В 543 году чума приблизилась к персидским пределам, и Хосров переехал в Адарбиган (Адзербейджан) и проживал в городе Гензаке, где было центральное святилище огня, главная святыня персидской религии. Он ожидал прибытия послов от императора для выработки условий мирного договора. Исправление посольства было поручено Констанциану и Сергию, адвокатам по профессии. Но Констанциан захворал в пути, и послы не явились. Так как чума начала угрожать Адарбигану, то Хосров переехал в Ассирию. Начальник персидских войск в Армении, Набед, отправил к Валериану, магистру армии в Армении, епископа Ендубия с запросом о причинах задержки посольства. От сопровождавших Ендубия лиц Валериан получил сведения о тех затруднениях, которые переживал Хосров в то время: в Персии свирепствовала чума, и один из сыновей Хосрова восстал против отца. В константинопольском дворе явилась мысль воспользоваться этими затруднениями для набега в персидскую Армению.
Получив приказание из Константинополя, Валериан быстро снарядил набег. Из войск восточной армии в Армению перешли вожди Мартин и Ильдигер со значительными силами. Целью похода был главный город персидской Армении Двин, центр торгового обмена, куда сходились караваны со всего персидского царства и Дальнего Востока. План военных действий не был заранее обдуман. Рассчитывая на большую добычу в Двине, вожди не задерживались по пути, а ложные слухи о бегстве Набеда увеличили их смелость. Между тем Набед стянул свои силы в город Англон, в 120 стадиях (ок. 25 верст) к западу от Двина в предгорьях Арарата, и там поджидал врага. Неожиданным нападением на противника Набед вызвал панику и причинил страшный разгром имперской армии. Римляне загоняли коней, бросали оружие, попадали в горные трущобы и пропасти, и смелый набег окончился тяжким и позорным поражением. Во время бегства погиб Адолий, сын Акакия. Потери имперской армии были весьма значительны, и более других пострадали эрулы, выдержавшие первый натиск персов.[306]
Так прошел еще один год войны на восточной границе. Юстиниан не отправлял посольства для переговоров о мире. Весною следующего года (544) Хосров подступил с большими силами к Эдессе. По всему Востоку было широко распространено сказание, что сам Иисус Христос обещал царю Авгару быть хранителем этого города. Прокопий приписывает Хосрову угрозу разрушить Эдессу и превратить ее место в пастбище для овец. Мартин, заменивший Велизария в командовании восточной армией, стоял в Эдессе с войсками, но его силы не были достаточны для открытой войны в поле, и он отсиживался за стенами. В первый же день, когда персы подошли к городу, была стычка с гуннами, которые пытались отбить стада овец, находившиеся под охраной городских укреплений. Затем в течение нескольких дней велись переговоры с представителями города о выкупе. Но так как уполномоченный царя требовал выдачи всех денежных средств, какие имел город, а город предлагал такую же сумму, какая была уплачена три года назад, то переговоры оказались бесплодными. На восьмой день персы начали насыпать большой холм, укрепив его на деревянных срубах. Сначала римляне делали вылазки и мешали рабочим; но вскоре персы так усилили охрану, что вылазки стали невозможны. Холм рос, жители Эдессы надстраивали стену против холма, но холм становился все выше и грознее. Против огненосных снарядов персы тоже имели свои приспособления, отражавшие опасность для их осадных сооружений.
Римские инженеры нашли способ противодействовать персам. Подкопав мину из города под самую середину холма, они подожгли снизу деревянные части сооружения. Огонь долго не выходил наружу, но скоро стал исходить из-под земли страшный дым, который поднимался такими клубами, что был виден в далеком городе Каррах. Грандиозное сооружение было испорчено изнутри. Попытка взять приступом город была отбита. Хотя в это время прибыл в лагерь Хосрова посланный от императора Рекинарий, но царь, отпустив его в Эдессу, повторил попытку взять город приступом. Когда войска и жители города отбились и на этот раз, возобновлены были переговоры, и Хосров, получив 500 фунтов золота, выдал городу хартию с ручательством не причинять на будущее время никаких обид городу, и направился в свое царство.
Только уже в 545 году прибыли от императора в персидскую столицу послы Констанциан и Сергий. Хосров согласился заключить перемирие сроком на пять лет и отложил выработку условий прочного мира до обмена посольствами, которые помогут выяснить взаимные отношения держав. Он был в ту пору болен и просил прислать ему знаменитого врача по имени Трибун, услугами которого он пользовался уже раньше. Юстиниан немедленно отправил врача и послал две тысячи фунтов золота (545 г.). Трибун пробыл у Хосрова целый год. Щедро одарив его на прощание, Хосров предложил ему просить, что захочет, и тот попросил освободить некоторых пленных. Хосров отпустил с ним без выкупа три тысячи человек.[307]
Когда перемирие было заключено и вошло в силу, разразилась ожесточенная война между арабами. Аламундар захватил одного из сыновей Арефы и принес его в жертву богине Узза (Прокопий переименовывает ее в Афродиту). Арефа, собрав свои силы, напал на персидских арабов, нанес им тяжкое поражение и во время преследования причинил им большие потери. Это междоусобное кровопролитие обошлось без вмешательства великих держав.
Вскоре после заключения перемирия Хосров снарядил посольство в Константинополь. Его исправлял представитель высшей знати, которому Прокопий дает имя Издигуна.[308] Посол собрался в путь в сопровождении жены и дочерей, со свитой в 500 человек. Комендант Дары Георгий получил от одного персидского шпиона, римлянина по происхождению, сведение, будто персы замышляют захватить Дару, когда туда вступит посол со своей большой свитой. Георгий отказался пустить в город более 20 человек свиты, несмотря на протест Издигуны, и злой умысел был предупрежден.
В Константинополе Издигуна пробыл почти целый год и удостоился со стороны императора самого милостивого внимания. Вопреки этикету, император приглашал к царскому столу не только посла, но и его переводчика. Щедрые подарки посольству и расходы по приему посла превзошли тысячу фунтов золота, что вызывало зложелательные толки в обществе, нашедшие себе отклик в сочинении Прокопия.[309] Никаких положительных результатов в смысле соглашения относительно спорных вопросов за время пребывания Издигуны в Константинополе достигнуто не было.
ДЕЛА В АФРИКЕ
Юстиниан, после первых вестей о победах Велизария, считал всю Африку провинцией империи, но в действительности власть императора была восстановлена только в восточной части вандальского царства и на островах. На всем пространстве Мавритании, делившейся некогда на три провинции, были заняты только два пункта, Цезарея и Септем. Зависимость от империи мавров имела весьма условный характер, и это подвижное и неустойчивое племя могла сдерживать только военная угроза. Вандалы за время своего господства в стране несли охрану сами, освободив от военной службы туземное население. Теперь эта обязанность падала на оккупационную армию. Охрана была тем более затруднительна, что вандалы вначале своего владычества срыли стены крепостей в обеспечение покорности туземного населения. Велизарий не успел еще уехать из Карфагена, как из пограничных местностей пришли вести о бесчинствах мавров, которые поднялись по слуху об отъезде Велизария и начали обычное дело грабежа и разбоя среди соседнего земледельческого населения. Велизарий не изменил своего решения, но оставил Соломону, которому передал свои полномочия в Африке, значительную часть своей дружины. Слабые числом отряды, стоявшие в пограничных местностях, были истреблены. Один из вождей, Айган, пал в бою, другой, Руфин, был взят в плен, и царь Мадисиниса увез его отрубленную голову в свою ставку. Соломон старался сначала воздействовать на мавров напоминанием о союзе, который они заключили с империей, но этот путь не привел ни к каким результатам. Тогда он предпринял поход со всеми наличными силами, и ему удалось разгромить насильников и выгнать их из пределов провинции. Но лишь только он вернулся в Карфаген, как мавры повторили свое нашествие в Бизацену с еще большими силами. Во втором походе Соломон проник в горные местности, которым Прокопий дает имя Бургáон, и одержал блестящую победу. Добрые отношения к империи сохранял из маврских царей, соседивших с Бизаценой, лишь один, Антала. Остальные бежали в Нумидию, где в горах Авреса сидел могущественный царь Яуда. В следующем году Соломону пришлось иметь дело с его нашествием в земли, лежавшие к северу от Авреса. Военные действия были успешны, мавры были оттеснены в горы, и имперские войска овладели лагерем Яуды и одной горной крепостью. Солдатам досталось в добычу много женщин и детей мавров.
Успешные действия Соломона против мавров утвердили власть императора в Африке, но в эту пору в армии назревал весьма опасный кризис. — Солдаты переженились на женах вандалов, погибших во время войны.[310] По общему распоряжению из Константинополя земли вандалов должны были отойти в казну, как и богатые имущества арианской церкви, потерявшей теперь право на самое существование. Но солдаты не хотели поступаться правами своих жен и требовали предоставления в их владение земель, принадлежавших первым мужьям их жен. Соломон смотрел на дело иначе, и в армии началось брожение, осложнившееся также и на почве религиозных отношений. В армии было более тысячи ариан, так как арианство было национальным исповеданием готов, живших в империи, и до разгрома вандалов законы о еретиках не простирались на ариан по соглашению с Теодорихом в 525 году. Арианские священники вандалов постарались использовать это положение, и число недовольных росло. Сюда присоединилось еще одно обстоятельство. — Из тех пяти тысяч вандалов, которых увез с собою Велизарий, 400 человек, доехав до Лесбоса, овладели судном, на котором их везли, и направились на родину. Знакомые с морем, они благополучно вернулись в Африку, высадились в одном из портов побережья, прошли в горы Авреса и заняли там самостоятельное положение, поддерживая старые связи как со своими соплеменниками, так и с маврами. Мятежные солдаты вступили с ними в сношения.