Посланники папы – Захарий из Ананьи и Родоальд из Порту – добрались до Константинополя в апреле 861 года и немедленно оказались под серьезным давлением со стороны Фотия: они попали в нескончаемую череду церковных служб, пиров и всяческих развлечений, а сам патриарх тем временем то поражал их своей эрудицией, то пленял обаянием. Однако аудиенции у императора были менее приятными – он неоднократно намекал, что возвращение посланников домой целиком зависит от его благосклонности. Вот так, используя разумное сочетание умасливания и завуалированных угроз, папским посланникам дали понять, на чью сторону они должны встать. Им даже мельком не дали взглянуть на Игнатия до того, как его привели в храм отвечать на обвинения. Затем он, словно обычный монах, должен был слушать, как 72 свидетеля дают показания в том, что его назначение на патриарший престол произошло благодаря императрице Феодоре, а не по итогам канонического избрания. Его смещение подтвердили официальным документом, под которым среди прочих стояли подписи Захария и Родоальда.
Папа Николай I пришел в ярость и ясно дал понять несчастным прелатам, насколько он ими недоволен. Они предали интересы самой церкви, не получив взамен ни единой уступки. Жалкие посланцы хотя бы упомянули в разговоре с Фотием иллирийские епархии? Нет, они этого не сделали. И тут в Рим прибыл некий Феогност, который открыто выступил в защиту смещенного патриарха и подробно рассказал о несправедливости следствия, о вероломстве свидетелей, о беззаконном поведении Фотия, о верности Игнатия Риму и о несчастьях, которые ему пришлось претерпеть. В попытке заставить его отречься от патриаршества его снова арестовали, подвергли новым избиениям, две недели морили голодом и заточили в тюрьму в храме Святых Апостолов, где растянули на оскверненном саркофаге главного иконоборца Константина V, привязав к лодыжкам тяжелые камни. Наконец, когда он был уже почти в бессознательном состоянии, ему в руку сунули перо и, водя его рукой, поставили подпись на пергаменте, после чего Фотий своей рукой написал на нем акт об отречении. Несмотря на очевидные неправдоподобные преувеличения, папа больше не колебался: в апреле 863 года в Латеранском дворце собрался синод, который лишил Фотия всех богословских чинов и восстановил на прежних постах и Игнатия, и всех, кто лишился должности в связи с его делом.
Без сомнения, император и его патриарх были крайне раздражены непреклонностью папы, но Михаил был настроен особенно агрессивно. Как мы убедились, 863 год оказался чем-то вроде annus mirabilis[47] для византийского оружия, однако в сфере религии происходили события, по сравнению с которыми весь спор касательно Фотия должен был казаться совершенно незначительным. В разгар ссоры между папой Николаем и Фотием в Константинополь прибыли послы от князя Моравии Ростислава. Их повелитель желал, чтобы все его подданные приняли христианство, однако все те христианские учителя, которых они выслушали, излагали противоречащие друг другу учения. Не пошлет ли император в Моравию заслуживающих доверия миссионеров, у которых можно научиться истине?
По крайней мере, так гласит легенда. Миссия в Моравию действительно состоялась, но массовое обращение в какую-либо религию почти всегда имеет политическую подоплеку, и этот случай не был исключением. В начале 862 года король Восточнофранкского королевства Людовик II Немецкий заключил союзный договор с болгарским правителем Борисом, и Ростислав отчаянно нуждался в союзнике, так что главной целью его миссии было предупредить византийского императора об опасности и убедить его взяться за оружие против соседей-болгар. Предложение о принятии православного христианства было лишь дополнительным стимулом, особенно учитывая, что Борис мог в любое время объявить о массовом обращении в христианство собственного народа и почти наверняка повел бы его под крыло Рима.
Для Фотия это стало возможностью не только расширить влияние православия далеко на северо-запад; еще больше его радовала возможность нанести серьезный удар папской власти. Для этого у него имелся идеальный кандидат – монах из Фессалоник Константин Философ, который позже принял славянское имя Кирилл. Блестящий ученый с великолепными способностями к языкам, он учился под руководством самого Фотия, который назначил его библиотекарем. Впоследствии он отправился с миссией к хазарам, проповедовал им на их языке и многих обратил в христианство.
Что касается военного вмешательства, то император Михаил изначально отнесся к этой идее без энтузиазма, не желая прерывать весьма успешное продвижение на восточном фронте ради западной кампании, которая была чревата большими проблемами. Однако предоставить Людовику свободу действий на Балканах означало накликать беду. Несколько полков призвали обратно в Константинополь, и армия во главе с императором перешла через границу, пока флот готовили к войне. Летом 863 года корабли вышли через Босфор в Черное море и бросили якорь у берегов Болгарского царства. Время было самое подходящее: основные силы болгар находились на севере, а юг был охвачен самым лютым за весь век голодом. Борис I немедленно отправил к Михаилу послов, чтобы обсудить условия, которые оказались достаточно простыми: болгарский правитель должен отказаться от союза с франками и принять христианство по православному обряду. Борис согласился с почти непристойной поспешностью. В сентябре 865 года он приехал в Константинополь, где его крестил патриарх; он принял имя Михаил, а его крестным отцом стал сам император.
Кирилл же весной 864 года отправился с миссией в Моравию в сопровождении своего брата Мефодия. Они пробыли в Моравии более трех лет. Согласно древнему преданию, Кирилл изобрел новый алфавит для письменной передачи славянской речи, которая прежде не имела письменности, а затем записал этим алфавитом Библию и некоторые части литургии. Однако для этого он избрал македонский славянский язык, который жители Моравии совершенно не понимали, так что нет ничего удивительного в том, что результаты его миссии оказались весьма неутешительными. Тем не менее, обеспечив славянские народы алфавитом, адаптированным под фонетические особенности их языков, Кирилл и Мефодий заложили основу для развития грамотности, и именно за это их больше всего почитают сегодня.
Пока два ученых святых возделывали свой моравский виноградник, Бориса снедало все большее беспокойство. Его царство внезапно наводнили греческие и армянские священники, спорившие друг с другом по поводу невразумительных вопросов вероучения, непонятного для его подданных, большинство из которых с ужасом обнаружили, что они не только должны подчиняться этим противоречащим друг другу чужеземцам, но еще и предоставлять им кров и пропитание. Было и еще кое-что: величественная церемония собственного крещения в храме Святой Софии произвела на Бориса глубокое впечатление; он хотел, чтобы подобные церемонии проводились для его народа и чтобы проводили их представители этого народа. По этой причине он написал Фотию, прося того назначить в Болгарии патриарха.
Пожалуй, именно тогда Фотий совершил самую серьезную в своей жизни ошибку. Он не только отказал Борису в его просьбе, но и сделал это безо всяких размышлений. Борис также перечислил некоторые мелкие детали православных традиций, которые шли вразрез с местными обычаями, предлагая позволить населению сохранить их, что позволило бы в значительной степени преодолеть сопротивление народа новой вере. Некоторые из его предложений Фотий отверг, остальные просто проигнорировал. Борис пришел в ярость. Он был рад стать крестником императора, но не был его вассалом. Прекрасно сознавая возможность натравить друг на друга патриарха и папу римского, летом 866 года он отправил к папе Николаю I делегацию со списком тех вопросов, которые отказался рассмотреть Фотий, добавив к ним несколько новых, и попросил папу высказаться по каждому из них.
Николай увидел в этом благоприятную для себя возможность. Он немедленно отправил к болгарскому двору еще двух епископов, снабдив их подробнейшими ответами на все 106 вопросов, заданные Борисом; он пошел на все возможные уступки, которые позволяло каноническое право, а в тех вопросах, где уступки оказались невозможными, объяснил причины своего отказа. Он согласился с тем, что и мужчины, и женщины могут носить штаны, а также тюрбаны – только не в церкви. Когда византийцы утверждали, что нельзя мыться по средам и пятницам, они говорили вздор; не было также причин воздерживаться от молока и сыра во время Великого поста. В то же время все языческие практики были запрещены, включая греческую традицию гадать, открыв Библию на случайно выбранной странице. Запрещалось и двоеженство.
Болгары были разочарованы запретом двоеженства, но в целом ответы папы их более чем устроили. Борис радостно поклялся в вечной преданности св. Петру и с большим облегчением выслал из своего царства всех православных миссионеров. Их коллеги-католики не замедлили явиться на их место.
Михаил III не был вовсе лишен полезных качеств. В двадцать с небольшим лет он уже был закаленным военачальником, а его физическое мужество на поле боя никогда не подвергалось сомнениям. Ему недоставало силы воли: он рад был передать обязанности по управлению страной другим людям и не мог справиться с собственным моральным разложением, которое в конечном итоге привело его к такой деградации, что он полностью заслуживал данное ему позже прозвище Пьяница.
К счастью, в Византии имелись государственные деятели выдающихся качеств, готовые взять в свои руки бразды правления и руководить страной от имени Михаила; вначале, во времена регентства его матери, таким человеком был евнух Феоктист, позже – ее брат Варда. В апреле 862 года, в следующее после Пасхи воскресенье, Варду сделали кесарем. К этому времени шансы Михаила иметь законных потомков были ничтожно малы, и Варду все воспринимали как следующего императора, считая, что время его восшествия на престол настанет довольно скоро. Он уже был василевсом (и притом превосходным) во всем, кроме титула. За десять лет его правления была одержана череда побед над сарацинами на востоке, произошло обращение болгар в христианство, а также серьезные подвижки в затянувшейся борьбе за независимость византийской церкви от Рима. Сам Варда разделял интересы своего зятя Феофила в том, что касается отправления правосудия, и позицию Феоктиста относительно поощрения образованности. Здание старого университета в Константинополе давно пришло в упадок, а в дни первых иконоборцев и вовсе рухнуло. Варда восстановил университет, на сей раз устроив его во дворце Магнавра под управлением Льва Философа, или, как его иногда называют, Льва Математика.