ю обоих государств, и предлагают Вильгельму II, новому королю Сицилии, стать наследником Мануила[810] (позднее этот почетный титул был передан венгерскому принцу Беле-Алексею).
Столь активное вмешательство в итальянские дела не могло не обострить взаимоотношения империи с венецианцами, стремившимися стать твердой ногой на Балканах, но отнюдь не желавшими укрепления позиций Византии в Италии. К тому же они не могли равнодушно отнестись к аннексии византийцами далматинского побережья, что подрывало господство республики св. Марка на Адриатике. Конфликт, давно уже назревший, разразился 12 марта 1171 г., когда по приказу императора по всей территории Византии были арестованы венецианские купцы и конфискованы их товары[811]. Действия византийского правительства привели к вооруженному столкновению: венецианский флот вторгся в Эгейское море и подверг грабежу Хиос, но должен был отступить перед византийской эскадрой. В союзе с германскими войсками венецианцы в 1173 г. атаковали Анкону, защитой которой руководили, если верить Евстафию Солунскому[812], посланцы василевса, — но атака была неудачной. В мужественной обороне Анконы особенно отличалась графиня Альдруда ди Бертиноро: ее войска отразили нападающих и освободили город, сама знатная дама сражалась верхом на коне. Византийские писатели придавали огромное значение успеху в Анконе: по словам Евстафия, он предвещал грядущие победы — однако на самом деле столкновение с венецианцами поставило империю перед лицом могущественной вражеской коалиции. Фридрих Барбаросса, одержавший верх над Лигой итальянских коммун, и республика св. Марка были наиболее активными членами ее. Они стремились привлечь на свою сторону сицилийского короля и иконийского султана. Внешнеполитическая борьба Византийской империи вступала в новую фазу.
Внешняя политика Византии к началу 70-х годов XII в. достигла серьезных успехов: печенеги были разгромлены, половцы устрашены; Венгрия и Сербия превратились в вассальные государства; сельджуки, оттесненные в глубь Малой Азии, не решались нападать на империю; в Италии у Византии были активные союзники, а переворот 12 марта 1171 г. освободил империю от венецианского засилья. И тем не менее Византия стояла перед внешнеполитической катастрофой. Бесконечные войны тяжело обременяли государственную казну. Войска были утомлены непрерывными походами (бегство из-под Дамиетты — пожалуй, наиболее яркий эпизод, свидетельствующий об усталости армии). Более того, самые принципы внешней политики Мануила вели к поражению.
Политика Мануила была двойственной. Он продолжал традиции Алексея, трезвого дипломата и воина, не строившего далеко идущих планов, но мало-помалу оттеснявшего своих опасных соседей. Быстрые рейды, закрепление на захваченной территории, сооружение опорных баз-крепостей позволило Комнинам постепенно продвигаться в глубь вражеских владений. Этой трезвой военной тактике соответствовала гибкая дипломатия. Династические браки, еще в X столетии почти совсем чуждые византийским традициям, теперь становятся одним из распространеннейших средств политики василевсов. По-прежнему императоры не брезгают сеять рознь между своими врагами, но гораздо чаще прибегают к иному средству — щедрыми дарами и еще более щедрыми обещаниями завоевывают они сердца местной знати: в Италии, Сербии, Венгрии, даже среди сельджуков — повсюду византийцы находят сторонников из местного населения, используя вражду феодальных клик и социальные противоречия. Империя не придерживается гордой политики «блестящей изоляции», так отличавшей ее в предшествующие столетия, когда она позволяла себе покупать наемников, но не вступать в союзы, когда византийские правители не признавали ни одно государство достойным партнером в политической игре и сознательно унижали иноземных послов на дворцовых приемах. В XII в. византийцы постоянно создают коалиции: то вместе с Конрадом III и венецианцами они противники сицилийских норманнов и французского короля, то, напротив, в борьбе против Венеции и Фридриха Барбароссы ищут поддержки Генуи, Милана, а затем французов и англичан.
Но трезвость военной тактики и дипломатической игры странным образом переплетается у Иоанна и особенно у Мануила с фантастическими замыслами универсалистского толка. Время от времени при дворе Комнинов вспоминают, что Византия — единственная наследница древнего Рима. В 1141 г., незадолго до смерти, Иоанн, видимо, опьяненный своими — довольно скромными — успехами в Сирии, писал папе Иннокентию II, что василевс держит в руках меч светский, а наместник св. Петра — духовный меч, и общими силами они могут восстановить единство христианской церкви и Римской империи[813]. «Тебе подчинена, — восклицал Евстафий Солунский, обращаясь к Мануилу, — не та или иная область, но вся земля (την συμπασαν γην)»[814], и сам Мануил в официальном эдикте наделял себя пышными титулами императора Венгерского, Хорватского, Сербского, Болгарского, Грузинского, Хазарского, Готского[815]. Дело не только в трескучих фразах. Мануил — особенно в годы своих успехов — все чаще строит реальную политику на принципах универсализма. Поход на Египет и особенно длительные войны в Италии, унесшие тысячи жизней и дорого обошедшиеся византийской казне, — все это шло в разрез с действительными интересами империи и не соответствовало трезвым принципам политики Алексея[816].
Комнины сделали много, чтобы укрепить Византию. В XII в. империя стала одним из сильнейших государств Средиземноморья. Ее мощь зиждилась на обширных императорских поместьях, на силе провинциальных городов. Ее армия, составленная из расселенных в Византии рыцарей и варваров (печенегов, половцев, сельджуков), пользовалась уважением повсеместно, ее флот успешно сражался с норманским и венецианским. Но времена универсалистских монархий прошли. Европа стояла накануне рождения национальных государств. Политика Мануила, мечтавшего о единой империи, единой церкви и едином монархе, была столь же чуждой реальности, как и политика его деятельного соперника — Фридриха Барбароссы. Мануил разделял со своими воинами все тяжести походной жизни: он мог стремительно покрывать мили, не беря с собой ни постели, ни подстилки; он совершал переходы ночами, освещая дорогу факелами; он не боялся ни гор, ни лесных чащ и спал на куче хвороста под проливным дождем[817]; он первым бросался на врага, рубил мечом, преследовал бегущие. Но личное мужество Мануила не должно заслонять того, что экспансионистские планы василевса подрывали силы Византийской империи.
Глава 14Внешнеполитическое и внутреннее положение Византии в конце XII в.Четвертый крестовый поход и захват Константинополя(Карен Никитич Юзбашян)
Запоздалая попытка создания универсалистской монархии, предпринятая «рыцарственным» Мануилом Комнином, оказалась обреченной на неудачу. В последней четверти XII в. внешняя обстановка резко обострилась, внутренний же кризис парализовал силы империи, вследствие чего в начале XIII в. жадные до добычи участники IV крестового похода без больших усилий овладели значительной частью Империи ромеев.
В последние годы правления Мануил вынужден был все больше и больше внимания уделять безопасности восточных границ. Пышный прием, устроенный в столице иконийскому султану Кылич-Арслану II, и заключенный с ним мирный договор не пресекли набегов турецких отрядов на византийскую территорию. Могущество султана росло, и правившие в Мелитине эмиры из династии Данишмендов, на которых рассчитывала Византия, были бессильны ему противодействовать. Им самим приходилось искать помощи у императора. Война с султаном становилась неизбежной.
Стремясь обеспечить успех будущего похода на Иконий, Мануил попытался отвоевать некоторые города, расположенные на границах сельджукских владений. Осада Амасии оказалась безуспешной — посланный туда во главе византийских отрядов Михаил Гавра не решился занять город, и население в конце концов сдало его Кылич-Арслану. В 1175 г. сам Мануил во главе большой армии переправился в Малую Азию. Его племянник Андроник Ватац направился через Пафлагонию к Неокесарии и занял ее[818]. Мануилу же без особых трудов удалось овладеть Дорилеем и Сувлеем. Некогда цветущий Дорилей сельджуки совершенно разорили. Выбив кочевников, Мануил приступил к восстановлению и укреплению города. Подобные работы велись и в Сувлее. В ответ на это сельджукские отряды предприняли набег на византийскую территорию, захватив, если верить Михаилу Сирийцу, 100 тыс. пленных. Мужчины были перебиты, женщины и дети проданы в рабство.
В 1176 г. Мануил выступил к Иконию. Султан отдал приказ, избегая открытых боев, тревожить византийскую армию частыми нападениями. На пути продвижения войск Мануила сельджуки сжигали селения, уничтожали провиант, заражали цистерны, источники и колодцы, сбрасывая туда трупы и нечистоты. В хвосте византийской армии двигался огромный обоз — около 5 тыс. повозок — с провиантом, оружием, материалом для осадных машин и пр. Путь к Иконию проходил через ущелье του Τζυβριτζη[819] близ местности Мириокефал. Здесь 17 сентября 1176 г. Кылич-Арслан дал Мануилу бой, закончившийся страшным разгромом византийцев. Скованные со всех сторон горами, они не могли сопротивляться. Побоище продолжалось весь день, византийцы лишились нескольких военачальников, а сам Мануил готов был покинуть войско и бежать. Ночью император запросил мира, Кылич-Арслан потребовал срыть укрепления Дорилея и Сувлея. Через два дня византийская армия начала отступление. «Зрелище, представшее глазам, было воистину достойно слез, или лучше сказать, беда превосходила то, что можно оплакать. Из-за множества трупов ущелья сделались равнинами, долины превратились в холмы, рощи едва были видны; у всех павших с головы содрали кожу, а у многих вырезали детородные члены. Говорят, «персы» сделали это, чтобы нельзя было отличить христианина от мусульманина и победа не казалась сомнительной и спорной: ибо многие погибли и в том, и в другом войске»