ать письменные работы всех законоведов Древнего Рима. Этот сборник, известный как Дигесты или Пандекты, стал первой попыткой соединить эти работы в рамках методической системы. И наконец, в 533 году появились Институции – справочник, составленный из двух главных книг, который был создан для использования в императорских юридических школах.
В сравнении с огромным вкладом Трибониана в юриспруденцию Византии дефекты его профессиональной деятельности кажутся довольно незначительными; однако и он, и Иоанн Каппадокийский, несомненно, в большой степени ответственны за растущее недовольство, сопровождавшее первые годы правления Юстиниана. 13 января 532 года, когда император занял свое место в Ипподроме и подал знак к началу игр, его появление встретили возмущенным гулом. Внезапно он понял, что венеты и прасины впервые объединились и что этот гул они адресовали не друг другу, а ему. Nika! Nika! («Побеждай! Побеждай!») – кричали они, используя слово, которым обычно подбадривали колесничих. Однако раньше каждая сторона старалась перекричать противоположную; теперь же они кричали в один голос, и слышать его было неприятно.
Вскоре про игры забыли; толпа повалила из цирка, одержимая желанием крушить все вокруг. Первой ее целью стал дворец городского префекта, из которого они выпустили всех заключенных, а потом подожгли здание. Оттуда они направились в преторианскую префектуру, потом в здание сената и даже в две главные церкви – Святой Ирины и Святой Софии, оставляя за собой огненный след. К концу дня все эти здания и бесчисленное множество других построек лежали в руинах. Пять дней и пять ночей город застилал плотный дым. На второй день толпа вернулась в Ипподром и потребовала немедленной отставки Иоанна Каппадокийского, Трибониана и городского префекта Евдемона; это требование Юстиниан, уже всерьез встревоженный, сразу удовлетворил. К этому же времени мятежники нашли нового фаворита. Гипатий, пожилой племянник прежнего императора, изо всех сил старался скрыться, когда толпа начала выкликать его имя, однако его разыскали и понесли на плечах к Ипподрому, где его короновали, взяв у одного из зрителей золотое ожерелье, и усадили на трон. Тем временем во дворце отчаявшийся Юстиниан совещался со своими советниками. Он уже приказал начать приготовления к побегу из столицы вместе с двором, если возникнет такая необходимость, и теперь утверждал, что медлить больше нельзя. Внезапно вмешалась Феодора, сказав, что возможность побега нельзя рассматривать даже на секунду. Она продолжила:
Любой, кто рождается на белый свет, должен рано или поздно умереть; и как может император позволить себе стать беглецом? Никогда я по своей воле не сниму своих императорских одежд, и лучше я не доживу до того дня, когда ко мне больше не будут обращаться как к императрице. Если ты, мой господин, хочешь спасти свою шкуру, тебе это будет нетрудно. Что касается меня, то я поддержу древнее изречение: пурпурная мантия – лучший саван.
После таких слов не могло быть и речи об отъезде. Кризис решили преодолеть силой оружия. К счастью, два лучших военачальника империи находились во дворце. Первому, романизированному фракийцу Велизарию, было чуть больше двадцати лет; второй, Мунд, был уроженцем Иллирии, и при нем как раз находились значительные силы, состоявшие из скандинавских наемников. Оба военачальника тайно выбрались из дворца, собрали своих солдат и разными маршрутами двинулись к Ипподрому. Затем они внезапно появились в толпе, застав мятежников врасплох. Пощады не было никому: убивали без разбору и венетов, и прасинов. Тем временем начальник императорской стражи, обманчиво хрупкий на вид евнух-армянин Нарсес, расставил своих людей у всех выходов из Ипподрома, дав им приказ убивать всех, кто попытается бежать. Через несколько минут гневные крики в огромном амфитеатре сменились воплями и стонами раненых и умирающих; вскоре и они стихли. Наемники ходили между тел 30 000 убитых, снимая с них ценные вещи; в это время к императору привели дрожащего Гипатия. Юстиниан был склонен проявить милосердие, однако Феодора его остановила. Этого человека, подчеркнула она, короновал народ; он в любое время может оказаться центральной фигурой нового мятежа. Муж, как всегда, подчинился ее воле. На следующий день Гипатия и его брата без промедления казнили, после чего их тела бросили в море.
Восстание «Ника», как его стали называть, послужило Юстиниану уроком. Через несколько недель он восстановил Трибониана и Иоанна Каппадокийского в их прежних должностях, но с тех пор действовал более осторожно, и налоги больше не выходили за рамки разумного. Его подданные тоже смирились: похоже, теперь императоров уже нельзя было назначать и свергать так легко, как им казалось. Юстиниан продемонстрировал, что с ним нельзя шутить. Тем временем и для императора, и для народа появилась новая забота: столица лежала в руинах, и ее требовалось отстраивать заново, по возможности сделав еще более роскошной и впечатляющей, чем прежде. Первым делом следовало заняться храмом Святой Софии. Юстиниан решил, что собор как можно скорее должен стать его личным творением. 23 февраля 532 года начались работы по возведению третьей, и окончательной, версии церкви Премудрости Божией.
Здание, построенное Юстинианом, должно было стать совершенно непохожим на предыдущие два. Церковь планировалось сделать гораздо больших размеров, чтобы создать самое масштабное религиозное сооружение всего христианского мира. Оно должно было получиться скорее квадратным, а не прямоугольным, а как высшая точка задумывалась не апсида с алтарем в восточной части, а высокий центральный купол. Эта концепция была революционной, так что кажется вполне вероятным, что император планировал перестройку собора вместе с двумя выбранными архитекторами – Анфимием из Тралла и Исидором Милетским – задолго до того, как восстание «Ника» сделало это необходимым; при всех своих талантах они вряд ли успели бы подготовить рабочие чертежи за шесть недель.
Похоже, Юстиниан с самого начала предоставил архитекторам полную свободу действий, поставив лишь два условия: здание должно быть непревзойденно величественным, а возвести его следует в кратчайшие сроки. По словам одного из ответственных за строительство людей, он отправил по 5000 человек на северную и южную стороны стройки, чтобы эти две команды соревновались друг с другом. Наместникам всех провинций приказали немедленно отправить в столицу все сохранившиеся остатки классических сооружений, которые можно было бы встроить в новое здание. В ответ из Рима прислали восемь порфировых колонн, прежде служивших частью храма Солнца, а из Эфеса прибыли восемь колонн из зеленого мрамора. Не сохранилось упоминаний о настенных росписях, но, несомненно, практически вся внутренняя поверхность стен над мраморной облицовкой была покрыта мозаикой – либо полностью золотой, либо с декоративными рисунками с добавлением красных, синих и зеленых мозаичных элементов. Большая часть этой работы сохранилась по сей день.
Однако великолепие собора не ограничивалось украшением поверхностей; в архитектурном смысле он должен был казаться первым посетителям почти чудом. Для большинства из них самой необычной его чертой был огромный купол шириной около 30 и высотой почти 50 метров – он был шире и выше всех предыдущих; по его окружности были проделаны 40 окон, так что он словно «свисал с неба на золотой цепи». Обстановка поражала воображение: 12-метровый иконостас из чистого серебра, огромный круглый амвон для священника, сверкающий многоцветным мрамором и мозаикой, бесчисленные золотые светильники. Реликвии тоже не имели себе равных: главной из них был, конечно, Крест Господень, привезенный императрицей Еленой из Иерусалима вместе с другими реликвиями Страстей Христовых. Были там и пеленки младенца-Христа, и стол, за которым он сидел с апостолами во время Тайной вечери. Неудивительно, что Юстиниан, впервые войдя в законченное здание 27 декабря 537 года (всего через 5 лет 10 месяцев и 4 дня после закладки первого камня), долго стоял в молчании, а потом прошептал: «Соломон, я превзошел тебя».
В период внутреннего спокойствия, который последовал за восстанием «Ника» и заключенным через восемь месяцев миром с Персией, Юстиниан задумался о восстановлении Западной Римской империи. Прежде это было невозможно: империя находилась в трудном положении, защищаясь от вечно тревоживших ее границы германских и славянских племен, а проникновение варваров в армию делало ее не вполне надежной. Однако теперь эти проблемы были в основном решены; к тому же, как оказалось, в Велизарии Юстиниан нашел того единственного человека, которому он мог смело доверить эту священную задачу. Военные таланты и физическое мужество Велизария были несомненны, и он был прирожденным лидером. Его связывало лишь одно обязательство: он был женат. Его жена Антония тоже выросла в цирке и в театре, так что ее прошлое, пусть и не такое шокирующее, как у Феодоры, тоже было далеко не безупречным. Она была по крайней мере на двенадцать лет старше мужа и имела нескольких детей, как законных, так и внебрачных. В отличие от императрицы она не пыталась изменить себя после брака, и в последующие годы неоднократно причиняла мужу боль и ставила его в неловкое положение, однако Велизарий по-прежнему ее любил и брал с собой во все походы.
Первой территорией, выбранной для завоевания, стало королевство вандалов в Северной Африке. Король Гейзерих давно умер, и в 531 году его внука сверг с трона его дальний родственник по имени Гелимер, ответивший на официальный протест Юстиниана письмом, в котором он подчеркивал, что «нет ничего более прекрасного, чем монарх, который занимается своими делами». Император счел эти высказывания провокационными. Велизарий получил приказ выступать, и на Иванов день 533 года отправился в поход. Его войско состояло всего из 5000 всадников и 10 000 пеших воинов, из которых не меньше половины были наемными варварами, в первую очередь гуннами. Они погрузились на 500 кораблей, за которыми следовали 92 дромона