не может подписать пункты, обозначенные в прошении, а желает просто присягнуть на верность государю императору без всяких пунктов[218]. Граф Воронцов отвечал, что одного без другого принять не может. Соломон хотел писать князю Цицианову о причинах, побудивших его прийти к такому решению, но граф Воронцов отказался принять это письмо для доставления и объявил, что после этого и главнокомандующий ни в какие переговоры с ним не вступит. Имеретинский царь отвечал, что, сознавая свою трудность борьбы с Россиею, он все-таки не может подписать условия, выполнить которые он не в состоянии.
«Не нужно изъяснять мне вашему сиятельству, – писал граф Воронцов, – сколько я огорчен тем, что посылка моя сюда была неудачна, но, видно, Богу угодно истребить род Багратионов, везде, где оный ни находится».
Получивши сведения об отказе Соломона подписать условия, князь Цицианов потребовал к себе находившегося в Тифлисе князя Леонидзе, как для личных с ним переговоров, так и для отправления его к царю с самым решительным требованием, за которым должно было последовать вступление наших войск в Имеретию.
Человек слабого характера, Соломон находился во власти некоторых князей, вертевших им по своему произволу. Не в силах будучи избавиться от их влияния, Соломон не мог решиться на вступление в подданство России против воли советников, верных ему только до тех пор, пока царь действовал в их духе и сообразно их видам. Привыкшие к произволу и своеволию, они, естественно, не желали вступать в подданство России, а род феодального правления в Имеретин был причиною того, что царь очень часто не имел власти над князьями и был бессилен заставить их исполнить свою волю, если она была несогласна с их видами. В таких случаях князья отлагались от власти царя и объявляли себя независимыми, «а потому нужным я счел, – писал князь Цицианов в одном из своих донесений[219], – перед вступлением в Имеретию отправить авангард из золота и серебра, для прельщения, считая, что, может быть, сим средством дружелюбно можно будет вступить в оную».
Одновременно с этим князь Леонидзе получил ноту[220], в которой главнокомандующий писал, что неудачные переговоры графа Воронцова с царем относительно условий, служащих основанием вступления в подданство России имеретинского царя, заставили его решиться прибегнуть к силе и оружием достигнуть того, чего нельзя было достичь переговорами. Он указывал Соломону, что для избежания от гибели ему нет другой дороги, как та, чтобы безусловно согласиться на предложения, ему делаемые, и вступить в подданство России со всем своим царством. Для исполнения последней цели князь Цицианов приглашал Соломона выехать на границу с несколькими князьями для свидания с ним и личного заключения условий. Для доставления окончательного ответа князю Леонидзе дано было восемь дней срока, считая тут проезд в Кутаис и обратно. В случае согласия Соломон должен был выслать для встречи войск одного из самых почетнейших князей и выставить на пути 200 волов, для перевозки тяжестей, за которых обещана плата по 1 руб. 50 к. за вола.
«Князь Цицианов, – говорилось в ноте, – не может умолчать о том, что, зная, сколь великое влияние имеют князья имеретинские в советах царских, с прискорбием провидит, что они, противными сему предложению советами, разлучают себя навеки с своим отечеством, где родились и выросли».
Чтобы склонить князей на свою сторону, отправлен был в Кутаис, вместе с князем Леонидзе, грузинский князь Георгий
Абашидзе с тайными предложениями, заключавшимися в обещании денег тем лицам, которые будут способствовать благоприятному исходу переговоров.
Сколь настойчиво ни были ведены переговоры с имеретинским царем, они не могли принять благоприятного для нас исхода до тех пор, пока были бескорыстны. Князь Абашидзе с 10 000 рублей изменил ход переговоров; он подкупил некоторых лиц, приближенных к Соломону и имевших влияние на дела. Неудачная поездка князя Леонидзе в Санкт-Петербург, решительное требование князя Цицианова и, наконец, советы подкупленных лиц заставили царя согласиться на свидание с главнокомандующим[221].
«Я поспешаю, – писал Соломон[222], – лично вас видеть в назначенном вами месте и объявить изустно всю мою мысль и тайну сердца моего с чистою, безковарною душою и тогда отдам себя со всею моею возможностию в вечное рабство его императорскому величеству и поручу себя и царство мое отеческому благопопечению вашему».
Князь Цицианов тотчас же отправился в селение Вахань, последнее на границе Грузии, и приказал отрядить туда же из Сурама комплектную роту 9-го егерского полка, с одним орудием. Царь Соломон прибыл сначала в крепость Чхери, а потом в деревню Леговани, бывшую в семи верстах от места пребывания князя Цицианова.
16 апреля, пополудни, последовало первое свидание, которое было, однако же, безуспешно, точно так же, как и следующее за тем 19 апреля, в открытом поле, при урочище Елазнаури. Приехав с назначенным числом свиты с обеих сторон, договаривающиеся, после весьма продолжительного совещания, не пришли ни к чему. Главным предметом недоразумений была Лечгумская провинция, которую Соломон не соглашался уступить князю Дадиану Мингрельскому. Имеретинский царь просил, прежде окончания переговоров, позволить ему составить совет. Получив это разрешение, он устранил себя совсем от переговоров и прислал, вместо себя, депутатами князя Цулукидзе и двух князей Церетели, из коих один был салтхуцес, а другой сардар. Доверенные просили оставить Лечгумскую провинцию за Имеретиею. Главнокомандующий не мог согласиться на просьбу, так как провинция эта оставлена была уже у мингрельского владельца по последнему заключенному с ним договору. На этот раз переговоры были также безуспешны и окончательно прерваны. Прощаясь с Соломоном, князь Цицианов объявил ему, что, «к сожалению, видит себя в необходимости иметь с ним уже другого рода свидание, то есть на ратном поле со шпагою в руках»[223].
На следующий день, 20 апреля, рота егерей с орудием под начальством подполковника князя Эрнстова, заняла ближайшую имеретинскую деревню Серабно, в трех верстах от Вахани, где были тотчас собраны все крестьяне, вместе с их помещиком, и приведены к присяге на верность России. В то же самое время генерал-майор Тучков, следовавший уже в Имеретию, с 19 апреля, с своим Кавказским гренадерским полком[224], получил приказание с двумя батальонами этого полка ринуться с того места, где застанет его приказание, на картахскую дорогу, ведущую в Имеретию, и расположиться лагерем на границе Грузии с Имеретиею. Отсюда послать в соседние имеретинские деревни сильный отряд, для склонения обывателей к присяге на верность России. Полковник Козловский, посланный Тучковым, с успехом выполнил данное ему поручение.
Занятие имеретинских деревень и новое старание князя Абашидзе, посланного главнокомандующим для переговоров, под предлогом прощания с зятем и успевшего видеться с царем, заставили последнего решиться на возобновление свидания. Соломон отправил тех же трех депутатов с письмом к князю Цицианову, в котором писал, что готов все сделать по предложению главнокомандующего; готов присягнуть на подданство России, но просит, чтобы по смерть был оставлен царем Имеретин и чтобы Лечгум, как главная причина прекращения переговоров, не был передаваем во власть Дадиана Мингрельского, пока имеретинский царь не представит доказательств на право владения этою областью и пока не последует на то высочайшей резолюции.
Уверяя всем, что было для него свято, что Лечгум всегда принадлежал Имеретин, а не Мингрелии, Соломон в том же письме приложил письменные условия, на которых полагал войти в подданство России. Обещая поступать во всем не иначе как «по приказанию и спросу» главнокомандующего, имеретинский царь просил оставить его самовластным правителем народа, предоставить ему суд и расправу; награждение и наказание его подданных; просил, чтобы русские войска, которые будут находиться в Имеретии, исполняли все его приказания и, наконец, чтобы власть русского правительства не простиралась на Гурию[225]. Относительно царевича Константина имеретинский царь предоставлял на волю главнокомандующего или оставить у него, или взять к себе, но в последнем случае не требовать от него возвращения имений царевичу. Князь Цицианов отвечал, что относительно царевича Константина он объяснил уже свои виды уполномоченным царя и не имеет надобности излагать письменно; все же остальные пункты, предложенные Соломоном, могут быть постановлены согласно с желанием царя Имеретинского[226].
В полдень 23 апреля Соломон назначил свидание с главнокомандующим, для принятия присяги и подписи трактата подданства, но при непременном условии, чтобы о Лечгуме было написано так, как он просил. Князь Цицианов писал Соломону, что он удивляется требованиям его о Легчуме и тем более после последнего письма, удовлетворяющего пользам и желаниям царя.
«Итак, – писал главнокомандующий[227], – с прискорбием я вижу, что вам неугодно согласиться ни на что, ибо присланные депутаты привезли ко мне ваше писание, требующее от меня оного письма, и когда я, против желания моего на то согласись, отправил, то вы изволите делать новые требования ваши о перемене статьи; после сего я отдаю на собственный вашего высочества справедливый суд: можно ли надеяться конца, коль требования столь часто переменяются? Со всем тем посылаю, по требованию вашего высочества, пункты, прося о решительном ответе, для чего отправляю сиятельного князя Егора Абашидзе».