ырой продукт на фабрики. С давних пор производство шелковых тканей сосредоточилось в Финикии, в городах Берите и Тире. Перерабатывая шелк на пряжу и окрашивая его в разные цвета, фабриканты пускали товар на рынок. Цену на шелк-сырец определяло правительство, в частности ведомство комита царских щедрот, в соответствии с количеством привоза и ценами, по каким совершалась покупка. Военные осложнения на персидской границе затрудняли этот торговый оборот, а быть может, и прерывали его, что должно было отражаться на цене продукта. Юстиниан делал попытку найти другой путь, помимо Персии, и вступал еще в начале своего правления в сношения с химьяритами. Но химьяриты не могли помочь в этом деле, и шелк по-прежнему шел через Персию.[661] Петр Варсима, занимая пост комита царских щедрот, довел до разорения финикийские фабрики шелка и сосредоточил в руках правительства все дело производства и торговли этим продуктом. Цены на шелковые ткани страшно поднялись. Прокопий не щадит слов порицания Юстиниану и особенно Феодоре, которая будто бы несла главную вину в этом деле.[662] Вскоре после водворения монополии условия торговли шелком должны были существенно измениться. Два сирийских монаха побывали в Китае, присмотрелись к разведению шелковичного червя и принесли в Константинополь коконы в полых палках. Это событие относится к 552 году.[663] С тех пор культура шелка стала туземной в Европе, и преемник Юстиниана имел удовольствие удивить турецкое посольство, прибывшее в Константинополь в 568 году для переговоров о новом, помимо Персии, пути для караванной доставки шелка, показав им разведение шелковичного червя в своей столице.[664]
Взыскание налогов с помощью военной силы, «прикидка» запустевших участков, поборы с претендентов на посты правителей провинций и предоставление им самим изыскивать способы возмещения своих затрат, командировка скриниариев, назначение виндиков, новые источники доходов, которые умели изыскивать такие люди, как Иоанн Каппадокиец и Петр Варсима, все это оказывалось недостаточным, и Юстиниан вечно нуждался в деньгах и запаздывал с необходимыми расходами. В эдикте на имя Петра Варсимы во вторую его префектуру, от 556 года, мы слышим о новом способе обеспечения взимания налогов полностью. Презид провинции перед вступлением в должность обязывался самолично или через посредство доверенного лица вносить залог трем сановникам, в кассы которых поступали сборы: префекту претория, комиту царских щедрот и комиту домен. Такое обеспечение применялось в тех местностях, где не действовали скриниарии и виндики, которые, как выражается законодатель, — «производят взыскание под личной ответственностью» (proprio periculo exactionem faciunt).[665]
He сводя расходов с доходами, запаздывая со срочными уплатами, Юстиниан прибегал к разным способам сокращения расходов и допускал самый опасный вид экономии: сокращал расходы на армию и тем содействовал расстройству военной силы государства. Отлагая рассмотрение этой стороны дела до дальнейшего, отметим некоторые виды сокращения расходов из числа тех, которые указаны у Прокопия.
Государственная почта (cursus publicus) имела две линии в восточных областях: одна шла на персидскую границу, заканчиваясь в Даре, другая отклонялась к югу и через Антиохию шла в Египет.[666] Первую из них, имевшую политическое значение, Юстиниан заботливо поддерживал за все время своего правления и еще в 560 году воздвигал на реке Сунгарии каменный мост на пяти быках вместо деревянного, служившего раньше.[667] На ближайшем к столице участке этой дороги, от Дакивизы до Халкидона, Юстиниан заменил сухопутное сообщение морским,[668] но почтовую дорогу на юге в Египте совершенно забросил. Тогда как в прежнее время на один день пути приходилось от 5 до 8 станций, на которых содержалось по 40 лошадей; теперь же осталось по одной станции и вместо лошадей было лишь по несколько ослов. Вместе с тем, по словам Прокопия, окрестные землевладельцы потеряли верный и постоянный доход от доставки провианта для казенных лошадей. Иоанн Лидиец вменяет эту реформу в вину Иоанну Каппадокийцу и выясняет неудобства для окрестных земледельцев в том смысле, что повинности, которые они несли натурой на содержание почты, были переложены на золото, а так как хлеб продавать было негде, то землевладельцы терпели от этого большие убытки и разорение.[669]
В Риме сохранялись в пору готского владычества остатки придворного штата, имевшего здесь такую большую давность. Хотя Рим и перестал быть резиденцией, которая была перенесена в Равенну, но по-прежнему из государственных средств получали свой оклад силенциарии, доместики, схоларии. Юстиниан сократил этот расход, и Рим навсегда утратил свое значение императорской столицы. Старое право римского населения на даровой хлеб получило с течением времени другой характер, и во время господства готов из государственных хлебных магазинов отпускалось 3000 модиев хлеба храму св. Петра, который расходовал их на содержание беднейшей части населения. Прокопий сохранил свидетельство, что Юстиниан, по совету Александра, первого организатора финансового ведомства в Италии после водворения в ней власти императора, сократил этот расход.[670] Римская церковь, обладавшая огромными земельными имуществами в Италии и Сицилии, имела возможность продолжать дело благотворения в широких размерах, как имеются о том прямые свидетельства от времени папы Григория, современника императора Маврикия.
Такой же экономией, коснувшейся не только Рима, но и Константинополя, было прекращение консулата с 541 года. Консул этого года, Василий, оказался последним, и долго после того считали годы — post consulatum Basilii, с указанием на то, какой по числу год идет с тех пор. Как магистратура, консульство давно потеряло всякое значение, но по-прежнему считалось высшим чиновным рангом и оставалось, по древней традиции, единственным способом обозначения текущей хронологии. Отправление консульства сошло на ряд блестящих и дорогих церемоний и всенародных празднеств. Император Маркиан сделал в свое время попытку направить эти расходы на общественные нужды;[671] но нравы брали свое, и во время Юстиниана консульство было очень дорогим учреждением. Хотя заминки в назначении консулов происходили несколько раз в начале правления Юстиниана, но, по своей склонности все регламентировать, Юстиниан издал 1 января 537 года, когда не было консула, эдикт, в котором закреплял обычай семи консульских выездов и обязательных для консула ристаний и игр.[672] По свидетельству Прокопия, нормальная сумма расходов на консульство доходила до 200 фунтов золота; часть ее покрывал сам консул, а остальное было щедротой императора, удостоившего этой высокой чести заслуженного сановника. После 541 года Юстиниан не назначал консулов, но исчезновение их в смысле эпонимов года не прекратило существования консуларов, ἀπὸ ὐπάτων, как почетного ранга в составе сената, и император по-прежнему мог заменять действительное консульство титуларным. Прокопий имел случай назвать двух таких консулов: Юстина, сына Германа, и Артабана, удостоенного этой чести за убиение Гонтарида.[673] Являясь отголоском тех зложелательных толков, которые вызывало исчезновение эпонимного консульства в широких кругах населения столицы, Прокопий корит Юстиниана за то, что он лишил город великолепных увеселений 1 января и в другие узаконенные незадолго до того самим Юстинианом сроки. Мысль о новой датировке годов в замену старого консулата была у Юстиниана уже в то время, когда он давал регламентацию числа консульских выездов. Это видно из того, что в тот самый год он издал указ, в котором вводил новый способ датировки официальных документов, а именно: предписывалось ставить впереди имени консула имя императора с обозначением года его власти.[674] Этот способ обозначения года не вошел, однако, в обиход при Юстиниане и остался в силе прежний со счетом годов от Василия. Но впоследствии он вошел в общее употребление, как можно заключить по датировкам Феофилакта Симокатты, составлявшего свой исторический труд в первые годы правления Ираклия.
Эти и другие сокращения расходов, которые в прежнее время без затруднения несла государственная казна, мало помогали делу. Нужда в деньгах была хроническим бедствием в правление Юстиниана. Увлекаясь все более церковными и религиозными вопросами, потеряв интерес к судьбе воссоединенных с империей областей, откупаясь от ближайших варваров, Юстиниан к концу своего правления запустил государственное управление, обременил казну огромными долгами у частных лиц и оставил финансы в полном расстройстве. Публичное заявление об этом сделал его преемник Юстин в своем эдикте о сложении недоимок по случаю вступления на царство. — «Мы нашли казну обремененной и доведенной до крайнего расстройства множеством долгов и обеспечили ее положение, приняв ее долги на свои личные средства».[675] — Так, во славу себе, отзывался Юстин о состоянии финансов после блестящего правления своего дяди. Но то обстоятельство, что он мог уплатить из личных средств огромные государственные долги, является отчасти объяснением самого существования этих долгов. Корыстолюбие и нажива лиц близких к особе императора и сановников высокого ранга — старое бедствие империи — с особенной силой проявлялись при Юстиниане. Царственная чета была окружена огромным числом родственников, которые пользовались своим высоким положением в интересах личного обогащения. Современник Юстиниана, переживший и его преемника, Иоанн Эфесский, в случайном упоминании о судьбе состояния Марцелла, брата Юстина, которое Маврикий предоставил своему брату Петру, свидетельствует, что дворцы Марцелла с их обстановкой и гардеробом и имения его могли равняться с целым царством. В предисловиях ко многим своим новеллам Юстиниан скорбно жаловался на грабежи и вымогательства, которые позволяют себе чины администрации, но сам же он оказывал поддержку этому общественному бедствию попустительством вопиющих злодейств и неправд. Самое преследование по суду виновных в вымогательствах сановников и знатных лиц имело при Юстиниане деморализующий характер, так как в применении этого способа карать виновных искали не восстановления правды и справедливости, а часто лишь обогащения двора.