правлен, в него было внесено много указов самого Юстиниана за годы, последовавшие за первым изданием. Этот текст repetitae praelectionis, т. е. второе исправленное издание, был объявлен окончательным и совершенным, и с 18 ноября 534 года вступил в силу. В первый его титул вошло, под параграфом 8-м, изложение веры, составленное самим Юстинианом и удостоившееся одобрения папы Иоанна.
Нельзя не отметить в Кодексе одной черты, которая является характерной для личности Юстиниана. Она дана в словесной форме выражения. Тогда как тексты указов предшественников Юстиниана не представляют подлинников в целом виде, а только дают краткие извлечения и самую сущность того или другого законодательного акта, указы самого Юстиниана гораздо полнее в словесном отношении и приведены полностью в том виде, как они издавались. Этого различия в форме нет в Кодексе Феодосия. Очевидно, любитель слова Юстиниан дорожил самой формой своего изложения, и комиссия, обрабатывавшая текст Кодекса, не решалась применить к словесной форме его указов свое право изменять и сокращать первую редакцию.
Закончив кодификацию, Юстиниан занялся регламентацией изучения права в школах. Из пяти существовавших тогда школ он сохранил три: в Риме, Константинополе и Берите. Учение было рассчитано на 5 лет. Первый год полагался на изучение Институций и первых четырех книг Дигест, во второй, третий и четвертый годы шло изучение Дигест, кроме последних 14 книг (от 37 до 50), предоставленных любознательности учащихся, в последний, пятый, год изучался Кодекс. Юстиниан всячески поощрял молодых людей к изучению права и оканчивающим курс в обновленных школах присвоил право на титул Justinianus.
Языком права и суда был латинский на всем пространстве римского мира, но живая действительность вызывала отступления, и в Кодексе есть следы того, что Юстиниан, как и Анастасий, издавал свои законы на греческом языке, и латинский текст был только переводом, а не подлинником, какова была древняя традиция, державшаяся еще при Маркиане.
Великое дело Юстиниана имело значение далеко выходящее за кругозор античного человечества, и новая Европа начала свое историческое бытие с идеалом правового государства, который воздействовал на европейские народы. Прошли века, и право Юстиниана стало живым и действующим во всех западноевропейских государствах. Наряду с единым универсальным исповеданием веры христианской стало единое универсальное римское право, как великое наследие будущему от древнего мира.
Гордые слова Юстиниана о завершении храма римской юстиции были им же самим опровергнуты, так как он продолжал сам законодательствовать по разным общим и частным вопросам. Как дополнительные к существовавшему уже цельному и систематизированному Кодексу, эти новые законодательные акты получили имя leges novellae, новые законы, и назывались в сокращении новеллами. Большая часть их относится к административным вопросам гражданского и церковного характера и не заключает в себе новых принципов и норм права, и лишь некоторые имеют своим предметом новые положения в области наследственного права. Еще при Юстиниане делались попытки свести его новые законы в один сборник. Дошедший до нас наиболее полный сборник составлен не раньше времени императора Тиверия, так как в него введены указы двух преемников Юстиниана, Юстина II и Тиверия.
Великое дело Юстиниана имело значение далеко выходящее за кругозор античного человечества, и новая Европа начала свое историческое бытие с идеалом правового государства, который воздействовал на европейские народы. Прошли века, и право Юстиниана стало живым и действующим во всех западноевропейских государствах. Наряду с единым универсальным исповеданием веры христианской стало единое универсальное римское право, как великое наследие будущему от древнего мира.
Гордые слова Юстиниана о завершении храма римской юстиции были им же самим опровергнуты, так как он продолжал сам законодательствовать по разным общим и частным вопросам. Как дополнительные к существовавшему уже цельному и систематизированному Кодексу, эти новые законодательные акты получили имя leges novellae, новые законы, и назывались в сокращении новеллами. Большая часть их относится к административным вопросам гражданского и церковного характера и не заключает в себе новых принципов и норм права, и лишь некоторые имеют своим предметом новые положения в области наследственного права. Еще при Юстиниане делались попытки свести его новые законы в один сборник. Дошедший до нас наиболее полный сборник составлен не раньше времени императора Тиверия, так как в него введены указы двух преемников Юстиниана, Юстина II и Тиверия.
БУНТ «НИКА»[200]
Мирное течение жизни столицы и великие труды императора были резко прерваны страшным бунтом столичного населения, который причинил неисчислимые бедствия городу, потряс трон Юстиниана, залил столицу кровью десятков тысяч людей и принес смерть и разорение многим семействам высшей знати. Этот бунт остался в памяти истории с именем «Ника», т. е. побеждай, каков был лозунг восставших димотов. Почвой, на которой разгорелось это движение, была борьба партий ипподрома, достигшая в ту пору высшего напряжения, благодаря участию двора. Конские ристания и театральные представления под председательством императора или высших сановников были, по старой традиции, возмещением суверенных прав столичного населения, и люди времени Юстиниана были глубоко убеждены, что без ипподрома и театра «жизнь была бы лишена радости». Так выражался Прокопий, который и сам признавал в увлечении борьбой партий какую-то непонятную болезнь, своего рода заразу безумия.[201] При Юстиниане, который широко понимал царственное величие и внес в постановку игр такую роскошь, какой раньше не было видано, жизнь и соперничество партий получили особенное напряжение, и синие, партия императора, позволяли себе всякие бесчинства в отношении своих противников, доводя дело до грабежей и убийств. К раздражению, которое вносило соперничество димов, присоединилось недовольство двумя столпами Юстинианова режима — префектом претория Иоанном Каппадокийцем и квестором двора Трибонианом. Этого последнего обвиняли в корыстолюбии и в том, будто он в угоду этой страсти насиловал законы и постоянно менял их по личным мотивам. Отголоски этих зложелательных слухов сохранились у Прокопия.[202] Иоанн Каппадокиец не мог идти в сравнение с высокообразованным Трибонианом. Он еле знал грамоту, но его огромный административный талант позволял ему справляться со всеми трудностями, какие ставил ему его пост. Широкий полет политики Юстиниана требовал огромных средств, и Иоанн умел добывать деньги.[203] Прокопий называет его самым сильным по уму человеком, какого он знал в своей жизни.[204] Небезупречный в частной жизни, корыстный и любивший грубую роскошь стола,[205] ненавистный императрице Феодоре, он был преданным слугой императора и пользовался полным его доверием. Так как в этих двух сановниках общественное мнение видело виновников всех злоупотреблений и неправд, то против них было сильное возбуждение.
11 января 532 года, в воскресенье, были ристания на ипподроме. Зеленые вели себя буйно, шумели и всячески выражали свое дурное настроение. Они имели в виду пожаловаться на обиды и притеснения, в которых винили кубикулария и царского оруженосца Калоподия. Император через глашатая обратился с вопросом к зеленым по поводу их поведения. Между представителями партии и глашатаем начался очень странный диалог, сохраненный нам Феофаном.[206] Начав с возглашений долголетия императору, зеленые перешли в резкий тон упреков и жалоб на притеснения. В ответ на нетерпеливые вопросы глашатая они назвали имя Калоподия; затем последовали выкрики о притеснениях и несправедливостях, перебранка с синими и взаимные обвинения. Раздражение росло, и когда зеленые закричали, что «лучше быть язычником, чем синим», противники стали их гнать вон. Зеленые покинули свои скамьи с криком: «да будут брошены на живодерню кости зрителей» и тем нанесли оскорбление императору.
Одно случайное обстоятельство подняло общее возбуждение. Префект города Евдемон приговорил к казни семь преступников, сидевших в тюрьме по обвинению в убийствах. Их водили по городу с возглашением их вины, как то было в обычае, и привели в Сикки на лобное место. Четверо из них были приговорены к отсечению головы, а трое — к виселице. Над первыми казнь была совершена, а из трех приговоренных к виселице два оборвались с петли, и это повторилось два раза. Случилось так, что один из них был синий, а другой зеленый. Неудача палача вызвала сострадание толпы, которая овладела несчастными, и монахи соседнего монастыря св. Конона увезли их на лодке и укрыли в церкви св. Лаврентия, имевшей право убежища. Узнав об этом, префект послал солдат сторожить спасенных от виселицы и не дать им уйти.[207]
На следующий день, в январские иды (13 число), император, по старому обычаю, угощал обедом во дворце военных чинов, имевших боевые заслуги, и давал им подарки. В тот же день назначены были ристания на ипподроме. Император присутствовал, и обе партии, сблизившиеся между собою на почве сострадания к двум спасенным висельникам, все время взывали к милосердию императора. Это продолжалось до последнего 22-го состязания возниц. Император не давал ответа на просительные крики народа, и поднимавшееся возбуждение стало проявляться уже в других грозных возгласах: «Человеколюбивым прасинам и венетам многая лета!» Ристания окончились, и народ повалил с ипподрома. Партии имели общий лозунг, слово Νίκα, в предупреждение вмешательства в толпу солдат и экскувитов. Поздно вечером огромная толпа окружила преторий и с грозными криками требовала освобождения спасенных от виселицы, которые находились в церкви св. Лаврентия, охраняемой стражей. Ответа от префекта не последовало. Разъяренная толпа перебила стражу, взломала тюрьму, выпустила заключенных за разные проступки и подожгла преторий. Огонь распространился и на другие здания. Страшное возбуждение толпы побудило многих зажиточных граждан бежать на азиатский берег Босфора.