в битве при Чивитате и были в большой обиде на византийцев, которые, по их мнению, предали их, не явившись на поле боя.
Три прелата прибыли в Константинополь в начале апреля 1054 года. С самого начала все пошло не так. Во время визита к патриарху они немедленно оскорбились тем, как их приняли, и в гневе удалились, оставив ему письмо от папы. Керуларий с ним ознакомился и не только нашел его оскорбительным, но и заметил, что печати на нем повреждены. Он решил, что легаты – не только неучтивые, но и явно нечестные посланники. Он тотчас объявил, что отказывается признавать их легатский статус и больше не примет от них никаких сообщений.
К счастью для патриарха, вскоре после этого пришла весть о смерти папы римского. Гумберт и его коллеги были личными представителями папы, и его смерть лишала их любого официального статуса; однако их этот факт, похоже, совершенно не смущал: они остались в Константинополе и с каждым днем становились все высокомернее. В конце концов Гумберт потерял остатки терпения. В три часа пополудни в субботу 16 июля 1054 года, в присутствии всех священников, собравшихся для причастия, три бывших римских легата вошли в храм Святой Софии, подошли к главному алтарю, на который официально возложили священную буллу об отлучении патриарха от церкви. Сделав это, они вышли из храма, остановившись лишь для того, чтобы символически отряхнуть пыль со своих ног. Два дня спустя они уехали в Рим.
Вот так, если коротко, выглядела цепочка событий, которые привели к долгому расколу между восточной и западной церквами. Каким бы неизбежным ни был этот раскол, описанные события могли бы и не произойти. Чуть больше силы воли со стороны умирающего папы или императора-гедониста, чуть меньше нетерпимости со стороны узко мыслящего патриарха и упрямого кардинала, и положение можно было спасти. Последний удар нанесли не имевшие власти легаты умершего папы, представлявшие лишенную руководства церковь, так как нового понтифика еще не избрали. Обоюдные отлучения от церкви были направлены лично на нанесших оскорбление сановников, а не на сами церкви, которые они представляли; ни одно из этих отлучений не сочли тогда началом постоянного раскола. Формально этого и не произошло, так как за последующие столетия восточная церковь дважды признавала верховную власть Рима. Однако временная повязка может лишь прикрыть рану, но не излечить ее; рана, нанесенная христианской церкви 900 лет назад кардиналом Гумбертом и патриархом Керуларием, кровоточит и сегодня.
Несмотря на сменявшие друг друга катастрофы, которыми ознаменовалось правление Константина IX Мономаха, жизнь праздных классов столицы была более приятной, чем прежде. Император, при всех своих недостатках, обладал чувством стиля, активно поощрял искусства и науки и любил окружать себя образованными и способными людьми. Самым выдающимся из них был Михаил Пселл – историк, политик, философ, по общему признанию самый прославленный классический ученый своего времени (жаль, что при этом он был своекорыстным, самодовольным, лицемерным и ненадежным). Вместе с ним в ближний круг императора входили и другие интеллектуалы: его друг, юрист Иоанн Ксифилин, про которого говорили, что он держит в голове весь свод законов империи; его старый учитель, поэт и ученый Иоанн Мавропод; и главный министр Константин Лихуд. Во многом именно благодаря им в Византии середины XI века произошло культурное возрождение; именно они в 1045 году способствовали восстановлению Константинопольского университета. Первой их заботой был юридический факультет; Мавропод полностью его реформировал, а возглавил его Ксифилин, которого отныне именовали номофилаксом, «блюстителем закона». Курс на новом факультете философии, доверенном Пселлу, открывался античным тривиумом по грамматике, риторике и диалектике, далее следовал квадривиум по арифметике, геометрии, астрономии и музыке, после чего изучалась сама философия – окончательный синтез всех знаний. В течение нескольких лет университет снова прославился во всем христианском мире и даже за его пределами. В течение последних двух столетий в интеллектуальном мире доминировали скорее арабы, чем греки; теперь Византия вернула себе прежнюю репутацию и снова стала местом встречи для ученых Европы и Азии. Однако сильнее всего польза от этого ощущалась в самой империи: к концу правления Константина IX университет выпускал непрерывный поток высокообразованных молодых людей, которых можно было привлекать к работе на ответственных государственных постах. В последующие годы их знания стали необходимы как никогда.
Константин IX так и не восстановил репутацию после отъезда Гумберта и его друзей. Его продолжали подозревать (и не без оснований) в пролатинских симпатиях, а его раболепные извинения перед патриархом никого не убедили. Здоровье его быстро ухудшалось, и он вскоре удалился в монастырь в Манганах, где его уже ждала могила, расположенная рядом с могилой Склирены. Пожалуй, этот монастырь был самым роскошным религиозным заведением даже по меркам Константинополя. Пселл пишет: «Подобно небу, весь храм был украшен золотыми звездами, но если парящий свод только местами покрыт золотистыми крапинками, то здесь хлынувший из центра обильный золотой поток сплошь затопил собой все видимое пространство. А вокруг – здания с галереями, с двух или со всех сторон опоясывающими, все широкие, как ристалища, для взора неохватные и вдали едва различимые, одни других больше. А рядом луга, цветами покрытые, одни по кругу, а другие посредине разбитые. И струи вод, и бассейны, ими наполняемые, рощи дерев, высоких и к долу клонящихся, и купания прелесть невыразимая».
В этой бане император проводил по нескольку часов ежедневно, пытаясь хоть как-то облегчить постоянные боли; но однажды осенью 1054 года, когда воздух уже становился холоднее, он пробыл там слишком долго, в результате чего заболел плевритом. Он дотянул до нового года и умер 11 января 1055 года.
18Манцикерт(1055–1081)
Константин IX умер вдовцом: его жена Зоя скончалась в 1050 году. Возможно, удивление вызовет тот факт, что он тяжело перенес ее смерть. Правда, он был многим ей обязан – не только короной, но и почти супружеской жизнью с любовницей, которая была бы невозможна, если бы старая императрица не отнеслась к ней благожелательно. Тем не менее многим людям его горе казалось преувеличенным. Поскольку законных наследников у Константина не было, корона снова перекочевала к Феодоре. Прежде ее статус императрицы был несколько призрачным, но ныне, в очередной раз отказавшись от замужества, она решила править от собственного имени. Делала она это спокойно и эффективно: публиковала законы, принимала послов и упрямо сопротивлялась постоянным попыткам патриарха захватить власть. Однако ей было уже 77 лет; кто станет ее преемником?
Ответа на этот вопрос еще не было, когда в конце августа 1056 года обнаружилось, что часы Феодоры сочтены. Встревоженные советники императрицы собрались, чтобы обсудить, чье имя представить ей на утверждение. В конце концов их выбор пал на пожилого патрикия по имени Михаил Вринга, прежде занимавшего пост стратиотика[66] – гражданскую должность, которая имела отношение к военной администрации. «Этот муж умел скорее подчиняться и повиноваться, нежели повелевать», – презрительно писал Пселл, однако те, кто окружал трон, рассматривали это как явное достоинство. Старая императрица быстро угасала; она больше не могла говорить, но те, кто находился к ней ближе всего, настаивали, что видели, как она кивнула головой в знак согласия. Через несколько часов она умерла, и Михаил VI Стратиотик стал императором.
По боковой линии Михаил был потомком Иосифа Вринги, главного министра Романа II, однако проявлял прискорбно мало политических талантов предка. Мудрое правление в Византии середины XI века состояло прежде всего в умении сохранять равновесие между администрацией и военной аристократией; Михаил же потакал первым и подвергал преследованиям вторых. Весной 1057 года, во время ежегодной церемонии на Страстной неделе, когда император по традиции раздавал дары, весь сенат, а также все старшие судьи и чиновники, к своему изумлению, получили огромные награды и автоматическое повышение по службе – некоторых повысили на два, а то и на три ранга. Потом настала очередь армии, но вместо того, чтобы выразить главным военачальникам благодарность за верную службу его предшественникам, Михаил обрушил на главнокомандующего Исаака Комнина лавину оскорблений, обвинив, что он едва не потерял Антиохию, развратил армию, не выказывал никаких лидерских качеств и растратил государственные деньги.
Похоже, эти беспочвенные нападки были просто результатом уязвленного самолюбия: в течение сорока лет военная аристократия относилась к Михаилу свысока, и теперь он наконец мог высказать им все, что о них думает. С этого времени его падение было обеспечено. Негодующие генералы устали от правления бюрократов, которые обустраивали себе теплые гнездышки, пока армия слабела, а враги империи наступали; они считали, что пришло время избавиться от длинной череды ни на что не годных императоров, престарелых императриц и бесполых евнухов, которые ими манипулируют, и вернуть древнюю римскую традицию настоящих императоров-военачальников, лично ведущих армию к победе. Исаак Комнин казался им очевидным выбором, но он ответил отказом и уехал в свое поместье в Пафлагонии. Однако его коллеги остались в столице, чтобы выяснить народные настроения, и вскоре обнаружили неожиданного союзника – патриарха Михаила Керулария, который тайком открыл заговорщикам двери Святой Софии.
В ту ночь во мраке главной церкви военные лидеры Византии собрались, чтобы обсудить свержение Михаила Стратиотика, и вскоре сошлись на том, что Исаак Комнин – единственно возможный преемник. 8 июня 1057 года находившийся в своем поместье Исаак позволил провозгласить себя императором. Движение, которое он возглавил, не было обычным мятежом. Это была полномасштабная гражданская война, в которой участвовала практически вся азиатская армия и которую поддерживали многие византийцы из всех социальных классов и слоев общества. Исаак, которого его солдаты провозгласили императором и по старой традиции подняли на щит, имел гораздо больше законных прав на трон, чем Михаил: он явился не как претендент, а как тот, кто в глазах своих сторонников уже был законным василевсом. Что касается Михаила, то он ни о чем не подозревал, пока не получил весть о провозглашении Исаака императором. После этого он призвал в столицу европейскую армию и те азиатские полки, которые остались ему верны. Командование этой армией было поручено доместику схол Феодору и, что гораздо любопытнее, магистру Аарону, члену болгарской княжеской семьи, который приходился Исааку Комнину шурином.