунду не терял самообладания.
Вполне понятно, что Константин должен был испытывать расположение к семейству Фоки, ставшему врагом Лакапинов с момента государственного переворота, осуществленного Романом. И члены семьи Фоки не скрывали симпатий к Константину. Поэтому выглядело совершенно естественным, что василевс в качестве преемника Иоанна Куркуаса на посту командующего армиями Востока назначил брата Льва Варду Фоку, а сыновей последнего, Никифора и Льва, поставил стратигами фем — Анатолика и Каппадокии соответственно. Из семейства Лакапинов только один представитель (не считая императрицы Елены) пользовался полным доверием Константина — и то лишь после того, как его кастрировали, — побочный сын Романа Василий, который был назначен управляющим императорским двором.
Внешняя политика при Константине продолжала курс прежнего императора. На смену Варде Фоке, серьезно раненному в 953 г., пришел его сын Никифор, который четыре года спустя одержал одну из двух крупнейших побед за время правления Константина — захватив город Адата в Памфилии. Второй триумф состоялся в 958 г., когда город Самосата на реке Евфрат пал под натиском другого блестящего военачальника — Иоанна Цимисхия.
На Западе германский король Оттон Саксонский укреплял свое королевство, которое он унаследовал в 936 г. Оттон отодвинул восточные границы страны, потеснив славянские племена, и одновременно расширил свое влияние в соседних государствах. Константин инстинктивно распознал исключительные способности этого молодого динамичного монарха и установил с ним отношения сразу же, как тот пришел к власти; при этом Константин не мог знать, что менее чем через три года после его собственной смерти Оттон будет коронован в Риме как западный император.
В ранние годы правления Константина Апеннинский полуостров все еще находился в полухаотическом состоянии — пребывая в нем с момента крушения империи Карла Великого в 888 г. Итальянская корона могла стать призом тому, у кого имелось достаточно сил, амбиций и наглости, чтобы ухватить ее, а поскольку обладание этой короной к данному времени стало верной ступенькой к заполучению короны Западной империи, то в борьбу за нее периодически включались самые разнообразные короли и принцы сопредельных земель. Между тем в Риме местная аристократия превратила папство в свою игрушку: на временном отрезке в полтора столетия Николай I был практически последним понтификом, обладавшим определенными способностями и честностью. На его место пришел слабый папа Адриан II. Преемника Адриана Иоанна VIII забили до смерти завистливые родственники. В 896 г. мертвое тело папы Формоза было эксгумировано и принесено на епископский суд. Там с трупа сорвали одежды, изуродовали его и сбросили в Тибр. В 928 г. печально известная Мароция, сенаторша Рима — любовница, мать и бабушка римских пап, — приказала задушить любовника своей матери папу Иоанна X в замке Св. Ангела[54], чтобы поставить на его место собственного сына от бывшего любовника, папы Сергия III. В 932 г. вторым ее мужем стал Гуго Арльский (который убил свою жену и ослепил своего брата, чтобы жениться на ней), и оба они, бесспорно, стали бы императором и императрицей Запада, если бы сын Мароции не организовал против них народное восстание.
На этом довольно мрачном фоне появился ценнейший и ярчайший хронист X века. Лиутпранд, епископ Кремоны, родился в 920 г. в состоятельной лангобардской семье. На протяжении нескольких лет Лиутпранд служил пажом при дворе короля Гуго в Павии, а также исполнял обязанности певчего. По настоянию короля юноша избрал церковную стезю. Вскоре Лиутпранд стал секретарем фактического преемника Гуго, Беренгара Иврейского; по поручению последнего 1 августа 949 г. он отправился с дипломатической миссией на берега Босфора.
Лиутпранд прибыл 17 сентября и вскоре получил у императора аудиенцию. Вначале Лиутпранд слегка растерялся, когда обнаружил, что, в то время как другие послы привезли великолепные подарки, его собственный повелитель не прислал ничего, кроме письма, в котором все было ложь. К счастью, у него при себе имелись дары, которые он намеревался преподнести Константину от себя лично; теперь же ему пришлось сделать вид, что они присланы Беренгаром. В числе этих даров оказались «четыре карзимасии — молодые евнухи, у которых были отрезаны не только яички, но также и пенисы; эту операцию совершали торговцы в Вердене, которые затем экспортировали их в Испанию, получая огромную прибыль».
И на внутреннем фронте Константин продолжал политику, начатую Романом. Значительная часть законодательных актов его предшественника была направлена на защиту стратиотов[55] от богатой феодальной аристократии, ныне повсеместно получившей именование «донаты» («могущественные»). Константин, будучи сам аристократом, неизбежно должен был испытывать гораздо больше симпатии к этой последней группе, чем его армянский тесть-выскочка; как мы уже видели, Константин не делал тайны из своей особой дружбы с семейством Фоки. Однако с самого начала он упорно продолжал проводить аграрную политику Романа: в 947 г. василевс даже распорядился немедленно осуществить реституцию без компенсации всех крестьянских земель, которые были приобретены донатами с момента фактического обретения Константином верховной власти. И к концу его правления условия жизни владевшего землей крестьянства, которое составляло фундамент всей экономической и военной мощи империи, оказались намного лучше тех, что наличествовали сто лет назад.
В сентябре 959 г. император отправился в Азию, чтобы повидать своего старого друга — епископа Кизикского. Из Кизика он поехал в Бурсу в надежде, что прославленные местные горячие источники помогут ему исцелиться от постоянной лихорадки; когда же это лечение не помогло, василевс направился в высокогорный монастырь, находившийся примерно в двадцати милях от города. К этому времени, однако, было уже ясно, что он смертельно болен: монахи наказали ему готовиться к смерти. Константин спешно вернулся в столицу, где 9 ноября 959 г. умер в возрасте пятидесяти четырех лет в окружении скорбящей семьи: присутствовали его жена Елена, пять его дочерей и двадцатилетний сын Роман, унаследовавший трон.
Ни одно византийское царствование не имело такого благоприятного начала, как правление Романа II. Экономическая и военная мощь империи оказалась значительнее, чем когда-либо на протяжении последних столетий; в плане интеллектуальном, профессиональном и культурном македонский ренессанс[56] был на самой вершине. Законный сын всеми любимого императора, рожденный, как и отец, в пурпуре, Роман унаследовал и его физическую стать, и обаяние. Роман пользовался огромной популярностью у женщин, и неудивительно, что он и сам наконец влюбился.
Еще в детстве Роман был обручен с Бертой из рода Гуго Арльского, но она вскоре умерла. В 958 г. Роман неразумно отверг новую невесту, предложенную ему отцом, — в пользу дочери хозяина одного из постоялых дворов в Пелопоннесе, взявшей имя Феофано.
В истории не найти более яркого примера роковой женщины. Начать с того, что красота ее поражала воображение. Феофано была также крайне амбициозна и при этом совершенно свободна от каких-либо ограничений морального порядка. И хотя ей едва исполнилось восемнадцать лет к моменту восшествия ее мужа на престол, она уже всецело руководила им. Став императрицей, Феофано первым делом решила разобраться со свекровью и пятью ее дочерьми. Елену отослали в дальний конец дворца, где в сентябре 961 г. ей пришлось умереть в полном одиночестве; все пять принцесс, одна из которых, Агата, на протяжении ряда лет являлась конфиденциальным секретарем императора Константина, а позже его сиделкой, были принуждены постричься в монахини. Напрасно брат молил за них — молодая императрица стояла рядом с неумолимым видом, в то время как патриарх Полиевкт собственноручно состригал сестрам волосы. Напоследок Феофано нанесла им еще один удар — принцессы были отправлены в пять разных монастырей.
Благодаря императрице многие высокопоставленные деятели в правительстве и при дворе также потеряли свои посты, однако два человека из числа самых влиятельных остались у власти. Василий, бывший управляющий императорским двором, получил новый титул «проэдр»[57] и фактически стал правой рукой императора, а его предыдущий пост занял евнух Иосиф Вринга, на протяжении последних лет правления Константина совмещавший обязанности верховного министра и верховного адмирала. Хроники рисуют Врингу как способного, однако довольно зловещего персонажа. Очень умный и энергичный, обладавший безграничной способностью к тяжелой работе, он также оказался жадным, своекорыстным и жестоким человеком. Последней волей умирающего Константина было оставить его во главе правительства; с восшествием Романа на престол власть Вринги заметно усилилась.
Молодой Роман пробыл на троне лишь несколько недель, как начались приготовления к новой экспедиции на Крит, которая, по плану, должна была стать намного более масштабной, чем все предыдущие. Общая численность войск, включая наемные отряды русов и скандинавских варягов, вооруженных боевыми топорами, составляла более 50 000 человек. Флотилия состояла из 1000 дромонов, 308 транспортов и не менее 2000 огненосных кораблей.
Командование этими весьма серьезными вооруженными силами было доверено внешне некрасивому, суровому, глубоко религиозному военачальнику сорока семи лет, который выказал себя одним из величайших полководцев за всю историю Византии. Имя его было Никифор Фока. Его деду, которого звали так же, принадлежит слава отвоевания Южной Италии во времена правления Василия I; его дядя Лев возглавил сопротивление Роману Лакапину; его отец Варда командовал имперскими армиями в войне с сарацинами Востока, пока ужасная рана в лицо не положила конец его военной карьере. Никифор был очень силен физически, бесстрашен в бою и всегда готов молниеносно отреагировать на любые изменения в ходе сражения. Неизменно внимательный к нуждам своих солдат, он пользовался их абсолютным доверием. Вне армии у него не было никаких интересов, кроме религии. Жизнь Никифора отличалась почти монашеским аскетизмом, он проводил часы в беседе или переписке с людьми высокого духовного склада. (Из их числа Никифор испытывал наибольшую привязанность к афонскому отшельнику Афанасию, впоследствии канонизированному.) У него совершенного отсутствовали качества, способствующие продвижению в свете. Многим он казался холодным и замкнутым.