[490] Надломленный физически и морально, Ираклий впал в тяжкую болезнь, которая имела своим последствием водянку. Некоторые проявления его телесной немощи были истолкованы зложелателями, как явное проявление кары от Господа Бога за кровосмесительный брак.[491] С тяжелым сознанием разбитых надежд и в тревоге за дорогих ему людей Ираклий скончался 11 февраля 611 года, в возрасте 66 лет, процарствовав 30 лет, 4 месяца и 6 дней.
Погребение совершилось с обычной торжественностью по давно установленному придворному чину. Согласно выраженному им при жизни желанию, гроб его в храме св. Апостолов оставался три дня открытым под охраной дежуривших при нем придворных евнухов.[492] Он был погребен в мраморном саркофаге и с головы его не был снят царский венец, богато украшенный драгоценными камнями, который оценивался в 70 фунтов золота. По приказанию Константина, эта оплошность была исправлена: через несколько дней гроб был вскрыт и венец снят с разложившегося уже трупа.[493]
Так среди тяжких разочарований и разбитых надежд закончил Ираклий свой жизненный подвиг. В расцвете сил и энергии он принял в свои руки верховную власть в империи, которая пришла в полное расстройство в правление его недостойного предшественника. Вступив на царство с ясным сознанием династического принципа, он сумел упрочить свое положение в столице, но был бессилен уврачевать нанесенные империи раны и в течение десяти лет переживал одни лишь утраты, все более и более ослаблявшие силы государства. Последовательный и планомерный ход персидских завоеваний сопровождался угрозой самому существованию Константинополя, которую представляло варварское нашествие из-за Дуная, захватившее все северные области Балканского полуострова и вытеснявшее старое культурное наследие на морское побережье. Ираклий правильно оценил соотношение Сциллы и Харибды, по выражению современника, и патриотизм верховного представителя церкви, патриарха Сергия, открыл ему возможность начать борьбу с персами. Шесть лет непрерывной войны, которая велась по его собственному плану, под его личным руководством и при непосредственном участии в военных действиях, покрыли его имя неувядаемой славой сокрушителя персидской державы. Но ему не дано было использовать плоды своих побед. Его усилия привести отвоеванные у персов области к единению с империей путем устранения застарелого церковного раскола оказались тщетными, и судьба поставила его лицом к лицу с новым врагом, выступившим в ту пору на арену мировой истории, арабами с их исламом, — превратившим их из диких кочевников в грозную завоевательную державу. Надломленный физически и нравственно, Ираклий пережил утрату Сирии, а в последний год жизни видел перед собой угрозу окончательной потери Египта, житницы империи. Горькая ирония судьбы повторила ему вопрос, который он некогда задал низверженному Фоке: «Так то ты управил государство?
С утратой Сирии и Египта империя вступила в новую фазу своей истории и из мировой римской империи превратилась в национальное греческое государство с латинским придатком северного побережья Африки и частей полуострова Италии с ее островами. Умаленному в своих силах и пределах государству предстояла тяжкая борьба за существование с мощным противником в его завоевательном движении на запад. Это будущее было сокрыто от взоров Ираклия. Он скончался в тревожном опасении за последствия созданных им семейных отношений. Он хотел оставить царство в наследие двум сыновьям-соправителям и своей супруге; но уже при жизни он имел достаточно поводов опасаться за то, что его желание не осуществится и по его смерти не останется в силе задуманная им новая форма организации верховной власти в старой империи, имевшей свои сложившиеся с давних пор традиции.
КОНСТАНТИН, МАРТИНА И ИРАКЛИЙ МЛАДШИЙ
СОБЫТИЯ В СТОЛИЦЕ И ДЕЛА В ЕГИПТЕ
Старания Ираклия обеспечить по своей смерти властное положение Мартине, верной спутнице его жизни, разделявшей с ним его далекие походы и сносившей вместе с ним тяжкие удары судьбы, не привели к желанному для него результату. Враждебное Мартине настроение столичного населения резко сказалось в весьма обидной для нее форме в первом после смерти Ираклия царском выходе на ипподром. В сопутствии двора Мартина и с нею оба августа появились перед народом. Мартина объявила волю почившего супруга о ее непосредственном участии в представительстве верховной власти. Из толпы раздались громкие клики в честь обоих августов, причем предпочтение отдавалось Константину, как старшему и облаченному саном императора с первого года жизни. Тут же раздались обидные для Мартины возгласы: «Ты только мать царей! Они наши цари и владыки! Когда в наше царство являются варвары и иноплеменники, ты не можешь принимать их и вести с ними переговоры. Не дай Бог, чтобы в такое состояние пришла держава римлян!» Под эти возгласы Мартина удалилась, а народ продолжал славословить обоих императоров.[494] — Так соправительство Мартины было отвергнуто и выяснилось враждебное к ней отношение народа.[495]
Положение государства было тяжко. Судьба Сирии была давно решена, хотя держался еще последний оплот имперской власти в Палестине и сильный гарнизон Кесарии продолжал отбиваться от арабов, осаждавших город под начальством Муавии. В Египте после отъезда Кира арабы упорно вели осаду крепости Вавилон. Бессилие и беспомощность египетских войск в борьбе с арабами побудили Константина иначе отнестись к планам патриарха Кира, чем это сделал его отец. Он вызвал Кира из ссылки, имея в виду восстановить его в сане и снабдить полномочиями для заключения мира с арабами из условий уплаты дани. Из Александрии был вызван Феодор для осведомления о положении дел и в его отсутствие его пост замещал Анастасий.[496] Одновременно с тем были сделаны распоряжения о снаряжении флота и войска в подкрепление слабых сил Египта. Пока шли эти приготовления, гарнизон Вавилона был доведен до крайности и сдался победителю на условии беспрепятственного выхода из крепости. 9 апреля 641 года, накануне Пасхи, гарнизон, с разрешения Амра, сел на суда и отплыл в Александрию, отдавая тем в руки арабов все области южного Египта.
После взятия Вавилона Амр двинулся на север в направлении Никиуса. Охрана этого ключа к Александрии была поручена Доменциану, который раньше позорно бежал из Файюма и отдал его врагу. Точно также поступил он во второй раз. Когда дошла весть, что арабы взяли один город поблизости от Никиуса, Доменциан, не ожидая прибытия неприятеля, покинул свой пост и, оставив на произвол судьбы свое войско, бежал в Александрию. Оставшиеся без командира солдаты последовали его примеру; но арабы настигли их на середине реки и перебили. Вступив без сопротивления в Никиус (13 мая), арабы произвели жестокое избиение мирного населения, не давая никому пощады. Из Никиуса они стали занимать соседние поселения.[497] Попытка Амра захватить Дамиетту не удалась, и этот важный пункт остался за империей. Верхний Египет сдался без сопротивления. Когда арабы подошли к Антинуполю, население готово было защищаться, но правитель области Иоанн, считая дело безнадежным, отказался от сопротивления и поспешил очистить город, уведя из него гарнизон и увезя подати, какие успел взыскать.[498] Так шли дела в Египте.
Одновременно с успехами арабов в Египте было довершено завоевание Сирии. Муавия самолично вступил в командование армией, осаждавшей Кесарию Палестинскую, и с 1 декабря по май месяцы арабы громили стены осадными орудиями. Гарнизон, состоявший из семи тысяч воинов, упорно защищался. Когда стены дали бреши, арабы ворвались в город, и в течение трех дней шло кровопролитие на улицах. Из гарнизона спаслись лишь немногие, успевшие уйти на судах. Арабские источники единогласны в свидетельстве о том, что своим успехом арабы были обязаны предательству одного иудея. После этого успеха арабы вторглись в Киликию, прошли в Каппадокию и взяли город Евхаиты.[499]
Между тем, в столице империи собирались новые тучи. Между Константином и Мартиной не было взаимного доверия. Опасаясь за судьбу Мартины, Ираклий вручил, как было о том упомянуто, втайне от Константина значительную сумму денег патриарху Пирру в обеспечение своей супруги на случай, если ей придется покинуть дворец. Комит царских щедрот Филагрий, через которого шло это дело, выдал тайну Константину, и тот, вызвав к себе патриарха, потребовал передачи ему этого фонда. Патриарх был вынужден подчиниться и исполнил волю царя. После этого отношения между Константином, с одной стороны, и Мартиной и ее детьми с другой, приняли явно враждебный характер, и двор разделился на две партии. Слабый от природы Константин, сын матери, страдавшей эпилепсией, впал в тяжкую болезнь — вероятно, то была чахотка. В целях облегчения от снедавшего его недуга он покинул столицу и переехал в Халкидон, где у него был собственный дворец.
В связи с отстранением Пирра от двора церковная политика в кратковременное царствование Константина приняла иной характер. Папа Иоанн, получив известие о смерти Ираклия, обратился с приветствием к Константину и жалобой на те тревоги в церковной жизни западных областей, которые были вызваны посланиями Пирра в оправдание монофелитства. Упомянув о том, что Пирр указывал на солидарность с Сергием папы Гонория, папа представил краткий обзор истории вопроса, защищал православный образ мыслей Гонория и настоятельно просил императора сделать распоряжение, чтобы текст эктесиса (charta) был снят со стены храма св. Софии.