Болезнуя сердечно о жертвах, принесенных упорством Джевад-хана, и сожалея о собственной его и сына его участи, уверен я, что попечительность ваша о раненых сохранит для империи и воинов ее и новых подданных. Одобряя требуемую вами от Шерим-бека выдачу укрывшихся у него двух сынов Джевад-хана, нужным почитаю, чтобы они отправлены были на житье внутрь России, где найдут они и безопасность, и безнуждное содержание, что и представлю вашему распоряжению.
В переписке своей с вами хан ганжинский упоминает о чиновнике персидском и персидских войсках, при нем находившихся; буде таковые окажутся, небесполезно было бы удалить их от театра операций ваших, и вообще оставляя обывателей в жилищах их, переселять служащих в войсках ханов по сю сторону Кавказских гор.
Случившееся с Ганжею и порученное генерал-майору Гулякову наказание Джарской провинции, за вероломство ее, покажут достаточно народам страны сея, чего они ожидать имеют и от милосердия россиян, и от прощения (?) их за несоблюдение доброй веры и невыполнение обещанного. Я не сомневаюсь, что, обратясь теперь на Имеретию, не совершили бы вы с равным успехом присоединения царства сего к Российской империи. Устроив же, чрез побережные владения Мингрелии, сообщение с Тавридою, свяжете весь сей край крепчайшим узлом с метрополиею, и тогда исчезнут все препятствия, наносимые поясом Кавказских гор, ущелья коих служили доныне единственным путем.
Разные отношения ваши, на имя государственного канцлера писанные, мне поднесены были. Известие о делах персидских, между оными находящееся, вам от генерал-майора Завалишина доставленное, заслуживает особливое внимание и показует, что чем быстрее будет течение происшествий, имеющих покорить Российской империи страны, орошаемые Курою и Араксом, тем благонадежнее успех сих предприятий наших. Деятельность ваша и усердие служат мне залогом, что вы не упустите воспользоваться обстоятельствами, нудящими ныне Баба-хана пещись о сохранении собственной его власти и сокровищей, и тем самым отвлекающим внимание его от Адербейджана и областей, по западному берегу Каспийского моря лежащих, чтобы довершить предначатое и постановить в крае сем твердую ногу, прежде нежели владетель сей в состоянии будет представить тому препоны. Если для совершения оного потребным найдете вы усилить себя войском и денежным пособием, донесите мне о том и будьте уверены, что все, что возможно, вам доставлено будет без отлагательства».
Устроивши в Елисаветполе временной лазарет для раненых, для лечения которых выписаны были доктора из Тифлиса, и оставивши в Елисаветполе шефа 17-го егерского полка, полковника Карягина, с полком для обороны как крепости, так и всего владения[210], сам князь Цицианов спешил в Тифлис для окончания переговоров с Соломоном II, царем Имеретинским.
Глава 10
Принятие Имеретин в подданство России. Переговоры с царем Соломоном. Условия подданства. Присоединение Гурии к России
Пока продолжалась неудачная поездка князя Леонидзе в Санкт-Петербург, вблизи Имеретин произошли весьма важные события: там пала Ганжинская крепость, взятая штурмом русскими войсками. Известие о падении Ганжи так потрясло соседей Грузии, что большая часть ханов считала своею обязанностью отправить посольства к князю Цицианову с разными заявлениями, преимущественно выражавшими кротость, смирение и кажущуюся готовность исполнить желание русского правительства. В числе озадаченных падением Ганжи был и имеретинский царь Соломон, еще более струсивший, когда узнал о приближении Кавказского гренадерского полка к границам его владений и получил известие, что сам главнокомандующий в непродолжительном времени прибудет в Сурам, находившийся всего в 50 верстах от границ Имеретин. Хотя поездка князя Цицианова и не состоялась, но одно только обещание побывать в Сураме имело уже значительное влияние на ход дела. Соломон стал теперь прибегать к помощи всех, кого только мог привлечь на свою сторону, и приискивать таких лиц, которые могли бы заступиться за него и замолвить доброе слово князю Цицианову[211]. Многие грузинские князья были употреблены для этой цели царем Имеретинским, и нельзя сказать, что безуспешно, потому что главнокомандующий не отвергал их исканий. По просьбе задобренных Соломоном лиц князь Цицианов вошел как бы насильно в переписку с князем Кайхосро Церетели, первым любимцем и сардаром царя, которому, под видом откровенности, писал, что получил повеление силою покорить Имеретинское царство. Главнокомандующий раскрывал перед Церетели всю гибель, которую готовит себе Соломон своим упорством, и все благополучие и блаженство, которого он может достигнуть обратным поведением и чистосердечным раскаянием.
«Должен вам сказать, – писал князь Цицианов Кайхосро Церетели[212], – что буря угрожает Имеретин с севера, но она может отвращена быть одною покорностью его высочества царя Соломона имеретинского, и тогда все будет окончено миролюбив, воссияет солнце яснее прежнего над царством Имеретинским; тогда царствование царя Соломона имеретинского не помутится ни на единый час его жизни, которая и сединою украсится на его безвредном престоле, в чем Бога живого беру в поручительство.
Наконец, не должен утаить перед вашим сиятельством и того, что нужнее всего его высочеству закрыть уши от здешних грузинских беспокойных вестников и не ставить себе грузинских царевичей примером, ибо девять совместников к грузинскому престолу на пагубу разоренной земли и древней по православию оставить было не можно, хотя мера сия противна была человеколюбивому и милосердому сердцу его императорского величества всемилостивейшего государя моего, хотя мера сия есть противоречуща правилам Всероссийской империи, не прикосновенным коварству и обманам».
Письменные переговоры не мешали другим, веденным изустно. Шестидесятилетний грузинский князь Георгий Абашидзе, до самой присяги имеретинского царя, не сходил с лошади, поминутно ездя в Кутаис и обратно, для изустных переговоров с обеими сторонами. Он был тестем князя Церетели, и потому употреблен князем Цициановым для переговоров. Соломон говорил, что если будет удостоверен, что останется царем, тогда он согласится на все условия. Главнокомандующий в ответ на это требовал, чтобы царь к приезду его в Сурам выслал князя Кайхосро Церетели с поздравлением о взятии Ганжи и с полномочием вести переговоры о подданстве.
– Если Соломон II, – говорил князь Цицианов, – согласится на все статьи, ему предлагаемые, и сохранит обязанности верноподданного, то я обещаю, по обычаю азиатскому, поклясться в том, что он останется царем.
Таким образом, вместо того чтобы овладеть Имеретиею силою оружия, дела принимали такой оборот, что она могла быть присоединена к России путем мирных переговоров и незначительною уступкою с нашей стороны, то есть оставлением Соломона царем Имеретинским. Князь Цицианов находил в таком оставлении даже некоторую выгоду для России. По его мнению, «оставляя царей, при мнимом их царстве, в совершенном подданстве России, на условиях, выгоды ей доставляющих, империя ограждается от издержек, требуемых введением российского правления».
Предпочитая добровольную уступку и согласие всякому приобретению с боя, главнокомандующий весьма охотно принял имеретинских послов, князя Кайхосро Церетели и князя Сехния Цулукидзе, прибывших в город Гори поздравить князя Цицианова от имени царя с одержанною им победою[213]. Представленное ими письмо Соломона заключало в себе также поздравление вместе с упреками о том, что Цицианов не известил его «о столь знаменитой победе, в коей как по единоверию, так и по преданности к России» он принимает столь живое участие. В конце письма царь говорил, что присланные им князья передадут изустно все его мнения и желания.
Сколько ни неудобен этот азиятский обычай вести переговоры изустно, но так как он был повсеместно принят, то князь Цицианов должен был на него согласиться и начать переговоры. Посланные объявили, что Соломон желает вступить в подданство России, с тем, однако же, чтобы остаться царем и чтобы была оставлена в его владении Лечгумская область, отнятая им у Дадиана Мингрельского. Согласившись на первое, князь Цицианов не соглашался на второе. Это вызвало длинный, упорный разговор с обеих сторон, кончившийся тем, что посланные объявили невозможность вести переговоры далее, не будучи уполномочены согласиться на возвращение Лечгума князю Дадиану.
Они просили, чтобы главнокомандующий отправил вместе с ними своего чиновника к Соломону, обещаясь, со своей стороны, оказать полное содействие и старание к удовлетворительному окончанию переговоров[214]. По выбору главнокомандующего, поручик лейб-гвардии Преображенского полка и камергер граф Воронцов[215], со свитою, отправлен был к царю Соломону.
Он вез с собою проект прошения Соломона к императору Александру, в котором заключались условные статьи подданства, и получил приказание, не соглашаясь на перемену в них ни одного слова, возвратиться непременно через 15 дней, то есть к 24-му марта[216].
Посылка эта должна была окончательно решить вопрос о том, вступят ли русские войска в Имеретию дружелюбно или с мечом в руках.
«Твердость сего молодого офицера, – доносил князь Цицианов [217], – исполненного благородных чувствований и неустрашимости беспримерной, рвение к службе вашего императорского величества и желание отличиться оным удостоверяют меня, что поездка его будет небезуспешная». К сожалению, надежда эта не подтвердилась. Несмотря на неоднократные требования аудиенции у царя, граф Воронцов едва мог того добиться. 20 марта пополудни он был призван, наконец, к Соломону и, после долгого разговора, получил в ответ, что царь