енецианцы и франки назначат по шесть делегатов в избирательный комитет, а тот, в свою очередь, изберет нового императора. Если выберут франка, то патриархом должен стать венецианец, и наоборот. Император получит четвертую часть города и всей империи, включая два главных дворца – Влахернский у Золотого Рога и старый дворец на Мраморном море. Оставшиеся три четверти должны быть разделены поровну: половина отойдет Венеции, а другая – в феодальное владение рыцарям-крестоносцам. Дожа специально избавили от необходимости свидетельствовать свое почтение императору за венецианскую часть.
Штурм начался утром в пятницу 9 апреля, на том же отрезке стены у моря, где Дандоло и его люди отличились десять месяцев назад. На новые, более высокие стены и башни невозможно было взобраться с мачт венецианских кораблей, но после нескольких неудачных попыток венецианцы соединили корабли попарно, и таким образом мощь атаки на каждую из башен выросла в два раза. Вскоре две башни сокрушили и заняли, и почти одновременно с этим франки прорвались через одни из ворот и хлынули в город. Мурзуфл, мужественно и решительно командовавший защитниками, галопом промчался по улицам в последней отчаянной попытке сплотить своих подданных; увидев, что он терпит поражение, он бежал вместе с женой Алексея III Евфросинией и ее дочерью Евдокией, чтобы присоединиться к Алексею во Фракии. Прибыв туда, он женился на Евдокии и стал собирать силы для ответного нападения.
Как только стены были проломлены, началась чудовищная резня. Лишь с наступлением ночи завоеватели объявили перемирие и вернулись в свой лагерь, разбитый на одной из больших городских площадей. На следующее утро все сопротивление прекратилось, однако трагедия жителей Константинополя лишь началась. Не напрасно франки так долго ждали за стенами богатейшей столицы мира. Теперь, когда им по традиции дали три дня на разграбление города, они набросились на него подобно саранче. Никогда еще со времен вторжений варваров не случалось в Европе такого разгула жестокости и вандализма; никогда прежде столько красоты и великолепных произведений искусства не уничтожалось столь бездумно и за столь короткое время. Среди свидетелей был Никита Хониат:
Расхищая драгоценные вместилища их, латиняне одни из них разбивали, пряча за пазуху бывшие на них украшения, а другие обращали в обыкновенное употребление за своим столом вместо корзинок для хлеба и кубков для вина… О нечестиях, совершенных тогда в великой церкви, тяжело даже рассказывать. Жертвенная трапеза, составленная из разных драгоценных веществ, сплавленных посредством огня и размещенных между собою так, что все они искусным подбором своих самородных цветов представляли верх совершеннейшей красоты, не оценимой ничем и достойной по своей художественности удивления всех народов, была разбита на части и разделена грабителями наравне со всем другим церковным имуществом, огромным по количеству и беспримерным по изящности. …Они вводили в церковь лошаков и вообще вьючных животных до самого неприкосновеннейшего места храма, и так как некоторые из них поскользались [поскальзывались] и не могли затем подняться на ноги по гладкости полировки каменного пола, то здесь же и закалывали их кинжалами, таким образом оскверняя их пометом и разливавшеюся кровью священный церковный помост.
Вот какая-то бабенка, преисполненная грехами, жрица нечестия, дьявольская слуга, гудок неприличных, соблазнительных и срамных напевов, хулительница Христова, уселась на сопрестолии, распевая свою визгливую мелодию, и потом бросилась в пляску, быстро кружась и потрясая ногою! И не эти только беззакония совершались именно, а другие нет, или эти – более, а другие – менее; но всякого рода преступления с одинаковым рвением совершались всеми. Предаваясь до такой степени неистовству против всего священного, латиняне, конечно уже, не щадили честных женщин и девиц, ожидавших брака или посвятивших себя Богу и избравших девство[86].
И «вот эти ревнители, – продолжает Хониат, – подъявшие на рамена крест и многократно клявшиеся им и словом Божиим проходить христианские страны без кровопролития, не сбиваясь и не уклоняясь ни направо, ни налево, вооружить свои руки против сарацин и обагрить мечи кровию опустошителей Иерусалима, не соединяться с женщинами, даже не входить с ними в беседу во все время, пока будут нести на плечах крест, как чистая жертва Богу, как шествующие путем Божиим».
Это был самый тяжелый час для Константинополя – возможно, даже более тяжкий, чем тот, в который город окончательно пал перед османским султаном. Однако не все его сокровища погибли. Пока франки неистово предавались разрушению, венецианцы сохраняли хладнокровие. Они тоже грабили, но ничего не уничтожали. Они умели распознать красоту, и все, что попадало им в руки, отправляли в Венецию; первыми туда отправились четыре бронзовые лошади, которые в течение следующих восьмисот лет возвышались на лоджии базилики Сан-Марко над одноименной площадью.
После трех дней ужаса был восстановлен порядок. Всю добычу собрали в одном месте и тщательно разделили: четверть для будущего императора, остальное пополам между франками и венецианцами. Сразу после этого крестоносцы уплатили свой долг Энрико Дандоло, после чего обе стороны принялись за следующую задачу – избрание нового императора. Дандоло с легкостью склонил избирателей на сторону беспечного и сговорчивого графа Балдуина Фландрского, которого 16 мая короновали в храме Святой Софии – третьего императора меньше чем за год. Взамен Венеция присвоила себе самое лучшее: ей полагались три восьмых города и всей империи и свободная торговля во всех византийских владениях, из которой полностью исключались две ее главные соперницы – Генуя и Пиза. В Константинополе дож потребовал для Венеции весь квартал, окружавший храм Святой Софии и патриархию и спускавшийся к самому Золотому Рогу; из остальных территорий он выбрал те регионы, которые обеспечивали ей непрерывную цепочку колоний и портов от лагуны до Черного моря, включая Пелопоннес и важнейший остров Крит.
Таким образом, от Четвертого крестового похода выиграли прежде всего венецианцы, и этим успехом они практически полностью обязаны Энрико Дандоло. Он отказался от византийской короны – принять ее означало создать непреодолимые конституционные проблемы на родине и, возможно, даже уничтожить республику; тем не менее он обеспечил венецианцам большинство при выборах и успех собственному кандидату. Более того, поощряя франков превратить империю в феодальные владения, он оставил Венецию вне феодальных рамок: новые владения принадлежали ей не как феоды, а как завоеванные территории. Для почти что девяностолетнего слепого это было выдающееся достижение, однако на этом он не остановился. Мурзуфл больше не мог доставить каких-то проблем: франки его схватили, привезли в Константинополь и казнили, сбросив с колонны Феодосия в центре города. Однако прежним крестоносцам приходилось всюду вести ожесточенную борьбу, чтобы установить свою власть, и яростнее всего эта борьба шла в новоприобретенном Венецией Адрианополе, где перед самой Пасхой 1205 года император Балдуин попал в руки болгар, и старому дожу, решительно сражавшемуся бок о бок с ним, пришлось вести разбитую армию обратно в Константинополь. Шесть недель спустя дож умер. Его тело не вернули в Венецию, а похоронили в храме Святой Софии, где его надгробие и сейчас можно увидеть на хорах над южным приделом.
Дандоло имел большие заслуги перед своим городом, но в широком мировом контексте стал катастрофой. Четвертый крестовый поход (если его вообще можно так называть) превзошел все предыдущие в вероломстве и двуличности, жестокости и алчности. Разграбление Константинополя оказалось для западной цивилизации большей потерей, чем сожжение Александрийской библиотеки в IV веке или разграбление Рима в V столетии; возможно, это была самая катастрофическая единовременная потеря за всю историю. Политический ущерб тоже оказался неисчислимым. Византия так и не вернула сколько-нибудь значительных территорий из утраченных владений и осталась бессильной перед наплывом турок Османской империи. В истории мало что сравнится по иронии с тем фактом, что судьбу восточного христианства решили люди, сражавшиеся под знаменем Креста Господня. Энрико Дандоло перевозил их, вдохновлял, поощрял и в конечном счете руководил ими во имя Венецианской республики; после этой трагедии Венеция обрела огромные преимущества – и она, как и ее величественный старый дож, должна нести столь же огромную ответственность за те разрушения, которые случились в мире по их вине.
23Изгнание и возвращение(1205–1261)
В отличие от дожа Дандоло, который гордо именовал себя «господином одной четвертой и одной восьмой Римской империи», император Балдуин был жалкой фигурой. Ему оставили лишь четверть той территории, которой правили его непосредственные предшественники, и даже ее приходилось отстаивать. Бонифаций Монферратский, в ярости оттого, что его обошли, отказался от предложенных ему земель в Анатолии и захватил Фессалоники, где основал королевство, простиравшееся на большей части Македонии и Фессалии.
Новых правителей презирали, и в этом нет ничего удивительного. Франки, верные поборники Римской церкви, без колебаний внедряли повсюду латинские обряды. Многие греки покинули земли предков и перебрались в государства – преемники Византии, где еще сохранилась православная вера. Самым большим и важным из этих государств была так называемая Никейская империя, где в 1208 году стал императором Феодор Ласкарис, зять Алексея III. Империя занимала широкую полосу суши в Западной Анатолии от Эгейского до Черного моря. Официальной столицей государства оставалась Никея, где находилась резиденция патриарха и проходили коронации, однако преемник Феодора Иоанн III поселился в лидийском городе Нимфей, и там же в течение 57-летнего периода изгнания из Константинополя находилось правительство. Два других государства-преемника были слишком далеко, чтобы оказывать значительное влияние: одно на побережье Адриатики, второе – на юго-восточной оконечности Черного моря. Эпирское царство было основано вскоре после захвата Константинополя неким Михаилом Комнином Дукой, правнуком Алексея I Комнина. Из столицы в Арте он контролировал северо-восточное побережье Греции и часть Фессалии; эти владения в 1224 году существенно расширил его сводный брат Феодор, отнявший у латинян Фессалоники и коронованный императором, что сделало его соперником Иоанна III в Никее. В отличие от Никеи и Эпира образование Трапезундской империи не было результатом падения Константинополя. Ее основали в апреле 1204 года Алексей и Давид Комнины, внуки императора Андроника от его сына Мануила, женившегося на грузинской царевне. После свержения Андроника в 1185 году братьев воспитывали при грузинском царском дворе. Полные решимости продолжить династию Комнинов, они захватили Трапезунд в апреле 1204 года. Большую часть своей 257-летней истории Трапезундская империя была ограничена прибрежной полосой между Понтийскими горами и морем.