Византийцы только тогда вели решительный бой, если противник действовал неправильно, двигался в беспорядке, если медлил в стрельбе и отступал в лагерь, не наблюдая при этом порядка. При таких обстоятельствах небольшая кавалерийская часть, пользуясь случаем, врывалась в неприятельские ряды и увеличивала беспорядок; но и при таких условиях решительный бой никогда не велся с должною силой.
Сражение при Даре (530 г. после Р. X.) может дать ясное понятие о тактическом искусстве эпохи в руках самого талантливого из генералов ее – Велизария.
Персы собрали 40 000 войска у Низиба и двинулись к Даре с намерением осадить ее. Велизарий имел в Даре 25 000 войск, пехоты и конницы, совершенно упавших духом и в которых не было ни порядка, ни устройства, ни дисциплины. Он решился ожидать атаки персов перед Дарою, выстроив, в расстоянии полета стрелы из города, на совершенно открытой и ничем не пересеченной местности укрепленную позицию с несколькими выходами для производства вылазок.
Вся пехота и конница византийцев была поставлена за укреплениями, на обоих флангах было расположено значительное количество кавалерии союзников и федератов, в том числе на левом фланге 300 герулов под начальством Фараса; 600 массагетских конных лучников стали во входящих углах укрепленной позиции, но впереди укреплений.
Персы, подойдя к позиции со стороны Низиба, построились против византийцев в глубокую линию с резервами, но к атаке не приступали, ограничившись легкою стычкою против левого крыла Велизария.
На следующий день персы притянули еще 10 000 человек из Низиба, так что теперь они были вдвое сильнее византийцев, но боя все-таки не произошло, и весь день прошел в переговорах. Так как последние оказались бесплодными, то, наконец, на третий день намеревались решить дело мечом или луком.
Перед сражением Велизарий держал речь солдатам, которую можно было понимать различно, или что он желал указать своим солдатам, как легко им ворваться с мечом в руках в персидские толпы, или что он старался уничтожить в них страх, будто персы, бросившись в атаку, могут принудить их к рукопашному бою. Без сомнения, последнее и имел в виду Велизарий; при тогдашнем состоянии пехоты такое ободрение было вполне уместно.
Персидская армия выстроилась в две линии, имея сзади еще резерв, составленный из отборных войск, так называемых бессмертных. Персы решили атаковать после полудня, чтобы помешать обеду римлян и тем произвести на них неблагоприятное впечатление.
В полдень первая линия персов пришла в движение; в расстоянии выстрела из лука она остановилась и открыла перестрелку. Пехота Велизария, сложив копья, взялась за луки и отвечала: передние шеренги стреляли прицельно, задние навесно, причем ветер, дувший в лицо персам, увеличивал действенность их стрельбы. Истощив запас стрел, персы двинулись в атаку и вскоре атаковали оба фланга укрепленной позиции, где при содействии второй линии имели успех; затем ворвались в укрепления и опрокинули вместе с пехотой также и вербованную византийскую кавалерию, подкреплявшую ее. При стремительном преследовании персы не имели резерва, на случай атаки со стороны не опрокинутых еще византийцев. Этим воспользовался герул Фарас, который при содействии массагетских лучников, бывших свободными, так как центр, где они стояли, никем не был атакован, бросился с боков и с тылу на персидское правое крыло и обратил его в бегство, впрочем, ненадолго, так как слабые кавалерийские части, решившие дело на этом пункте, будучи слабо поддерживаемы, не могли отважиться на дальнейшее преследование. Таким образом, правое крыло персов могло скоро устроиться.
Совершенно то же произошло на левом крыле персов. И здесь они сначала оказались победителями и взобрались на укрепления, но потом были атакованы другим отрядом массагетов и самим Велизарием со свитою и были тоже расстроены, но не в такой степени, как на правом крыле.
Хотя историки и говорят, что персы были разбиты наголову, но в действительности они расположились в Низибской области между Низибом и Дарою и продолжали тягостную для византийцев малую войну.
В войне с вандалами Велизарий имел 5000 чел. кавалерии и 10 000 чел. пехоты, но последняя ничего не сделала, хотя и была многочисленнее кавалерии. При движении через Децимум на Карфаген вся пехота, поставленная Велизарием сначала при обозе в укрепленном лагере, подошла тогда уже, когда вандалы Гелимера были разбиты при Децимуме (533). В сражении при Трикамероне (534) Велизарий имел при себе тоже только кавалерию; пехота подоспела уже к концу боя.
В сражении с готами под стенами Рима (547) Велизарий по предложению начальников пехоты притянул лучшую ее часть на поле сражения, но расположил ее позади кавалерии, между тем как остальная часть должна была вместе с римским народом составлять гарнизон города и прислуживать при метательных орудиях, поставленных на стенах. Но в конце концов пехота, выдвинутая в поле, все-таки обратилась в бегство при первой решительной атаке готов Тотилы, несмотря на храбрость ее начальников.
Велизарий, по-видимому, вовсе не опасался, что готская пехота решится произвести атаку на кавалерию, состоявшую из конных лучников, как и их союзники гунны. Готская фаланга пехоты состояла из нескольких шеренг тяжеловооруженных воинов с большими щитами, сзади за ними стояли лучники. Первые были господа и знатные, последние – бедняки и слуги.
В IX веке император Лев VI Философ старался поднять военное искусство византийцев. В изданных им правилах предписывалось построение в несколько линий, дававших возможность отделять лучшие войска, которые ставились впереди, от худших, располагавшихся сзади.
В первой линии находилось не менее четырех частей, отличавшихся названиями и назначением, а именно: курсоры, дефенсоры, плагиофилаки и гиперкерасты. Дефенсоры, составлявшие главную часть линии, назначались для поддержки рассыпанных курсоров, оставаясь сами в сомкнутом строе; гиперкерасты, или охватывающие, располагались на том фланге дефенсоров, где предполагалось легче и успешнее действовать против фланга противника; на фланге, где намеревались держаться оборонительно, помещались уступом назад плагиофилаки, или охраняющие фланг.
Вторая линия пехоты не играла никакой роли, но ее выводили потому, что некуда было ее девать.
Эти реформы не спасли пехоту от падения. Все-таки продолжали смотреть на нее как на дополнение, которое кавалерия тащит за собою и которое приходится брать, если желательно иметь кавалерию. Пришли к тому, что на пехоту и кавалерию смотрели не как на два равные рода войск, которые хотя и различны, но одинаково полезны и для полного успеха должны быть целесообразно соединяемы, – напротив, пехота отличалась от кавалерии, как худшая порода от лучшей, и потому вполне естественно, что ее изгнали в задние линии; она едва появлялась на поле сражения, несмотря на то что часто бывала многочисленна.
Полиорцетика и фортификация в эту эпоху развивались быстро, так как упадок нравственных сил и внутреннее расстройство империи греки думали вознаградить искусственными оборонительными средствами во многих видах и в огромных размерах, доведенными до крайней степени утончения и обнаруживавшими только необыкновенное малодушие. В половине VII века Калиник привез от аравитян какой-то зажигательный состав, может быть, так называемый впоследствии греческий огонь. Употребление этого состава в первый раз в 672 году при осаде Константинополя аравитянами было увенчано полным успехом, принудило аравитян снять осаду и было с тех пор значительно усовершенствовано. И в поле также греки часто усиливали расположение свое земляными окопами с валами, рвами, деревянными башнями и проч., располагая в них стрелков и метательные орудия.
Состояние военного искусства вообще в Византийской империи весьма хорошо изобразил Гиббон. «Теория военного искусства, – говорит он, – была известна грекам во времена Юстиниана и Маврикия так же хорошо, как и римлянам во времена Юлия Цезаря и Траяна. Искусство выделки оружия, построения и употребления морских судов, метательных орудий и военных машин, укреплений, атаки и обороны городов – стояло очень высоко. Арсеналы были наполнены всякого рода оружием; строй и боевые порядки войск и всякого рода военные стратагемы или хитрости были тщательно изучаемы в сочинениях древних времен греков и римлян. И при всем том варвары постоянно и везде побеждали греков, потому что, при крайнем нравственном упадке их, все эти внешние, пустые формы, без надлежащего одушевления, были как тело без души».
Теоретические трактаты по военному искусству как обобщение тех идей, которые культировались великими полководцами, в области которых выразился весь гений народов классической древности, завещавший нам плоды своего военного творчества, должны были со временем появиться.
Первые попытки к обобщениям, к выяснению сущности военных явлений (принципов) встречаются даже у Геродота, потом у Фукидида, Полибия, Ксенофонта и других. Но затем появляется целый ряд специальных сочинений по военному искусству, стремящихся выяснить его основы и способы применения их на воине. К таким относятся сочинения Фронтина, Полиена, Вегеция, Оносандра, императоров Маврикия и Льва Философа и др.
Сочинение Фронтина (к концу I – в начале II века по Р. X.) «Stratagematicon libri tres, Strategicon liber unus» в четырех книгах в целом ряде примеров выясняет действия войск перед боем, разбирает вопрос об атаке и обороне городов, о значении нравственного элемента на войне; а также вопрос о военных хитростях (стратагемах).
Арриан Никомидийский (117–183 г. по Р. X.) в числе многих сочинений составил два трактата по тактике.
Полиен Македонский (101–180 г. по Р. X.) известен сочинением такого же содержания, как Фронтиново, т. е. «О стратагемах и хитростях военных». Он был ученый, но не военный человек, а потому его обширное сочинение, вследствие меньшей систематичности в выборе примеров, должно быть поставлено ниже труда Фронтина.