Ни в одной сфере общественной жизни отличие Византии от Запада и ее сходство со странами Востока, в частности с Сасанидским Ираном и Арабским халифатом, не бросается так явно в глаза, как в организации государственной власти. Вместе с тем именно в области государственного устройства в Византии были особенно устойчивыми традиции поздней Римской империи. Разумеется, в истории Византии не раз обнаруживались тенденции к политическому разобщению страны, к феодальной раздробленности. Однако, за исключением последнего этапа своего существования, государство ромеев оставалось централизованным.
Наибольшего расцвета государственная централизация достигла в ранней Византии. В то время Византия выступала как единственная законная наследница великого Рима и претендовала на то, чтобы быть повелительницей всей цивилизованной ойкумены. И хотя реальная действительность варварских нашествий резко контрастировала с этими притязаниями самонадеянных ромеев, идея всемирной монархии с центром в Константинополе жила не только в самой Византии, но и в варварских королевствах Запада. Вплоть до создания на Западе империи Карла Великого варварские королевства — пусть номинально — все же признавали верховную власть константинопольского императора; варварские короли почитали за честь получать от него высшие имперские титулы и пышные инсигнии своей власти, латинские хронисты зачастую вели летосчисление по годам правления византийских василевсов, а при дворах западных правителей чеканились монеты, имитирующие византийские солиды. Долгое время многие правители Юго-Восточной и Западной Европы стремились не только подражать обычаям и нравам византийского двора, но и использовать систему византийского государственного управления в качестве образца при создании административного аппарата в своих странах.
Несколько ослабевшая в VII в. централизация Византийского государства вновь упрочилась к X в. Именно в это время происходит отчетливая кристаллизация всех форм государственности. Византия в эту эпоху была уже не мировой монархией, а средневековым феодальным государством, правда с сильной центральной властью. Оно управлялось из императорской канцелярии, а провинциальные наместники, получая жалование из казны, зависели от центра. Огромную роль в жизни византийского общества играл централизованный бюрократический аппарат; государственные чиновники объединялись в замкнутую касту, в которой царила строгая иерархия в соответствии с табелью о рангах.
Византийское государство в принципе контролировало всю жизнь страны вплоть до уплаты податей в каждой отдельной деревне, деятельности ремесленных коллегий, строительства дорог, взимания торговых пошлин. Система круговой ответственности за взнос налогов облегчала контроль за выполнением государственных повинностей.
Централизация государства накладывала свой отпечаток и на социально-экономическую структуру Византии. Именно наличие централизованного государства определило такие особенности общественного строя Византийской империи, как существование многочисленных категорий крестьян, подчиненных непосредственно государству, прикрепление крестьян к деревням и налоговому тяглу, довольно широкое применение ренты-налога, государственная регламентация ремесла и торговли. Централизованное государство, блестящий императорский двор не только поддерживались влиятельными кругами столичной придворной аристократии и высшего чиновничества, но, в свою очередь, порождали сплоченность и силу, обеспечивали богатство и привилегии константинопольской знати.
Вместе с тем государственная централизация определила относительную слабость провинциальной феодальной аристократии Византии. В отличие от самовластных феодальных владетелей Европы византийским феодалам так и не удалось расчленить империю на обособленные феодальные мирки.
Все сказанное отнюдь не исключает постоянной борьбы центробежных и центростремительных сил в Византийском государстве, усиливавшейся по мере его феодализации. Недаром вся политическая история Византии наполнена постоянными столкновениями константинопольской чиновной знати с местными феодальными землевладельцами. Соперничество этих социальных группировок, их смена у власти — зерно всей борьбы внутри господствующего класса империи, зачастую, правда, принимавшей форму дворцовых переворотов, бунтов провинциальных феодалов или династических заговоров.
По своей политической структуре Византия представляла собой самодержавную монархию. Власть императора не была ограничена никакими условиями, никаким «общественным договором». Император мог казнить подданных и конфисковать их имущество, назначать и смещать должностных лиц, издавать законы. Он был высшим судьей, руководил внешней политикой и командовал армией; его власть считалась божественной. И все же теоретически беспредельная власть византийского государя нередко оказывалась фактически ограниченной. Она не являлась привилегией того или иного аристократического рода и поэтому не наследовалась сыном императора по закону. Это открывало путь ко всевозможным узурпациям и делало престол шатким. Часто самодержавные василевсы на деле были игрушкой в руках борющихся социальных группировок. Многие византийские государи правили недолго и кончали пострижением в монахи или гибелью от руки наемных убийц.
Тем не менее именно в Византии окончательно сложилось и получило теоретическое обоснование господствующее в средние века учение о монархическом государстве. Своими корнями это учение восходило к политии Платона и неоплатоников, но затем оно претерпело значительную эволюцию. Для неоплатоников, как известно, государство — это как бы микрокосм, отражение иерархической структуры божественных сил. Одновременно оно было союзом самоуправляющихся полисов в рамках единой империи, а органы государственной власти избирались обществом и несли ответственность перед ним.
Хотя с торжеством христианства и упадком полисной системы государство по-прежнему рассматривалось как земное отражение небесной иерархии, во главе которой стоял император, однако василевс потерял облик античного магистрата, делегированного народом, и окончательно превратился в неограниченного монарха. Христианская церковь в Византии обосновала теорию божественного происхождения императорской власти, дав религиозную санкцию неограниченной христианской монархии. В теоретическом оформлении учения об автократии важную роль сыграло унаследованное от Римской империи обожествление личности императора, а также философско-политические концепции абсолютной власти, воспринятые Византией от восточных народов. В средневековой Византии, однако, еще долго сохранялись рудименты античных представлений о верховной власти в виде избрания василевса синклитом и войском и фикция его избрания народом. Со временем власть василевса, скованного торжественным этикетом и рутиной общественных традиций как в теории, так и в жизни, все больше отрывалась от общества, все выше поднималась над народом. Это получило свое теоретическое обоснование в трудах византийских философов, политиков, ученых-богословов, не раз обращавшихся к созданию образа идеального государя.
Политические воззрения византийцев на государство и созданная ими теория божественности власти императора, без сомнения, оказали сильное воздействие на формирование концепций верховной власти в странах Юго-Восточной и Восточной Европы, в частности и на Руси. Довольно широкое распространение они получили также и в Западной Европе.
Особый облик общественной и идейной жизни в Византии придавали специфические черты, присущие восточному христианству и византийской церкви. Между восточной — православной — и западной — католической церквами с самого начала наметились существенные различия. Хотя и та и другая генетически восходили к единой вселенской церковной организации, каждая из них уже с первых столетий их истории пошла своим особым путем.
Номинально церковное единство признавалось и Римом и Константинополем, но фактически в течение столетий между папским престолом и константинопольской патриархией шла никогда не затухавшая то подспудная, то открытая борьба за религиозное и политическое главенство. Эта борьба изобиловала драматическими коллизиями, страстной догматической полемикой. Не раз церковная рознь между Востоком и Западом доходила до жестоких стычек пап и патриархов и привела в середине XI в. к разрыву — схизме. Церковный мир, периодически восстанавливаемый, оказывался столь шатким, что окончательный раскол был неминуем. И он действительно произошел, когда после завоевания Византии крестоносцами католическая церковь попыталась провозгласить папскую супрематию на Востоке, но натолкнулась на решительное сопротивление как греческого духовенства, так и широких масс населения. В последующие столетия церковные разногласия переросли в открытую вражду «схизматиков»-греков и католического Запада, и все попытки заключения церковной унии успеха не имели.
Между православной и католической церквами уже очень рано возникли значительные расхождения как социально-политического, так догматического и обрядового характера. Эти расхождения, разумеется, во многом отражали различия в общественной структуре и идейной жизни Византии и Запада.
В Византии церковь не имела той экономической и административной автаркии, какая сложилась в Западной Европе. В империи церкви и монастыри, хотя и были крупными феодальными землевладельцами, но так и не превратились в независимые от государства замкнутые феодальные княжества, подобно церковным вотчинам и аббатствам Запада. Православная церковь и экономически и политически в большей степени, чем католическая, зависела от государства, от императорских пожалований, теснее была связана с централизованной государственной системой.
В Византийской империи православные иерархи, за редким исключением, не претендовали на главенство над могущественной светской властью. Православная церковь в Византии, существовавшая в условиях централизованного государства, не являлась носительницей универсалистских тенденций, а, наоборот, проповедовала единение церкви и государства. В противовес этому в феодально-раздробленной Европе именно папский престол был провозвестником универсалистских идей и стремился стать центром католического мира, независимым от государства и стоящим над ним. Именно римская курия неуклонно отстаивала доктрину о примате духовной власти над светской.