Каким бы удивительным ни было предложение князя, его мотивы вполне понятны. У турок не существовало права первородства, и за османскую корону сражались не меньше четырех сыновей Баязида. Если Сулейман желал добиться престола, то Византия была ему нужна так же сильно, как сама она нуждалась в нем. Невозможно было сказать, как долго он продержится у власти, и император отлично понимал, что, невзирая на непосредственные преимущества договора 1403 года, он не может бесконечно полагаться на дружбу с турками даже в Адрианополе, не говоря уж об Анатолии; следовательно, он продолжал предупреждать об опасности христианские государства Европы.
В 1407 году после долгой болезни умер брат Мануила Феодор, деспот Мореи. Это был блестящий правитель, сохранивший целостность своих владений и авторитет императора, но он не оставил законных наследников мужского пола. Летом 1408 года Мануил сам отправился в Мистру, чтобы посадить на трон Мореи своего сына, тоже Феодора. В сентябре он все еще был там, когда из Фессалоник пришла весть о смерти Иоанна VII, которую Мануил воспринял гораздо более хладнокровно; однако Иоанн тоже не оставил наследника, и следовало позаботиться о преемнике. Император поспешил в Фессалоники, где посадил на трон своего третьего сына, восьмилетнего Андроника. Возвращаясь в Константинополь в начале 1409 года, он явно надеялся, что ему удастся сразу подчинить эти две провинции своей власти, но не успел он предпринять для этого хоть какие-то шаги, как вновь оказался вовлеченным в борьбу за Османский султанат: в начале 1411 года брат Сулеймана Муса захватил Адрианополь; Сулеймана взяли в плен и немедленно задушили.
Для Византии это было весьма серьезное известие. Император не питал иллюзий касательно Мусы, унаследовавшего от отца всю его жестокость. Придя к власти, Муса первым делом аннулировал договор 1403 года и объявил все уступки своего брата потерявшими законную силу. Затем он отправил несколько полков на осаду Фессалоник, а сам повел основные силы своей армии на Константинополь, как обычно оставляя позади разоренные земли. К счастью, Феодосиевы стены вновь оказались неприступными; однако Мануил знал, что существует лишь одна возможность удалить Мусу с политической сцены – его брат Мехмед. В начале 1412 года он отправил ко двору Мехмеда в Бурсе тайное посольство.
Теперь борьба за власть шла между двумя сыновьями Баязида. Мехмеду, который был гораздо более уравновешенным, чем Муса, союз с Византией казался невысокой ценой за османский трон, который никто не сможет оспорить. Он повел против брата огромную армию и 5 июля 1413 года нанес ему поражение в битве при Камурлу в Сербии; Мусу, в свою очередь, тоже задушили.
Мехмед отправил гонца к Мануилу II Палеологу после своей победы с таким посланием:
Иди и скажи моему отцу, императору ромеев, что с этого дня я буду подчиняться ему, как сын подчиняется отцу. Пусть лишь прикажет мне исполнить его волю, и я с великой радостью исполню его желание, как верный слуга.
Он открыто признал, что в большой степени обязан этой победой византийскому императору, и поспешил подтвердить все уступки, предложенные Сулейманом. Мануил по-прежнему не питал иллюзий относительно долгосрочных намерений турок, но положение страны было тогда гораздо лучше, чем за все двадцать два года с его воцарения. Может быть, для Византии все еще оставалась какая-то надежда.
Так случилось, что султан Мехмед вскоре столкнулся с новым кризисом – восстанием под предводительством человека, утверждавшего, что он старший сын Баязида Мустафа, которого считали убитым в битве при Анкаре. Само восстание довольно быстро подавили, однако венецианцы устроили претенденту на трон побег в Европу. Через некоторое время он добрался до Фессалоник, где молодой Андроник предложил ему убежище. Мехмед обратился к Мануилу, который приговорил лжеца к пожизненному заключению на острове Лемнос. Отношения между императором и султаном не испортились, однако в руках византийцев оказался претендент на османский престол; настоящий или нет (почти наверняка ненастоящий), он при правильном обращении мог стать чрезвычайно полезен в будущем.
19 января 1421 года старший сын Мануила Иоанн женился (крайне неохотно) на Софии Монферратской. Его первая жена умерла от чумы тремя годами ранее в возрасте пятнадцати лет; второй брак оказался еще более несчастливым. Бедняжка София была совершенно некрасива; злые языки говорили, что ее фигура спереди похожа на Великий пост, а сзади – на Пасху. Иоанн сослал ее в дальнюю часть дворца и не делал попыток вступить с ней в супружеские отношения. В конце концов в 1426 году она сбежала и вскоре ушла в монастырь. Однако истинная важность этого второго брака заключалась в том, что он стал подходящим поводом сделать Иоанна соправителем. Помня о том, какие трудности он сам испытывал поначалу, Мануил дал всем понять, что намерен сделать старшего сына своим преемником. Он тщательно обучил сына искусству управления государством, и молодой Иоанн был превосходно подготовлен к тому, чтобы занять императорский трон. С того времени он играл все более значимую роль в государственных делах. Как и многие представители младшего поколения, Иоанн считал, что необходимо проводить более агрессивную политику. При жизни Мануила и Мехмеда положение дел практически не менялось, однако 21 мая 1421 года Мехмед внезапно скончался, и его преемником стал старший сын Мурад II.
Выступавшая за войну фракция в Константинополе, в которую входил и Иоанн, потребовала, чтобы Византия воздержалась от признания Мурада султаном и чтобы против него выставили претендента Мустафу, находившегося в заключении на Лемносе. Это предложение привело Мануила в ужас, но он был стар, устал и вскоре сдался. Его правота очень скоро подтвердилась. Мустафу отпустили, и с помощью византийцев он быстро закрепился в Румелии, однако в январе 1422 года при попытке вторгнуться в Анатолию потерпел сокрушительное поражение и был вынужден бежать назад в Европу. Пару недель спустя из Малой Азии прибыл Мурад, положивший конец всем его надеждам. Однако разъяренный султан теперь был настроен на войну. Отправив часть армии на блокаду Фессалоник, сам он повел основное войско на Константинополь. Дойдя до города, он построил огромный вал, шедший параллельно Феодосиевым стенам от Мраморного моря до Золотого Рога; благодаря этому валу катапульты турок смогли перебрасывать снаряды через крепостные валы Константинополя. Однако защитники города проявили мужество и стойкость и неустанно трудились под командованием Иоанна.
К счастью для византийцев, султан был суеверен. Один старец предсказал, что Константинополь падет 24 августа, и в этот день Мурад сосредоточил все свои усилия на массированной атаке, однако защитные сооружения каким-то образом выстояли. Разочарованный и удрученный, он приказал снять осаду. Правда, для этого решения были и другие причины. С обеих сторон мало кто понимал, что старый Мануил тайно плетет интриги, чтобы в отсутствие Мурада посадить на османский престол младшего сына покойного султана, тринадцатилетнего Мустафу, и что Мурад, узнав об этом, был вынужден уйти, чтобы избежать нового витка гражданской войны.
В начале 1423 года молодой Мустафа, в свою очередь, был задушен тетивой от лука, пока Фессалоники находились в осаде. Сын Мануила Андроник, в свои 23 года страдавший от слоновой болезни и очевидно неспособный справиться с ситуацией, пошел на чрезвычайный шаг: с согласия отца и брата он предложил город Венеции. Он объяснил, что Византия больше не может себе позволить его защиту, а сам он слишком болен, чтобы нести такую ответственность. Если венецианцы готовы взять это бремя на себя, он лишь просит, чтобы они сохранили без изменений политическое и религиозное устройство города. После некоторых колебаний венецианцы согласились, и два представителя дожа приплыли в Фессалоники в сопровождении шести кораблей, нагруженных провизией и припасами. 14 сентября над крепостными валами гордо взвилось знамя Венецианской республики.
Ближе к концу года Иоанн Палеолог решил еще раз обратиться с призывом к Западу. Он считал, что к тому времени вся Европа должна понимать, сколь велика опасность – ибо, если падет Константинополь, кто тогда помешает султану продолжить наступление на запад? Он отплыл 15 ноября и вернулся год спустя, посетив Венецию, Милан, Мантую и Венгрию и нигде не добившись успеха. Вернувшись в столицу, Иоанн обнаружил, что положение дел несколько улучшилось: с султаном наконец заключили мир, и жители Константинополя снова могли спать спокойно. Старый Мануил, перенесший два года назад серьезный инсульт, был полностью прикован к постели, однако разум его оставался незамутненным. В один из дней он обратился к своему старому другу Георгию Сфрандзи и сказал: «В другое время мой сын мог бы стать великим василевсом, однако сегодня империи нужен не великий правитель, а хороший управляющий. И я боюсь, что его грандиозные планы и стремления могут навлечь гибель на этот дом».
Вскоре после этого старый император принял монашеский обет и надел монашеское облачение, взяв имя Матфей. Именно в этом качестве он отметил свое семидесятипятилетие 27 июня 1425 года. Всего через двадцать пять дней он скончался. Сфрандзи пишет, что скорбь о нем была более глубокой и массовой, чем о ком-либо из его предшественников; и он вполне ее заслужил.
Империя, единственным василевсом которой 21 июля 1425 года стал тридцатидвухлетний Иоанн VIII Палеолог, была фактически ограничена стенами Константинополя, который ныне представлял собой тягостное зрелище. За первую четверть XV века, после трех осад и нескольких эпидемий чумы, численность населения резко снизилась. К 1425 году в городе вряд ли насчитывалось больше 50 000 жителей, а возможно, и меньше. Экономически империя также находилась в крайне затруднительном положении. Прежде Константинополь был самым богатым и оживленным центром торговли в цивилизованном мире, ныне торговлю перехватили венецианцы и генуэзцы; их колонии тоже пострадали от общего беспорядка, и в византийскую казну попадал лишь тоненький ручеек таможенных пошлин. Деньги постоянно обесценивались, а система распределения продовольствия часто и вовсе не работала. Люди страдали от хронического недоедания, из-за чего снижалась сопротивляемость болезням, и в городе бушевали одна эпидемия за другой.