Евагрий в кратком изложении этих событий рассказывает, что антиохийский патриарх Григорий вел в ту пору живые сношения с епископом Нисибина, который писал ему, что силы Маркиана совершенно недостаточные для того, чтобы взять такую сильную крепость, и предупредил о возможности печального исхода этого предприятия. Григорий сообщил об этом Юстину; но последний, со свойственным ему высокомерием, пренебрежительно отнесся к сообщению епископа и ограничился тем, что прислал нового главнокомандующего.[856]
Получив известие об освобождении Нисибина, Хосров подступил к Даре и, перевезя из-под Нисибина брошенные римлянами осадные орудия, обложил город. Начальниками гарнизона состояли Иоанн, сын Тимострата, и Сергий. Город был сильно укреплен и снабжен всем нужным для того, чтобы выдержать осаду. Один из вождей, Сергий, был вскоре убит, но население разделяло бодрое настроение гарнизона. Против самой большой башни городской стены, которая носила имя Геркулеса, Хосров поставил на высоком месте башню, с которой можно было видеть, что делается внутри крепости. Осада грозила затянуться, время шло к зиме. Хосров заболел и, желая поскорее покончить дело, предложил осажденным прислать кого-нибудь для переговоров. Был отправлен известный толмач по имени Комит. Хосров предложил городу откупиться от осады за пятьсот фунтов золота. Но уверенность в том, что крепость устоит, была так сильна и настроение гарнизона и жителей таково, что Комит побоялся огласить предложение царя. В ожидании ответа Хосров продолжал усиливать свою башню. Осада длилась более пяти месяцев. Настала зимняя стужа, и гарнизон, обманутый бездействием Хосрова, ослабил свою бдительность. Воины стали спускаться со стен, чтобы согреться и поспать. Зорко за всем наблюдавшие персы воспользовались этим, влезли в одном месте на стены и спустились в город. Когда раздались крики, что персы в городе, солдаты сбежались из своих помещений, и так как ключи от ворот были спрятаны у начальников и нельзя было бежать, то отчаяние удвоило силы. В течение семи дней шли на улицах побоища, и персы пошли на хитрость, предложив солдатам прекратить битву и поделить добычу. Бой прекратился, но персы обманули римских солдат, и большинство из них перебили, а затем стали грабить город. Хосров приказал всем жителям выдать ему все свое ценное имущество и оказался обладателем ста или двухсот кентенариев золота, т. е. в 20 или 40 раз больше той суммы, за которую он соглашался снять осаду. Узнав, что его предложение не было передано населению, он приказал разыскать Комита и в наказание ослепил его. Спасшихся от истребления жителей Хосров увел в плен, поставил в Даре сильный гарнизон и с остальными войсками направился в Персию.[857] Пленники были уведены в крепость Забвения, куда персидский царь ссылал неугодных ему лиц, оставляя их там до самой смерти.[858] Так пала твердыня римской власти на восточной границе, созданная Анастасием после войны с царем Кавадом. Событие это относится к зиме 573—74 года.
Сирийские авторы сохранили рассказ о том, будто Хосров отобрал из пленных, взятых в Даре и Апамее, две тысячи девиц и, снабдив их роскошными одеждами, послал в подарок властителю турков. Два марзбана с отрядом войска назначены были сопровождать пленниц. Они должны были беречь их в пути, чтобы сделать достойный подарок великому хану. Но пленницы предпочли умереть и, не дойдя несколько парасангов до границы турецкой державы, все утопились в глубокой и быстрой реке во время купанья, которое разрешила им стража.[859]
Тяжкие неудачи, постигшие империю в Италии, на Дунае и на Востоке отозвались самым роковым образом на здоровье императора. Предававшийся разным излишествам и давно страдавший подагрой, всегда неровный в своем настроении и резко переходивший от высокомерия к трусости, Юстин совершал поступки, которые вызывали опасение психического заболевания. В летописи Феофана под 572 годом сохранилась запись об одном семейном скандале во дворце, происшедшем в октябре месяце. Рассердившись за что-то на своего зятя Бадуария, император приказал кубикулариям бить его и тащить в силенций. Императрица была очень встревожена этим диким поступком мужа и убедила его примириться с зятем. Так как тот по своим придворным обязанностям находился в дворцовой конюшне, то опомнившийся император отправился туда и стал искать обиженного и оскорбленного зятя. Бадуарий бегал от стойла к стойлу и прятался от императора. Наконец Юстин поймал его и стал просить прощения. Бадуарий пал к его ногам со слезами и, признавая за императором право карать своих подданных, считал однако его поступок с ним требующим извинения в присутствии сената, который был его свидетелем. Примирение состоялось, и Бадуарий обедал в тот день за императорским столом.[860]
Крушение гордых надежд, с которыми Юстин начинал войну с персами, в конец надломило его здоровье, и он стал впадать в периодическое безумие, к которому скоро присоединились и тяжкие внутренние болезни.[861] Императрица хотела удержать власть в своих руках. Бадуарий погиб в Италии, и ближайшим лицом к трону был комит экскувитов Тиверий, пользовавшийся с давнего времени личным расположением императрицы. Хосров облегчил положение тем, что прислал от себя в это время послом врача Якова с письмом, исполненным самых резких упреков императору. Письмо было прочитано в сенате в присутствии императрицы, от имени которой и был дан ответ. Извещая Хосрова о тяжком положении Юстина, София просила его прекратить военные действия до его выздоровления и напоминала ему о том, как при Юстиниане ездил к нему во время его болезни врач, к которому он имел доверие. Письмо царицы повез в качестве её посла придворный врач Захария, а вместе с письмом 45 тысяч золотых монет, как цену перемирия. Получив деньги, Хосров согласился на перемирие на годичный срок, но выговорил себе свободу действий в Армении.[862] Желание Софии управлять царством не было уважено, и по настоянию синклита она должна была разделить власть с другим лицом в звании кесаря, т. е. наследника. Выбор кесаря совершился в старой форме усыновления.
ЦЕРКОВНЫЕ ДЕЛА. ЖИЗНЬ СТОЛИЦЫ
В ту пору, когда Юстин вступил на царство, церковь переживала тревогу, вызванную эдиктом Юстиниана о нетленности тела Христова. В Константинополь было собрано много епископов, вызванных из разных мест в целях склонить их к признанию учения, изложенного в эдикте. Юстин поспешил отпустить всех задержанных в их паствы и предал забвению самый эдикт.[863] Смена лица на троне императоров оживила надежды на возможность примирения старого раскола. Проживавший в Константинополе давно низложенный александрийский патриарх Феодосий явился к императору, был милостиво принят и слышал от него заверения в искреннем желании водворить мир в церкви. Сохранившие это сведение монофизитские источники утверждают, будто Юстин помышлял возвратить Феодосия на его кафедру в Александрию, но осуществлению этого намерения помешала смерть Феодосия, последовавшая в первый год нового правления. На торжественном погребении престарелого иерарха держал надгробную речь Афанасий, сын дочери императрицы Феодоры,[864] и как ревностный приверженец монофизитства, громил ненавистный Халкидонский собор. Вступление на престол нового императора и смерть Феодосия вызвали приезд в столицу многих видных епископов монофизитской церкви, чаявших наступления лучших времен. В числе других прибыл и Яков Барадей. Он повидался с императрицей, отклонил ее предложение явиться к императору и отбыл в свою паству.[865]
Юстин считал своей обязанностью издать эдикт о правой вере, обязательной для всей церкви. С этим актом связывалась надежда создать почву для прекращения раскола, и в этих видах устроены были совещания епископов, как православных, так и монофизитов под председательством патриарха Иоанна. Дело затянулось на долгое время, так как император выезжал на теплые воды в сопровождении чинов двора и просил епископов дождаться его возвращения. Отсутствие императора продолжалось целый месяц. Проект эдикта был сообщен заинтересованным лицам через придворного врача Захарию. Монофизиты имели свои сомнения и хотели видеть в тексте эдикта прямое осуждение Халкидонского собора. Шли споры и препирательства, и когда текст появился, пройдя через квестора двора, монофизиты нашли, что их замечания не уважены. Вероопределение было составлено в духе постановлений последнего Вселенского собора 553 года в очень осторожных выражениях.[866] Упоминание о соборах в частности, как делал это Юстиниан, было вовсе опущено, и в заключение император обращался с просьбой ко всем вступить в единую католическую и апостольскую церковь и запрещал «препираться о лицах и слогах». Под «лицами» разумелись Феодор Мопсуестийский, Феодорит Кирский и Ива Эдесский, а под «слогами» спор о тленности или нетленности тела Христова. Монофизиты не приняли эдикта ввиду того, что Халкидонский собор не был осужден, как они того хотели.
В эту пору Юстин собирался отправить посла к Хосрову с оповещением о своем вступлении на царство и обещал монофизитским епископам, что его посол на обратном пути из Персии вступит в личные сношения с ними на месте. Юстин хотел послать вместе с Коменциолом Иоанна Эфесского, человека примирительного образа мыслей, но тот уклонился от этого поручения, ссылаясь на дела по крещению язычников, которые были возложены на него с давних пор Юстинианом.