[81].
Менандр поставил своей задачей продолжить труд Агафия, служивший ему образцом. Сохранившиеся фрагменты «Истории» Менандра охватывают период времени с 558 по 582 г. Подобно Агафию и Прокопию, которого он ценил особенно высоко, Менандр серьезно собирал и изучал исторические материалы. Придворная должность протиктора отчасти, видимо, открывала ему доступ к официальным дипломатическим и военным документам. В своем повествовании он часто приводит тексты подлинных дипломатических актов VI в. Во многих частях труд Менандра вполне самостоятелен и поэтому его можно отнести к числу ценных византийских источников раннего времени[82].
Тем не менее, в дошедшем до нас виде труд Менандра крайне односторонен. В эксцерптах компиляторов X в. Менандр предстает человеком весьма лояльным, последовательно восхваляющим всех правителей империи, о которых сообщается в «Истории». Все это резко контрастирует с разноречивым, но чаще всего критическим отношением других писателей к правлению императоров и доказывает большую политическую осторожность Менандра, умевшего приспосабливаться к любому режиму.
Вместе с тем в труде Менандра имеются и некоторые оппозиционные тенденции. Менандр резко выступает против тирании[83]. В его сочинении встречаются прогрессивные идеи, отражающие социальные взгляды автора. Особенно это сказывается в отношении Менандра к труду и богатству, к миру и войне. Менандр всячески восхваляет труд[84], противопоставляет счастье в труде — праздности в богатстве[85].
Менандр — горячий сторонник мира и противник войны. Он часто повторяет, что мир — великое благо для людей, а война — непоправимое зло[86]. Народ и сановники в равной степени радуются миру[87]. Особенно ненавистны Менандру междоусобные войны[88]. Описание ужасов войны, прославление мира, мирного труда, предусмотрительности, осторожности — лейтмотив многих сентенций и исторического повествования Менандра.
Философские взгляды Менандра, подобно представлениям Агафия, основываются на воззрениях античных философов разных направлений. Так же, как у Прокопия и Агафия, в произведении Менандра с большой четкостью выступает идея судьбы, идея изменчивости человеческого счастья[89]. Веря в судьбу, Менандр одновременно высоко ставит человеческий разум и считает мудрость высшим благом. Силу разума Менандр ставит выше силы оружия[90]. Он верит также и в могущество слова и придает огромное значение общественному мнению. «Все хорошее и дурное взвешивается мнением человеческим»[91], — утверждает автор.
По своим нравственно — этическим воззрениям Менандр близок к Агафию и значительно оптимистичнее Прокопия. Он склонен к нравоучительным сентенциям, проповедует истинную дружбу, справедливость, добро[92], вставляет в свой рассказ нравоучительные рассуждения, предостерегая людей от дурных покровителей или низких поступков[93] и осуждая различные пороки. Вместе с тем Менандр признает право человека за зло платить злом: «Не нарушает справедливости тот, кто на козни отвечает кознями»[94]. Идеи непротивления злу, христианского смирения и покорности чужды Менандру.
Каково было его отношение к христианской религии?
Как Прокопий и Агафий, Менандр официально — христианин, но, подобно им, он не отличался особым благочестием. Менандр считает промысел божий движущей силой исторического процесса[95]. Вслед за Агафием он наделяет божество разумом и волей, признает его деяния разумными, направленными на благо человечества. Менандр — сторонник веротерпимости. Впрочем, он допускает возможность войны для освобождения единоверных христиан из-под ига язычников, если она выгодна Византии.
Менандр осуждает суеверия. В то же время он верит в христианские легенды о чудесах и мучениках, с большим пиететом относится к отправлению христианских праздников. Таким образом, Менандр являлся христианином, но был свободен от какого-либо фанатизма.
Социальные взгляды Менандра не представляют чего-либо отличного от взглядов Агафия. С точки зрения историка, «простой народ — существо мятежное, и дерзость — в его природе»[96]. К рабам он относится с полным пренебрежением[97].
В отношении Менандра к варварам нет высокомерия родовитого римлянина, которое отличает труд Прокопия, но нет и идеализации их общественного строя, характерной для описания франков у Агафия. Менандр скорее враждебен, чем благожелателен к варварам, но враждебность эта не связана с признанием римской исключительности. В описании варварских народов он старается быть объективным. Так, он подчеркивает заносчивость и жестокость авар, но и не меньшую гордость и независимость склавинов[98]. Необычайно красочны и правдивы сведения Менандра о жизни и культуре тюрок, живших в VI в. близ Алтая, — к ним совершил путешествие византийский посол Зимарх[99].
Итак, Менандр был идеологом той части византийской бюрократии, которая признавала правление преемников Юстиниана, была связана с дипломатическими делами и пользовалась покровительством правящей клики при Маврикии. По своему общественному положению Менандр стоял значительно ниже Прокопия и был менее образован, чем Агафий; тем не менее, он добросовестно собрал ценный материал о современных ему событиях и тем самым занял заметное место среди других византийских историков VI в.
В последние годы VI в. Феофан, по прозвищу Византиец, написал обширный исторический труд в 10 книгах, охватывающий период времени с 566 по 581 г. и сохранившийся лишь в выписках патриарха Фотия[100]. Из слов Фотия явствует, что, помимо описания правления императоров Юстина II и Тиверия (565–582), Феофан Византиец кратко касался в своем труде и событий царствования Юстиниана. К первоначально написанным 10 книгам своего труда Феофан Византиец позднее добавил еще продолжение, в котором, по всей вероятности, описал первые годы правления императора Маврикия. Уцелевшие фрагменты сочинения Феофана Византийца посвящены главным образом внешне-политической истории второй половины VI в. В центре внимания автора — взаимоотношения Византии, Ирана, тюрок и аваров. Большой интерес для истории Византии имеет сообщение Феофана
Византийца о распространении в империи разведения шелковичных червей и изготовления шелка[101]. Сведения Феофана Византийца заслуживают доверия и дополняют наши знания в области внешнеполитической истории Византии VI в., особенно — ее взаимоотношений со странами Востока.
Большой потерей для византийской историографии VI в. является утрата исторического сочинения Иоанна Епифанийского (происходил из Епифании Сирийской). Судя по сохранившимся фрагментам, а также по упоминаниям современников[102], этот труд — «История» — был написан с хорошим знанием фактического материала: он был основан на личном знакомстве автора с описываемыми событиями.
В качестве советника антиохийского патриарха Григория Иоанн участвовал в переговорах с персидским шахом Хосровом II, позднее посетил Иран. В центре его исторического повествования находились события ирано-византийских войн 571–572 и 592–593 гг. Одним из источников Иоанна Епифанийского, возможно, был труд Менандра[103]. В свою очередь «История» Иоанна Епифанийского сама послужила источником для Евагрия, Феофилакта Симокатты и Анны Комнины[104]. Утраченный труд Иоанна Епифанийского, как кажется, был первоклассным историческим источником. Даже сохранившиеся его фрагменты проливают новый свет на взаимоотношения Византии и Ирана в 70–90-х годах VI в.
Продолжателем Менандра был историк VII в. Феофилакт Симокатта, описавший в своей «Истории» события 582–602 гг.[105] Феофилакт Симокатта являлся современником и политическим сторонником императора Ираклия (610–641). Уроженец Египта, Феофилакт происходил из знатной семьи и получил разностороннее образование, включая и солидные знания в области естественных наук. В литературном наследстве Феофилакта мы встречаем, кроме исторического сочинения и писем риторического характера, естественнонаучный труд — «Вопросы природы («Quaestiones physicae»). Свое историческое произведение Феофилакт Симокатта написал, по-видимому, между 628 и 638 гг. Оно осталось незаконченным: труд историка обрывается на изложении трагических событий 602 г., связанных с казнью императора Маврикия и его семьи и воцарением Фоки (602–610).
В византийской историографии раннего периода Феофилакт Симокатта занимал видное место и высоко ценился в последующее время. Подобно своим прославленным предшественникам, Прокопию и особенно Агафию, Феофилакт Симокатта чрезвычайно высоко ставит занятия историей. По его мнению, философия — царица науки, а история — ее дочь и ученица[106]