Справедливым будет добавить, что Феофил тратил много времени и средств на оборону Константинополя. Когда город осаждали войска Фомы, некоторое беспокойство вызвали стены вдоль берега Золотого Рога. Задуманный Михаилом II амбициозный план сделать их выше по всей длине был почти целиком осуществлен Феофилом. Возможно, он был расточителен и эгоистичен, но прекрасно понимал, что у него есть обязанности, и никогда от них не уклонялся.
По грустной иронии судьбы этот самый проарабский из всех императоров провел почти все годы своего царствования в войне с исламом. В течение шестнадцати лет на восточной границе все было спокойно: халифат, занятый внутренними проблемами, прекратил ежегодные вторжения. Затем, в 829 году, столкновения вспыхнули снова. В первых кампаниях удача была на стороне Феофила. Он провел успешный поход на территорию врага в 830 году, а в 831 году взял инициативу в свои руки и вторгся в находившуюся в руках мусульман Киликию. По возвращении в Константинополь Феофил устроил торжественный въезд победной армии в город, но, увы, празднование оказалось преждевременным, а успех недолговечным: осенью того же года императорская армия потерпела сокрушительное поражение. Смерть аль-Мамуна в августе 833 года дала византийцам небольшую передышку, пока его младший брат и преемник аль-Мутасим пытался разрешить обычные трудности с подтверждением собственной власти; но в 837 году война возобновилась. Феофил, который за это время многое успел сделать для укрепления армии, предпринял достаточно успешные (по крайней мере, в его глазах) походы в Месопотамию и Западную Армению, чтобы стать поводом еще для одного триумфального празднества. Однако он снова праздновал слишком рано. В апреле 838 года аль-Мутасим выехал из дворца в Самарре во главе армии, численность которой составляла около 50 000 человек, столько же верблюдов и 20 000 мулов. На его знамени было написано одно-единственное слово – Аморий, родной город императорской семьи и второй по величине город в империи, который аль-Мутасим намеревался превратить в руины и не скрывал этого. Неделю спустя Феофил двинулся из Константинополя с намерением перекрыть ему дорогу, и его армия встретилась с одним флангом сарацинского войска у Токата, под проливным дождем. Вскоре император увидел, что его противоположный фланг испытывает трудности, и повел 2000 человек на подмогу; к несчастью, он забыл сказать младшим командующим, что именно он собирается сделать, и его неожиданное исчезновение породило слух, что он убит. Началась паника, за которой, как всегда, последовало бегство; и, когда дождь прекратился, Феофил понял, что он и его люди окружены. Каким-то образом – во многом благодаря тому, что тетивы вражеских лучников были бесполезны под дождем – им удалось с боем прорваться, но битва была проиграна, а халиф уже шел на Анкару, которая пала без борьбы несколько дней спустя.
Вскоре за Анкарой последовал и Аморий. Многие его обитатели укрылись в большом храме, где завоеватели сожгли их заживо; других взяли в плен и увели в рабство. По пути, когда запасы воды у арабов уменьшались, пленных убивали или оставляли умирать от жажды в пустыне. Лишь 42 человека выжили в этом походе обратно в Самарру. В течение семи лет плена они упорно отказывались отречься от своей религии, и в конце концов им предложили выбор: обращение в ислам или смерть. Все они без колебаний выбрали смерть, и 6 марта 845 года их обезглавили на берегу Тигра; они вошли в историю Греческой православной церкви как 42 мученика из Амория.
В Константинополе это трагическое событие расценили как личное оскорбление, нанесенное императору и его семье. Серьезно встревоженный Феофил немедленно отправил личное послание западному императору Людовику Благочестивому, в котором обращался со страстной мольбой о помощи и предлагал совместную атаку на арабов. Союз между двумя императорами предлагалось скрепить браком между одной из его дочерей и внуком Людовика I, будущим Людовиком II. Византийских послов тепло приняли при дворе Людовика в Ингельхайме в июне 839 года, и переговоры продолжались с перерывами следующие четыре года, несмотря на то что оба императора за это время умерли. Если бы переговоры были плодотворными, то эпоха крестоносцев настала бы примерно на 250 лет раньше; однако они так ни к чему и не привели. Халиф не стал доводить свою победу до конца, и только в 842 году огромный флот отплыл из сирийских портов в Константинополь. Флот пал жертвой внезапного шторма, и из всех кораблей уцелело лишь семь; однако аль-Мутасим так и не узнал об этом несчастье: 5 января он умер в Самарре, а всего через пятнадцать дней Феофил последовал за ним.
Поскольку Феофил восхищался арабским искусством и образованностью, нет ничего удивительного в том, что он разделял иконоборческие убеждения своих непосредственных предшественников; однако он не был фанатиком. Лазаря, выдающегося иконописца того времени, высекли кнутом и выжгли клеймо на ладонях (надо признать, сделано это было после многочисленных предупреждений), однако известно, что после освобождения он выполнил по меньшей мере два важных заказа, в том числе и гигантскую фигуру Христа вместо той, которую убрал с ворот Халке Лев V, так что нанесенные ему увечья не могли быть слишком тяжелыми.
В целом складывается впечатление, что в случаях, когда император предпринимал карательные меры, его мотивы были больше политическими, нежели религиозными. Феофил не допускал публичной демонстрации культа икон в Константинополе, но в любых других областях империи, а также в своих частных домах в столице его подданные могли поступать как считают нужным. Возможно, сам Феофил подсознательно понимал, что силы иконоборчества почти на исходе, да и времена менялись. В воздухе витал новый гуманизм, возрожденное осознание древнего классического образа мыслей, который выступал за разум и ясность и не имел ничего общего с замысловатой, интроспективной одухотворенностью восточного ума. В то же время народ, от природы обладавший художественными склонностями и так давно изголодавшийся по визуальной красоте, тосковал по старым знакомым образам, которые говорили о временах большей безопасности и уверенности; и, когда 20 января 842 года император Феофил умер от дизентерии в возрасте 38 лет, эпоха иконоборчества умерла вместе с ним.
Императрица Феодора, оказавшаяся теперь регентшей при двухлетнем сыне, главной задачей сделала искоренение иконоборчества на всей территории империи. Она действовала осторожно: пылкий иконоборец Иоанн Грамматик прочно сидел на патриаршем престоле, и наверняка еще оставались старики, которые помнили фиаско 786 года, когда обладавшая верховной властью женщина задалась той же целью и это чуть не привело к мятежу. Впрочем, Феодора была умнее Ирины; кроме того, ей повезло иметь в числе своих советников трех исключительно способных мужчин: дядю Сергия, брата Варду и логофета Феоктиста. Дядя и брат разделяли ее взгляды; Феоктист же, хоть и иконоборец в душе, прежде всего был государственным деятелем, понимавшим, что, если новый режим не предпримет решительных действий, иконопочитатели возьмут закон в собственные руки. Эти четыре человека с осторожностью составили план и затем объявили о созыве собора в начале мая 843 года.
Собор прошел довольно гладко; единственной серьезной проблемой стал отказ Иоанна Грамматика оставить свой пост – он удалился в свою виллу на Босфоре только после принудительного смещения с патриаршего престола. На его место избрали монаха по имени Мефодий и подтвердили решения Седьмого Вселенского собора, который положил конец первому периоду иконоборчества в 787 году. Однако по настоянию Феодоры имя ее почившего мужа не было внесено в списки известных иконоборцев, которых отныне предавали анафеме как еретиков. Усердно распространявшийся рассказ о том, что он покаялся на смертном одре, можно не принимать во внимание, но это помогло предотвратить возникновение неловких ситуаций, так что серьезных возражений не последовало. Была одержана победа ясности над мистицизмом, греческой мысли над восточной метафизикой, Запада над Востоком. Как это часто бывает, эта победа почти целиком обязана своим долгосрочным успехом умеренности и великодушию победителей. Прошло почти четверть века, прежде чем в главном храме была открыта образная мозаика – огромное, западающее в душу изображение Богородицы и сидящего на престоле младенца Христа, которые и сегодня бесстрастно взирают на нас сверху вниз.
Несмотря на многие страдания во имя любимых им икон, патриарх Мефодий не выказал никакого желания мстить за них. Да, предводителей иконоборчества предали анафеме, но их не сажали в тюрьмы и не подвергали дурному обращению. Если кто-то и выражал негодование, так это монахи Феодора Студита, чьи нападки на патриарха, когда он обошел их и занял вакантный престол, в конце концов вынудили его отлучить их всех от церкви. К этому времени они даже попытались заставить Мефодия уйти с поста, подкупив молодую женщину, которая обвинила его в совращении. Во время допроса по этому делу Мефодий доказал свою невиновность тем, что выставил на обозрение части тела, которые должны были нести непосредственную ответственность по выдвинутому обвинению, и пояснил, что сморщенные остатки его мужского достоинства – результат того, что много лет назад, будучи в Риме, он молил святого Петра избавить его от похотливых мыслей и получил удручающе действенный ответ на свою молитву. Неудивительно, что это дело он выиграл.
Для потерпевших поражение иконоборцев оставалось небольшое утешение: после этого византийское искусство ограничилось двумя измерениями, отказавшись от скульптуры. Наверное, это не должно слишком нас удивлять: вторая заповедь звучит достаточно ясно. Тем не менее это серьезный повод для сожалений – ведь если бы в Византии появились такие же талантливые скульпторы и резчики по дереву, какими были ее художники и мозаичисты, они очень обогатили бы мир искусства.
После возвращения икон логофету Феоктисту удалось устранить двух своих коллег, и на протяжении следующих тринадцати лет он вместе с Феодорой эффективно управлял Виз