С 1886 г. по инициативе начальника Главного штаба Н.Н. Обручева стали проводиться большие маневры с участием войск двух смежных округов. Вследствие значительных расходов на проведение таких маневров Военное министерство не имело возможности организовывать их ежегодно, поэтому они проводились с периодичностью раз в два года. Зачастую организуемые в приграничных районах, они, кроме боевой учебы, давали возможность войскам ознакомиться с той местностью, которая могла стать вероятным театром военных действий, на практике проверять теоретически прогнозируемые свойства этих театров. В 1886 г. в Гродненской губернии большие 12-дневные маневры провели войска Виленского и Варшавского округов. В них участвовали 120 батальонов, 85 эскадронов и сотен, было задействовано 210 орудий[416]. В 1888 г. в Херсонской губернии в течение 6 дней проводились совместные маневры Харьковского и Одесского округов в составе 78 батальонов, 79 эскадронов и сотен с использованием 170 орудий.
В 1890 г. в Волынской губернии состоялись 9-дневные маневры войск Варшавского и Киевского округов. По масштабу привлечения сил и средств (191 батальон, 143 эскадрона и 468 орудий) они были наиболее крупными за период царствования Александра III. В 1892 г. около крепости Ивангород в течение 6 дней проходили маневры 71 батальона, 67 эскадронов и сотен при 216 орудиях из состава войск Варшавского военного округа. В 1894 г. планировалось организовать большие маневры войск Виленского и Московского округов под Смоленском, но они не состоялись в связи с кончиной императора.
В Одесском военном округе с учетом его задач по защите побережья Черного моря с 1884 г. было введено обучение войск десантным действиям. Отряды сухопутного десанта назначались обычно в составе 3–4,5 батальона, 0,5–1 эскадрона и 4–8 орудий. Несмотря на определенные трудности в выработке общей тактики сухопутного и морского командований, ряд учебных десантных экспедиций дал положительный эффект. Такие экспедиции были проведены в 1885, 1891 и 1893 гг. близ Одессы, в 1886 г. – у юго-западной части Крыма, в 1887 и 1892 гг. – близ Севастополя, в 1888 г. – около Керчи, в 1889 г. – у Очакова и в 1890 г. – близ Судака.
С 1889 г. регулярно проводились сборы военнообязанных запаса, в результате чего удавалось охватывать двухнедельной учебой несколько сот тысяч запасников ежегодно.
В целом усиление интенсивности обучения войск при сокращении караульной службы и прочих непрофильных занятий отвечало общей стратегической задаче наращивания боевой мощи русской армии при сохранении ее относительно небольшой численности и ограниченности расходов на содержание. К исходу правления Александра III масштабы летних сборов достигли внушительных размеров: в 1894 г. в них участвовало 987,5 батальона, 353 эскадрона, 228,5 сотни, 336 пеших и 48 конных батарей[417]. В наиболее выгодных условиях в отношении общих сборов находились войска Варшавского, Виленского и Киевского округов.
Разработка Военным министерством документов, касающихся обучения войск, должна была составить основу их боевой подготовки с учетом перемен в военном деле. Но многие из этих документов нуждались в тщательном изучении их практической пригодности и последующей доработке с целью устранения выявленных недостатков. Однако этому препятствовала насаждавшаяся в войсках рутинная дисциплина, возрождение традиций плац-парадной муштровки, недостаточно уважительное отношение к военным ученым-специалистам и офицерам. Имел место разброд в воззрениях военных руководителей на систему обучения. Даже М.И. Драгомиров (с 1878 г. начальник Николаевской академии Генштаба, в 1889–1903 гг. командующий Киевским военным округом), много сделавший для утверждения нового подхода к солдату как личности, настойчиво проповедуя первенство духовного над материальным, упорно противился освоению новых видов оружия. Например, когда вводились скорострельные пушки, он в своем округе добился, чтобы они были без щитов, «способствующих робости».
А.А. Керсновский писал: «В различных округах войска были обучены по-разному, в зависимости от взглядов командующих войсками. В одном и том же округе система обучения менялась с каждым новым командующим. Если этот последний был артиллерист, то интересовался лишь своими бригадами, предоставляя пехотным и кавалерийским начальникам обучать войска, как то им заблагорассудится. Назначали сапера – и начиналось повальное увлечение «гробокопательством»: сооружение полевых укреплений, самоокапывание без конца при полном пренебрежении ко всему остальному на свете. Сапера сменял малиновый кант – «фортификация» немедленно же упразднялась, и все обучение сводилось к выбиванию сверхотличного процента попадания на стрельбищах. Наконец появлялся представитель драгомировской школы, провозглашал, что «пуля дура, штык молодец!». И стройно идущие под барабан цепи начинали одерживать блистательные и сокрушительные победы над обозначенным противником»[418].
В то же время нельзя не признать, что, как и прежде, самым важным желанием немалого числа военачальников было не ударить в грязь лицом перед членами августейшей фамилии и императором, которые руководили маневрами. По степени концентрации представителей царской семьи Красносельские маневры превосходили все прочие, хотя ценность их с точки зрения повышения качества обучения войск была мизерной из-за многолетней повторяемости театра и тактических приемов учебного боя. Вместе с тем возможности пустить пыль в глаза императору имелись превосходные. Придворный лейб-медик Н.А. Вельяминов, участвовавший в таких маневрах в должности хирурга-консультанта, так передавал общее настроение: «Все, что делалось в Красном, было известно почти всем членам Императорской Фамилии и самому Государю. Понятно, что все военное начальство было постоянно начеку, и служить в Красном было нелегко»[419].
Генерал Б.В. Геруа так описывал Красносельские маневры, проходившие под руководством великого князя Владимира Александровича: «Многое делалось по старинке: кавалерия бросалась, не смущаясь обозначенным огнем, на пехотные цепи и стреляющие батареи. Для отражения этих атак в духе Прейсиш-Эйлау и Бородина пехотные резервы выходили, держа ногу в сомкнутом строю, на линию цепей и производили залпы… Конные ординарцы носились вдоль фронта как зачарованные против воображаемых пуль и осколков. Нечего и говорить, что батареи картинно выезжали на гребни горок, лихо снимались с передков на виду у неприятеля и становились на открытых позициях. Не отличалось свежестью и решение задачи: давно установился порядок, по которому нужно обстрелять, скажем, Кавелахтские высоты или брать приступом Лабораторную рощу»[420]. Резюме Владимира Александровича вполне соответствовало содержанию маневров: «Маневр разыгрался отлично: пехота наступала, кавалерия скакала, артиллерия стреляла. Благодарю Вас, господа»[421].
Такие картины разыгрывались на многих маневрах, проходивших на глазах августейших особ. А присутствие на смотрах и маневрах императрицы, по словам Н.А. Вельяминова, придавало этим мероприятиям характер «семейного пикника» и несколько «умаляло воинский дух»[422].
Не всегда маневры удавались даже в присутствии императора. На Ивангородских маневрах Варшавского военного округа в 1892 г. кавалерийский полк, потеряв направление атаки, едва не снес кортеж императора. Александру III и императрице Марии Федоровне пришлось буквально спасаться бегством от наступающих эскадронов. Такие конфузы случались регулярно и говорили не в пользу русских войск.
Сказывался и далеко не однородный в профессиональном отношении уровень командующих округами. Среди них были заслуженные боевые генералы, герои прошлых войн, такие как И.В. Гурко, М.И. Драгомиров, а также и молодые, подающие большие надежды, как, например, А.Н. Куропаткин – будущий военный министр, Д.И. Святополк-Мирский – «замечательный по уму», выходивший «из ряду во всех отношениях»[423], и др.
В то же время в лице командующих войсками округов как в зеркале отражались проблемы российского генералитета. А.Ф. Редигер, бывший в конце 90-х гг. XX в. начальником канцелярии Военного министерства, вспоминал, что «людей неспособных и дряхлых не увольняли… способные люди не выдвигались, а двигались по линии, утрачивали интерес к службе, инициативу и энергию, а когда добирались до высших должностей, они уже мало отличались от окружающей массы посредственностей»[424]. О командующем Одесским военным округом Мусине-Пушкине современники отзывались как о человеке «крайне ограниченном, грубом и пьянице»[425]. Командующего Кавказским округом Шереметева П.С. Ванновский считал «лентяем, не выходящим из комнаты в стране, где необходимо себя показывать народу»[426]. Его предшественник на этом посту (до 1890 г.) Дондуков-Корсунский «по обыкновению врет напропалую и хвастается тем, что презирал все похожее на законность, будучи главнокомандующим на Кавказе». Как он сам рассказал государственному секретарю А.А. Половцову, «по его приказанию дорогою застреливали преступников, присужденных… к ссылке, из опасения, чтобы они не возвратились на родину…»[427].
В такой кадровой политике едва ли можно обвинять Банковского, как это делает Редигер. Нерадивые командующие, воспринимавшие свою должность как синекуру, получали ее из рук императора, далеко не всегда учитывавшего мнение военного министра. Такими же синекурами были ключевые посты в Военном министерстве, занимавшиеся великими князьями. Один из них, великий князь Владимир Александрович, возглавлял войска гвардии и Петербургский военный округ. Он был, пожалуй, наиболее образованный и воспитанный среди прочих членов царской династии, но «постоянно думающий о чем-то другом, а не о предмете разговора… могущий очень хорошо и верно судить о происходящем вокруг него, но не находящий к тому времени за помышлениями о еде, питье и т. п.»