С 1913 г. число перевозок между округами, в том числе встречных, должно было лишь вырасти, поскольку было издано распоряжение сократить до 25–30 % долю лиц, поступавших на укомплектование частей по месту призыва. Комплектовать части проживающими в данном регионе фабрично-заводскими рабочими было вовсе запрещено[597]. Все это делалось в целях сокращения влияния революционных настроений на армию.
В 1906 г. последовало разделение запаса на два разряда с тем, чтобы более молодые возраста (от 24 до 31 лет) назначать в полевые войска, а более старые (от 32 до 39 лет) – в резервные и тыловые учреждения. Эта полезная мера при имевшейся дислокации не могла фактически проводиться в жизнь, так как еще более увеличивала перевозки запасных при мобилизации: большинство резервных частей находились в центре страны, а полевые – на границах.
Явно реакционная по своей сути система комплектования войск дополнялась исключительно архаичным и ретроградским призывным законодательством. Призыву в армию как «низкокультурные» не подлежали представители свыше сорока народов Кавказа, Средней Азии и Сибири. Кроме того, правительство к началу войны готово было отменить прием в армию евреев как носителей революционных идей и разлагающего дисциплину типа поведения. Николай II по этому поводу заметил: «Я давно того мнения, что евреи – язва русской армии». Опрос командующих военными округами и высших чинов военного министерства показал, что такое мнение в вооруженных силах является превалирующим[598].
Надо сказать, что довоенное российское законодательство о воинской повинности не предусматривало значительного напряжения в использовании людских ресурсов, поскольку длительной войны не ожидалось. Поэтому царское правительство позволяло себе пренебрегать целыми категориями граждан. Призыву по мобилизации подлежали 22 возраста (в Германии – 26), существовала масса льготных категорий по семейному положению, состоянию здоровья и образовательному уровню. При этом возрастной принцип мобилизации, уже широко практиковавшийся в европейских армиях, в России был вторичен – например, запасной 38-летнего возраста призыва 1897 г. подлежал мобилизации раньше 20-летнего ратника 1-го разряда, не имевшего опыта военной службы. В этом нельзя не усмотреть пережиток рекрутчины, нацеленной на создание профессиональной, а не массовой армии.
В довоенный период в ратники ополчения отчислялись три категории льготников по семейному положению. Ежегодно льготами пользовались в среднем 48 % призывников, причем 24 % из них не подлежали отправке в боевые части и в случае войны. При этом единственные сыновья или единственные кормильцы (льготники 1-го разряда) автоматически зачислялись в ратники 2-го разряда, не подлежавшие призыву в действующую армию даже в военное время. Остальные категории льготников (вторые сыновья, младшие братья уже призванных и т. д.), если не попадали в армию по жребию, относились к ратникам 1-го разряда. Сюда же включались и запасные, достигшие 39-летнего возраста (до 43 лет). Ратники ополчения 1-го разряда могли быть призваны в действующую армию в случае войны. Однако учет в управлениях уездных воинских начальников велся в данном случае лишь запасным и ратникам 1-го разряда четырех младших возрастов. Считалось, что мобилизация более старших категорий не потребуется.
Другим коренным недостатком была существовавшая до 1909 г. крайняя пестрота в организации армии – наследие длившихся десятилетиями стихийных преобразований. Полки содержались в составе от 2 до 4 батальонов, батальоны – от 4 до 10 рот, роты имелись одиннадцати разных составов. В артиллерии существовали отдельные батареи, а также бригады 5—9-батарейного состава, в связи с чем количество артиллерий в полевых пехотных дивизиях колебалось в военное время от 48 до 72 орудий и в резервных – от 32 до 48 орудий. Отсюда и корпуса были весьма разнообразны по своему составу – от 16 до 68 батальонов, от 56 до 168 орудий и от 0 до 56 сотен и эскадронов. При недостаточном, по сравнению с европейскими армиями, состоянии пехоты развитие технических войск отставало от них катастрофически. Совершенно неприемлемым было оснащение войск тяжелой артиллерией и инженерными средствами.
Наличие во внутренних округах в основном только слабых резервных войск в значительной мере затрудняло царизму привлечение армии к выполнению полицейских функций. Для этого приходилось командировать полевые войска из приграничных округов. Наконец, содержание значительной части пехоты и конницы в западных («нерусских») губерниях (причем большинство частей имели усиленный состав) значительно увеличивало там закупки продовольствия и фуража, что, несомненно, наносило определенный ущерб исконно русским.
Работы по подготовке коренной организационной реформы стали вестись в Генеральном штабе сразу же после окончания Русско-японской войны. Идейными вдохновителями реформы стали военный министр А.Ф. Редигер, начальник Генерального штаба Ф.Ф. Палицын и обер-квартирмейстер Генерального штаба полковник (позднее – генерал-майор) Ю.Н. Данилов. Однако с увольнением первых двух в 1908 и 1909 гг. и последовавшим в 1908 г. подчинением начальника Генерального штаба военному министру воплощение реформы в жизнь легло на плечи нового министра В.А. Сухомлинова, что позже дало ему основание нескромно назвать себя «кузнецом, кующим меч»[599]. Ему достались все лавры и вся критика за произведенные изменения, а сама реформа приобрела наименование «сухомлиновской», до последнего времени характеризуемая в исторической литературе как «необдуманная», «легкомысленная» и даже «спазматическая»[600]. На деле до самого начала войны содержательную сторону всех военных преобразований определял обер-квартирмейстер Генерального штаба Ю.Н. Данилов – человек высокообразованный, педантичный, «крайне молчаливый», которого трудно было упрекнуть в легкомыслии.
Вообще, по мнению некоторых современников, именно генерал Данилов (которого нередко оценивали диаметрально противоположно[601]) в последние предвоенные годы стоял во главе стратегического планирования будущей войны. Начальники же ГУГШ (Е.А. Гернгросс, Я.Г. Жилинский, Н.Н. Янушкевич), ставшие при В.А. Сухомлинове, по словам бывшего профессора Академии Генштаба генерал-майора Б.В. Геруа, «простой канцелярской единицей», «мелькали как метеоры, не оставляя в памяти никакого следа»[602]. Служебные интересы Данилова и Сухомлинова, очевидно, серьезно не пересекались, судя по тому, что последний ни разу даже не упомянул Данилова в своих мемуарах.
Журналы заседаний Совета государственной обороны и входивших в него комиссий показывают, насколько сложно вначале шло обсуждение предстоявших реформ[603]. Многие участники заседаний отстаивали незыблемость 4-батальонных полков в пехоте, 8-орудийных батарей и прочих «традиционных» для армии институтов, от которых пришлось отказаться только в 1915 г. Такая позиция многих членов СГО встречала полную поддержку Николая II, который, по словам В.А. Сухомлинова, «в последнее время… выражает тяготение к старине и упорство»[604]. После сессии СГО в 1907 г. он выразил удовлетворение тем, «что не будет никакой ломки, и не предложено упразднять четвертые батальоны, с которыми армия сжилась в течение 40 лет»[605]. Правда, в последние предвоенные годы царь смягчился по ряду ключевых вопросов и уже сам отстаивал 6-орудийную батарею, получив радикальное предложение командующего войсками Варшавского округа сократить ее до 4 орудий («Нет, самый нормальный состав батареи – 6-орудийный»)[606]. Тем не менее реально ничего не изменилось.
Традиционализм, однако, не был главной причиной пробуксовки реформ. Основным препятствием на пути коренного переустройства армии, как и в предыдущие десятилетия, оставался большой бюджетный дефицит государства, требовавший не увеличения расходов в военной сфере, а наоборот, их существенного сокращения. Большое значение в распределении военных расходов в предвоенный период сыграло стремление царского правительства восстановить чрезвычайно дорогостоящий военно-морской флот, понесший катастрофические потери в Русско-японской войне. Дискуссии по поводу распределения средств между военно-сухопутными силами и флотом приобрели острые формы и поначалу окончились не в пользу сторонников армии. Великому князю Николаю Николаевичу, который отстаивал ее интересы, это стоило поста председателя СГО и значительного удаления от царя[607]. Улучшение финансирования военных программ началось лишь в 1910 г., по мере назревания большого европейского кризиса. Причем иногда Государственная дума сама выступала с инициативами по увеличению расходов на армию.
Еще в 1906 г. военному министру удалось провести меру по сокращению сроков военной службы до трех лет в пехоте и четырех лет в остальных родах оружия. Это значительно увеличивало резерв обученного запаса. Вместе с тем он сумел добиться повышения государственных расходов на бытовое содержание армии почти на 40 млн рублей в год. В частности, предусматривалась существенная прибавка жалованья унтер-офицерам и незначительная – рядовым; повышена была ежедневная норма отпуска мяса и сала; приняты меры по улучшению снабжения солдат постельным и вещевым имуществом, а также обувью. А.Ф. Редигер учредил даже отпуск нижним чинам носовых платков, «чтобы показать, что дается не только то, чего требовали в войсках, но и такая роскошь, о которой сами солдаты даже и не думали»