носом и выслать его в окрестные горы.[831] Это произошло во время пира. Сулейману стало каким-то образом известно, что ко Льву являлся епископ, и он прислал требование выдать его. Пировавшие у Льва арабские офицеры настаивали на исполнении этого требования, но Лев заявил, что епископа нет в его лагере, и, заканчивая пир, предложил своим гостям возвратиться к эмиру, обещая и сам вскоре явиться, чтобы потолковать обо всем. Арабы, соображая, что им будет еще легче захватить Льва, когда он будет среди них в их лагере, оставили его.
Избавившись от опасных гостей, Лев немедленно выехал из своего лагеря с двумястами всадниками под видом охоты, которая уже давно в имперской армии имела характер обычного и обязательного для военных людей занятия и упражнения.[832] Несколько арабов выехало вместе с ним; но когда он повернул на север и сказал им, что едет на луга, куда хочет перевести свой лагерь, то эти нежелательные спутники повернули назад. Тогда Лев, обращаясь к своим воинам, сказал: «Дав нам “слово”, они хотели нас захватить и через нас погубить христиан. Из людей и коней, которых мы оставили, они не возьмут ни одного». Проехав десять миль вперед, он разбил лагерь на новом месте; а на следующее утро послал своего доместика страторов сказать Сулейману такие слова: «Вы дали мне “слово”, и хотели меня схватить. Поэтому я от вас ухожу».[833]
Сторожевая служба у Льва была хорошо организована, и он знал, что Масальма прошел уже горные проходы в Каппадокии; но это не было известно Сулейману и его войску. Продолжительное бездействие под стенами Амория наскучило арабам, они хотели рассыпаться отдельными отрядами для грабежа страны, и Сулейман принужден был отступить. Сняв свой лагерь, арабы покинули Аморий. Этим воспользовался Лев и распорядился, чтобы турмарх его фемы, по имени Никея, вступил в Аморий с 800 воинов и выселил из него женщин и детей ввиду возможности осады в скором времени. Обеспечив Аморий, он сам переехал в Писидию.
Когда Масальма вступил в Каппадокию, местное население в страхе перед нашествием, так как Лев, очевидно, по соглашению с халифом, не организовал отпора и защиты, заявило Масальме через своих представителей готовность покориться ему. Убедившись из расспросов, что эта область находится под властью Льва, Масальма обещал им полную безопасность и отдал по войску приказ с запрещением производить грабеж и насилия во всех областях фемы анатоликов.[834] Когда Лев получил известие об этом, то, принимая в соображение, что Сулейман должен был довести до сведения Масальма о своих сношениях с ним и о том, как он от него ушел, отправил письмо к Масальме такого содержания: «Я хотел явиться к тебе; но Сулейман, когда я был у него, хотел схватить меня, и я боюсь теперь отправиться к тебе». Между посланным Льва с Масальмой произошел такой разговор: «Масальма сказал: “Я знаю, что стратиг обманывает меня ради того, чтобы я не грабил его областей”. Посланный возразил: “Нет, не так, он пишет тебе правду”. Масальма спросил: “А как у него с Аморием?”, на что последовал ответ: “Прекрасно! Город в подчинении у него”. Масальма сказал: “Что ты лжешь?” Посланный возразил: “Дело обстоит так, как я сказал. Он поставил туда воинов с турмархом и выслал лишние семейства”. Масальма страшно рассердился и прогнал посланного. Это сведение об Амории шло вразрез с его планом сделать этот город местом остановки для организации дальнейшего похода в провинцию Азию, где он предполагал провести зиму. Через некоторое времени он позвал к себе посланного, и тот ему подтвердил, что в Амории стоит гарнизон Льва, причем определил его численность в тысячу человек. Тогда Масальма написал Льву такое письмо: “Приди ко мне, и я заключу с тобой мир и сделаю все, чего ты хочешь”».
Когда Лев получил это письмо, он рассчитал, что Масальма находится близ города Масалея,[835] и что в течение пяти дней он должен будет перейти границу его фемы, и отправил к нему письмо такого содержания: «Я получил твое письмо и принял твое предложение, и вот отправляюсь к тебе. Но, как ты знаешь, я стратиг и меня должны сопровождать и деньги, и серебро,[836] и мои люди. Пришли мне о каждой статье “слово”. И если, как я прошу у вас, дело мое справится, то хорошо; а если нет, то чтобы мне возвратиться назад без всяких затруднений и неприятностей». На этот раз письмо привезли два «ипата», — термин, обозначающий знатных людей. Они встретили Масальму в городе Феодосианах.[837] Прочитав письмо, Масальма сказал: «Я знал, что меня обманывает ваш стратиг». Послы заверяли, что это не так, и Масальма выдал им охранную грамоту, какой хотел Лев, для него и свиты. Так как войско Масальмы было весьма многочисленно, то он не мог задерживаться в пути, чтобы иметь подножный корм как для конного войска, так и для лошадей и верблюдов огромного обоза, и вскоре дошел до города Акроина, расположенного на границе фемы анатоликов.[838] Лев, избавив своей хитростью области своей фемы от грабежа и разорения при проходе арабского воинства, не считал себя связанным обещанием явиться к Масальме и направился в Никомидию. Масальма, продолжая продвигаться на запад, вступил в провинцию Азию, взял города Сарды и Пергам и остановился на зимовку в этой области (716/717 г.) Флот в количестве 1800 судов, состоявший под начальством Омара, зимовал на Киликийском побережье.[839]
В Никомидии, главном городе фемы Опсикия, проживал сын имп. Феодосия, которого отец приобщил к верховной власти, провозгласив его августом. Соответственно своему сану он имел большой штат придворных чинов. Лев захватил его со всем его штатом, переехал в Хрисополь и завел сношения с двором непризнанного им императора. Надвигавшаяся с востока страшная гроза, встретить которую готовился еще Анастасий с самого начала своего правления, держала столицу империи в тревожном напряжении. Двор и синклит, окружавшие трон Феодосия, сознавали его полную неспособность справиться с предстоящей опасностью, и сам Феодосий понимал несоответствие своих сил с трудностью положения, когда к тому же против него стоял, как претендент на трон, такой сильный человек, каким был стратиг анатоликов, вступивший в частный договор со стратигом армениаков. Патриарх Герман, который, покоряясь необходимости, год тому назад сам венчал Феодосия на царство и вел затем переговоры с Анастасием о сложении им сана в угоду ставленнику опсикиан и готогреков, принял на себя опять роль посредника в сношениях между двором и властным претендентом. Феодосию и его сыну была обеспечена личная безопасность; они сложил сан, приняли посвящение в клир, и местом жительства низложенным августам был назначен город Эфес, свободный в те времена от военных тревог и опасностей.
Когда дело было окончательно оформлено, Лев переехал на европейский берег Босфора и вступил в столицу в триумфальном шествии через Золотые ворота. Шествие направилось в храм св. Софии, где и произошло 25 марта 717 года венчание Льва на царство, которое совершил патриарх Герман.[840] В лице Льва закончился длинный ряд переворотов, начавшийся с низложения Юстиниана в 695 году, отдававших последовательно трон семи императорам. Лев взял в свои сильные руки руль государственного корабля в трудную минуту, благополучно вывел его из страшной опасности, поднял военную мощь государства, обеспечил дальнейшее его существование и дал империи новую династию, которая направляла судьбы Византии в течение VIII века.
Столетие, в течение которого империя жила под верховной властью династии Ираклия, было отмечено крушением старого величия и оскудением жизненных сил государства. Выступление арабов на арену мировой истории и победное шествие ислама тяжко отразились на судьбах империи. Ираклий и его преемники оказались бессильными перед новым врагом, и империя утратила из старого своего достояния все восточные области, Египет и северное побережье Африки. Вместе с тем Средиземное море перестало быть “римским озером”, и арабы сумели создать себе морское могущество и разделить власть над морем. Относительно Сирии и Египта этот тяжкий переворот был подготовлен в предшествующее время на почве разобщения сирийцев и египтян с империей в сфере религиозного сознания. Сирийцы и египтяне, национальное сознание которых объединилось с монофизитским исповеданием христианского учения, предпочли иго ислама старой политической связи с империей. Первые сохранили под властью арабов свою национальность, свою церковь и свою образованность, которая получила у них исключительно богословский характер. Ислам лишь постепенно отягчал свое иго над ними, и отпадение от христианства сводилось к отдельным случаям и не имело массового характера. Иначе было в Египте, где отпадение от христианства началось немедленно после завоевания и впоследствии получило массовый характер. Еще более тяжко было положение африканского побережья. Старая латинская культура, упрочившаяся за продолжительное время зависимости от Рима и ставшая христианской, была сметена арабским завоеванием, а туземные маврские племена легко подчинились арабам, восприняли ислам вместо господствовавшего раньше христианства и, променяв мощное воздействие латинской культуры на объединение с арабами, оказали им огромные услуги в дальнейших завоеваниях на западе.
За время правления той же династии империя потеряла почти все свои области с армянским населением. Издавна пребывавшая в разделении между империей и персидской державой Армения после крушения последней сблизилась с империей, как христианским царством. Этого сближения искали даже крайние восточные области, не имевшие раньше никаких сношений с империей и не входившие в ее политический горизонт. Но мощная энергия завоевательного стремления арабов и слабость политических форм внутреннего объединения армянского народа имели своим последствием то, что от империи были отторгнуты не только слабо связанные с нею области, но и те земли, которые прочно вошли в ее состав еще при Феодосии Великом. Северо-восточная граница империи отодвинулась далеко от линии Евфрата и прошла по горным кряжам провинций Еленопонта, Первой и Второй Армении. Армяне сохранили под властью арабов свою национальную церковь св. Григория, восполнявшую отсутствие политических форм единения народа, и в дальнейших своих судьбах были обречены на объединение с Сирией.