Шефу Кабардинского мушкетерского полка, генерал-майору Гулякову, так успешно действовавшему в Джарской области, приказано было, с тремя батальонами вверенного ему полка, идти на сопредельных джарцам самухских беков, привести их в повиновение, обложить данью, по примеру Джарской провинции, и вместе с тем отыскать удобное место для переправы через реку Куру, которая от Тифлиса имеет весьма крутые берега и требует заблаговременного заготовления переправы.
Установивши прочную переправу с левого берега, главнокомандующий думал сам двинуться по правому из Шамшадили и прежде всего для покорения Ганжи, так как Джевад-хан примирился с враждовавшим против него Ибрагим-ханом Шушинским (Карабахским) и в залог дружбы получил от него в подарок две медные пушки. Союз этот, усиливая ганжинского хана, был вреден для наших интересов тем более, что поведение Джевад-хана и без того было всегда враждебно России.
Имея около пятидесяти лет от роду, Джевад был человек в высшей степени хитрый и коварный, но умный, находчивый и острый, обладавший даром слова и славившийся между соседями как ловкий политик, умевший всегда выйти из затруднительного положения. Во время похода графа Зубова в Персию Джевад-хан сдал Ганжинскую крепость русским войскам без всякого сопротивления и присягнул на подданство русской императрице. Потом, когда наши войска оставили край, Джевад не признавал этого подданства и содействовал Баба-хану в его нападениях на Грузию.
Ганжинский хан первый принял к себе царевича Александра и, обещая посвятить на услуги ему всю свою жизнь, содействовал распространению в Грузии возмутительных писем царевича[170]и писал всем соседним ханам, прося их оказать помощь детям царя Ираклия к освобождению Грузии от власти русских. Когда же все эти старания оказались неудачными, то, по сношении с джаро-белоканцами, Джевад отправил к ним царевича Александра и оказывал ему там денежное пособие.
Всегда враждебный Грузии, ганжинский хан, несколько лет тому назад, вывел в свои владения до 2000 шамшадильских татар и армян, но едва только князь Цицианов приехал в Тифлис, как Джевад прислал к нему своего чиновника с просьбою принять его под свое покровительство. Соглашаясь на просьбу, главнокомандующий требовал, чтобы хан прислал в аманаты одного из своих сыновей. «Исполнение сего требования моего, – писал князь Цицианов[171], – почту я истинным знаком чистосердечного вашего доброжелательства, и тогда, по собственным словам вашим, не будет никакого различия между Ганжею и Грузией».
Этого только и боялся Джевад-хан, не высылавший аманата и прервавший начатые переговоры. Частые сношения тифлисских жителей с Ганжею давали возможность узнать, что Джевад не только не думает о покровительстве, но, напротив того, приготовляется к обороне. Запасы боевых снарядов, свозимых в крепость, сношения с Баба-ханом, от которого, по собственным словам хана, он получил милостивый фирман, – все это подтверждало справедливость слухов о двуличии хана и его нерасположении к России. Джевад-хан и сам сознавал, что поведение его хорошо известно русскому правительству, и потому, предвидя грозу, он еще далеко до начала военных действий учредил разъезды со стороны Грузии и удалил от границ армян, зная их расположение к России.
Пользуясь тем, что эриванский хан склонялся на наши требования и что бакинский хан в то же время искал подданства России, князь Цицианов деятельно готовился к экспедиции в Ганжинское ханство. Он приказал двум полкам: Нарвскому драгунскому и 9-му егерскому – ринуться с Кавказской линии в Грузию[172] и сделал распоряжение о сборе из Демурчасал, Борчалы и Казах по 100 человек конных татар, которым приказано было иметь с собою провианта на шесть недель[173].
Пред самым, однако же, движением к Ганже князь Цицианов был задержан на некоторое время лезгинами, появившимися со стороны Карталинии. Хотя для охранения границ от набегов лезгин и было предложено горийскому и душетскому предводителям дворянства собрать стражу из местных жителей, но стража эта оказалась недостаточно бдительною. Приказание очистить и сделать удобопроезжей дорогу, идущую от Гори до Цалки, для свободного доставления провианта в Цалку, на продовольствие Кавказского гренадерского батальона, долженствовавшего там расположиться, было поводом к столкновению нашему с лезгинами, ворвавшимися в Грузию со стороны Ахалциха.
Отправленный для очистки пути капитан-исправник Енохин, с 108 рабочими грузинами, 10 егерями и 9 казаками[174], был атакован лезгинами 12 июня, в двадцати верстах не доходя до селения Цалки. Команда рабочих была рассеяна, и сам Енохин, спасшийся с 6 казаками и проскакавший в три часа 70 верст, дал знать о том, в тот же день в 10 часов вечера, полковнику Цеханскому, прибавив, что лезгины следуют правым берегом реки Куры, вверх к деревне Ховли. В ту же ночь из города Гори был послан отряд, из 2 унтер-офицеров, 30 рядовых и 10 казаков, под командою штабс-капитана Борднова. Переправясь через Куру, на турлуках, или надутых мехах, отряд не отошел еще 3 верст, как полковник Цеханский получил известие, что та же самая партия лезгин, миновав селение Ховли, перешла уже к селению Карели, где находилась одна рота. Не имея более в своем распоряжении таких людей, которые могли бы быть отряжены для составления другого отряда, так как весь остальной гарнизон, бывший в Гори, занимал главные посты и караулы, полковник Цеханский возвратил штабс-капитана Борднова с командою и приказал ему следовать к селению Карели. Сам же с пятью казаками поскакал к тому же селению левым берегом Куры и, переправившись чрез нее вплавь против селения Карели, нашел дело уже конченым.
Капитан Секерин, стоявший с ротою в селении Карели, увлекшись тем, что лезгины отбили обывательский скот, и не зная о многочисленности неприятеля, решился преследовать его. У Секерина недоставало той сдержанности начальника, которая необходима каждому при действии в местах лесистых, гористых и вообще в таких, где местность на каждом шагу может скрыть неприятеля и доставить ему закрытие. Излишнее увлечение в таких случаях всегда бывает пагубно; так было и теперь. Пройдя со своею ротою, состоявшею только из 44 человек, и 15 казаками не более 7 верст от селения, он окружен был со всех сторон лезгинами и при первом неприятельском выстреле ранен. Принявший команду поручик Регульский 1-й, пользуясь местоположением, дрался отчаянно и два раза прогонял неприятеля к лесу. При последней удаче он повторил ошибку своего предместника: увлекшись идеею о преследовании, он двинулся еще вперед и, после 3-часового упорного сражения, сделался жертвою чрезмерной своей храбрости и неопытности. Нижние чины, потеряв всех офицеров, расстроились, и 35 человек осталось на месте.
Партия лезгин двинулась обратно к Ахалциху. Князь Цицианов назначил генерал-майора князя Орбелиани начальником кордона от Сурама до Цалки, с приказанием: вызвав и собрав охотников из князей и дворян грузинских, преследовать лезгин и непременно выбить их из пределов грузинских. Реджиб же пашу Ахалцыхского, через владения которого прошли лезгины, главнокомандующий приглашал содействовать в этом и не пропускать больше лезгин через свои владения, если желает сохранить союз и на самом деле доказать, что исполняет повеления дружественной нам блистательной Порты Оттоманской.
Генерал-майор князь Орбелиани, соединивши девять рот 9-го егерского полка[175], две роты Кавказского гренадерского полка, 135 казаков Щедрова 2-го полка с 14-ю орудиями, преследовал лезгин, ворвавшихся в границы верхней Карталинии, вместе с ними зашел в пределы ахалцыхские и 3 июля остановился лагерем при озере Табискуры. Отсюда он отправил к ахалцыхскому Реджиб-паше письмо князя Цицианова и свое собственное, в которых требовал его содействия к изгнанию лезгин из Ахалцихской провинции.
Паша отвечал, что он готов исполнить просьбу, если наши войска оставят ахалцыхские пределы и возвратятся обратно в Карталинию. Генерал-майор князь Орбелиани отступил и остановился лагерем при Цра-Цкаро, в грузинских границах, и там ожидал исполнения обещаний Реджиб-паши Ахалцыхского.
Отражая нападение лезгин со стороны Ахалциха, приходилось в то же время отражать их и со стороны Дагестана и наказать джарцев, хотя и не принимавших личного участия в этом нападении, но нарушивших заключенное с ними условие. Еще прежде того князь Цицианов нашел нужным напомнить джарцам о их неверности и требовать исполнения данных ими обязательств.
«Неверный народ! – писал он им[176]. – Бесстыдные люди! Долго ли вы будете еще от меня требовать невозможного? И желаете начать невыполнением одной из статей постановления, прося и беспокоя меня чрез генерала многажды. Неужто думаете вы, что вы затем в подданство великого нашего государя императора приняты, чтобы не держать слова данного? Вы должны выкупать ясырей и до сих пор не выкупаете, все откладываете и еще смеете просить увольнения от оного! Неужто вы забыли, что вы 80 лет бедную Грузию разоряли и брали то, что хотели, а не по 100 руб. Короче сказать, если вы через месяц не выкупите, то увидите, что я сделаю и с ясырями, и с вами. Я презираю дагестанских мулл, которые за вас, российских подданных, ходатайствуют, и оставаться будут без моего ответа, как и сей просивший за вас. Кто силу в руках имеет, тот со слабым не торгуется, а повелевает им».
Джарцы не только не отвечали на это воззвание, но выказали новые неприязненные действия против России.
Лезгинская хищническая партия до 1000 человек, пройдя из Дагестана между деревнями Джарами и Катехами, 9 июля, в 2 часа пополудни, переправилась через реку Алазань, в скрытом месте, верстах в шести пониже лагеря тифлисского батальона, и, прокравшись лесом и камышами, напала на передовой пикет Кабардинского мушкетерского полка, бывший в числе 20 человек, при унтер-офицере. Встретив сильное сопротивление, хищники разделились на две части: одна возвратилась обратно за Алазань, а другая, составившаяся из самых доброконных, числом до 800 человек, напала на табун Кабардинского же полка, где также была встречена ружейными выстрелами и сильным сопротивлением команды, прикрывавшей табун