[1159] а одновременно с ответным письмом на его синодальное послание[1160] писал императору, одобряя с большой хвалой его выбор.[1161] Папа был в точности осведомлен о том, как произошло посвящение Кириака, и счел нужным сделать замечание епископам Эллады, состоявшим под его юрисдикцией, за то, что они вместе с другими возглашали при выходе Кириака слова псалма: «Сей день, его же сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в он». Он находил этот почет чрезмерным и осуждал то, что епископы в своем донесении ему писали, что Кириак «появился, как солнце». Папа внушал им большую осмотрительность в суждениях о человеке, который только начинал свою деятельность.[1162] Скоро, впрочем, Кириак навлек на себя неудовольствие папы. Он не отказывался от титула вселенский, который носил его предшественник, и это обстоятельство вызвало новый протест со стороны папы. Император поддерживал патриарха, и это усилило раздражение против него папы, которое имело еще и другой источник в тогдашних политических отношениях Италии.
НИЗВЕРЖЕНИЕ МАВРИКИЯ
Благочестивый, многосемейный и чадолюбивый Маврикий не владел умением располагать к себе людей. Проявив с самого начала своего правления большую заботу об обогащении своей родни и затратив большие суммы на украшение родного города, он вызвал уже тогда зложелательные толки и получил презрительные клички, которые записал современник. Нашествие аваров в 588 году, когда враг был так близко от стен Константинополя, вызвало дерзкие манифестации против императора со стороны столичного населения и дало свидетельство о его непопулярности. Попытка сделать экономию на сокращении жалованья военным людям в начале того же года вызвала открытый бунт армии, воевавшей с персами, который однако, благодаря Герману и помощи патриарха Григория, благополучно закончился. Когда прекратилось военное положение на восточной границе и правительство могло сосредоточить свои заботы на охране придунайских областей, Маврикий занялся пересмотром военных законов и вторично сделал попытку сократить солдатское жалованье. И на этот раз ему не удалось сделать экономию, и он лишь вызвал против себя раздражение в дунайской армии. Репутация алчного к деньгам и скаредного человека, не брезгавшего никакими способами в целях обогащения, прочно утвердилась за Маврикием. Папа Григорий, лично знавший Маврикия в первые годы его правления, когда он состоял при константинопольском дворе в звании апокрисиария римского престола, находившийся затем непрерывно в деловых сношениях с двором, когда стал папой, получавший денежные пособия от жены императора и его сестры Феоктисты на благотворительные цели, заклеймил в резких выражениях этот порок Маврикия в своем письме к его кровавому убийце. Приветствуя Фоку по поводу его вступления на царство, папа выражает свои надежды на лучшее будущее в таких словах: «Да прекратятся злоумышленные посягательства на завещания, любезность дарений, насильственно отнимаемых. Да вернется для всех уверенность в обладании собственным имуществом, чтобы все могли без опасений испытывать чувство радости владеть тем, что приобретено без обмана».[1163] Другое столь же резкое свидетельство сохранил египетский летописец Иоанн Никиуский. Он утверждает, что Маврикий принимал ложные доносы на богатых людей, возбуждал на их основании процессы, кончавшиеся конфискацией имуществ, и обвиняет его также в предосудительных спекуляциях с египетским хлебом как в самом Египте, так и в столице, которые будто бы продолжались за все время его правления. «Все его ненавидели, — так заканчивает свой отзыв Иоанн, — и говорили, как может Константинополь терпеть такого дурного императора! Возможно ли, что он — отец пяти сыновей и двух дочерей, он, который применяет такую тиранию до конца своего царствования».[1164] Историк Феофилакт Симокатта, писавший с очевидным сочувствием к Маврикию, вложил в уста брата императора Петра тяжкое осуждение Маврикия за его алчность к деньгам.[1165]
Скромный провинциал, вознесенный прихотью судьбы на трон императоров, Маврикий засвидетельствовал узость своего кругозора и скудность понимания своего высокого жребия в своем завещании, которое он составил в 597 году во время тяжкой болезни, угрожавшей опасностью жизни. Этот документ был найден несколько лет спустя после его трагической кончины и не был, по-видимому, известен при его жизни. Рассматривая империю как свое достояние, он хотел ею распорядиться как своим семейным добром. Старшему сыну Феодосию, который был уже в младенчестве объявлен императором, он отписал Константинополь и восточные области, второму, Тиверию, — Рим, Италию и острова, остальные области распределились между младшими сыновьями, которые были еще в младенческом возрасте. Так как в ту пору Феодосию шел 13-й год, то общим опекуном был назначен епископ Домициан.[1166] Плану Маврикия разделить империю на царства не суждено было осуществиться. Он оправился от болезни и завещание осталось неизвестным. Императорский сан редко переходил по наследству за протекшие века существования империи и по своей идее не подлежал кровному наследованию. Константин Великий, сокрушивший искусственную систему Диоклетиана, сделал впервые попытку разделить империю на уделы между сыновьями и племянниками. Но это дробление не осталось в силе, и идея императорской власти, сочетавшись с христианством, выросла в своем содержании и прочно утвердилась в сознании тогдашних поколений. Юстиниан своим продолжительным и настойчивым трудом собирания утраченных римских областей, своим законодательством, своей религиозной политикой придал новый блеск и мощь старой идее. Маврикий, который был отделен от Юстиниана лишь небольшим промежутком времени в 17 лет, остался на троне провинциалом с узким кругозором бережливого и пекущегося о своих детях отца и доброго родственника. Между ним и его великим современником, папой Григорием, лежала целая пропасть. Члены придворной знати со своими родовыми традициями и опытные в делопроизводстве канцелярии держали на относительной высоте государственное управление, которое шло в старых формах; но такой император не мог быть популярен в этой среде, как не был он популярен и в среде столичного населения, которое, вероятно, имело смутное чувство несоответствия узкого кругозора Маврикия с тем образом императора, какой жил в сознании народных масс.
Конец правлению Маврикия положил военный бунт, подготовлявшийся в течение нескольких лет в дунайской армии. Свойственная людям всех времен вера в предзнаменования отразилась в записях хронистов, сохранивших такой рассказ. — В марте месяце 601 года вдовствующая императрица София, удержавшая и при Маврикии свой сан августы, и жена Маврикия, Константина, поднесли императору новую великолепную корону как подарок в день Пасхи. Вместо того чтобы возложить ее на себя, Маврикий повесил ее в храме св. Софии над престолом. Обе императрицы увидели в этом дурное предзнаменование, и Константина провела Пасху в раздоре с супругом.[1167]
Хотя в тот год Приск поднял славу римского оружия в вероломной войне с аварами, но популярность императора падала все ниже. Это сказалось в двух эпизодах, занесенных в хроники. — Однажды какой-то человек в монашеском одеянии прошел по людным улицам от Форума до Халки с палкой в руках, изображавшей меч, и предсказывал смерть от меча императору и его семейству. В ноябре во время одной умилостивительной процессии, когда император шел в толпе без обуви вместе со своим сыном Феодосием, и шествие достигло квартала Карпиан, кто-то бросил в Маврикия камнем, и за первым полетело много других. Герман закрыл своего зятя Феодосия плащом и увлек его из толпы, император бежал и едва укрылся в Влахернском храме. А толпа, выискав человека, похожего на императора лицом, набросила на него черный плащ, посадила на осла и водила с издевательством по городу, в грубых шутках издеваясь над многочисленностью детей императора. Хронист прибавляет, что было много арестов и казней. Феофилакт, также занесший этот эпизод в свою историю, свидетельствует, что император покарал нескольких виновных ссылкой, но скоро вернул их из изгнания. Он дает также и объяснение причины народного раздражения против императора: в столице в ту пору был недостаток в хлебе.[1168]
Через год после того разыгрался бунт в армии, о чем было изложено выше в другой связи. Когда Петр привез в столицу известие о бунте, Маврикий, как бы не придавая этому значения, стал чаще обычного давать ристания на ипподроме. Так как слухи о бунте проникли в столицу, то на ипподроме было сделано через глашатаев объявление успокоительного характера. Венеты, партия императора, кричали: «Бог, повелевший тебе царствовать, положит под ноги твои всякого, кто восстает на твою державу. Если римлянин (т. е. солдат) восстает на тебя, Господь покорит его без пролития крови». Прасины кричали: «Господь, творец всяческих, покорит тебя всякого врага, своего и чужого, без крови». Император сказал в ответ: «Пусть вас не тревожит своеволие и бесчинство солдат». На четвертый день после этого, император вызвал представителей димов и справился насчет численности димотов. Сергий представил ему список 1500 членов партии зеленых, Косьма — 900 синих.[1169]
Между тем Фока во главе восставшей армии продвигался к городу. Маврикий отправил к нему послов, но Фока отпустил их без ответа. Охрану стен города император поручил димам. В это время наследник престола Феодосий выехал по приглашению своего тестя в пригородное имение, где была устроена для него охота. Из мятежного стана ему было доставлено письмо с предложением или самому принять верховную власть, или предоставить ее Герману, так как армия отказывается признавать императором Маврикия. Обеспокоившись известием об этом, Маврикий вы