Трудно было, однако же, предположить, чтобы каким-нибудь средством, кроме силы, возможно было занять эту крепость. Получая большой доход от пристани, турецкий начальник не мог согласиться уступить Поти за какой-нибудь подарок и тем добровольно лишиться ежегодного своего дохода. Таким образом, не имея возможности безотлагательно занять Поти и тем обеспечить продовольствие войск, князь Цицианов не решался вводить их в Мингрелию и Имеретию. Он ожидал прибытия Белевского полка из Тавриды Черным морем, полка, обеспеченного до некоторой степени продовольствием и назначенного императором Александром как для усиления войск, находившихся в Грузии, так и для облегчения князя Цицианова, затруднявшегося посылкою войск по непроходимости имеретинских и мингрельских дорог.
Одновременно с отправлением полка решено было отправить из черноморских наших портов в Поти провиант и один морской батальон, но только тогда, когда он будет потребован князем Цициановым.
Последний, имея высочайшее повеление относительно Поти и опасаясь, чтобы царь Имеретинский, пользуясь отсутствием войск, не возобновил своих действий против Дадиана, отправил в Имеретию и Мингрелию статского советника Литвинова, как для исполнения предположений нашего правительства относительно Поти, так и в качестве посредника или примирителя Дадиана с царем Имеретинским. С Литвиновым был отправлен майор Исаков и пятьдесят гренадер при офицере[238]. Литвинов получил от князя Цицианова полномочие обещать начальнику потийского гарнизона от 5 до 8 тысяч рублей за то, чтобы он, под видом погони за неприятелем, вышел с гарнизоном и оставил крепость на неделю. Тогда Литвинов должен был занять ее нашими 50 гренадерами, усилив их мингрельскими войсками, которых и потребовать на этот случай от Дадиана.
Что касается второго поручения, то Литвинов должен был стараться о превращении раздоров между царем Имеретинским и владетелем Мингрелии и «содержать их в согласии друг с другом» до прибытия туда наших войск[239].
В инструкции, данной Литвинову[240], говорилось, чтобы он старался о сохранении добрых отношений между царем Имеретинским и владетелем Мингрельским, так как поводом к столкновению между ними могла быть лишь одна только Лечгумская область. По секретному же письму князя Цицианова, занятые имеретинскими войсками крепости Лечгумской провинции, с принадлежащими к ним деревнями, должны были оставаться во владении царя впредь до высочайшего повеления.
Соломон между тем не замедлил доставить доказательства, что Лечгум никогда не принадлежал Мингрелии, а всегда был собственностью царей Имеретинских. Он ссылался на свидетельство истории, приводил грамоты, выданные как имеретинским царям на владение Лечгумом, так и жалованные, в свою очередь, имеретинскими царями лечгумским князьям; он указывал на построение там церквей иждивением имеретинских царей и на показание духовенства, князей, дворянства и народа не только Имеретин, но и всей Грузии, которые, по его словам, единогласно признают Лечгум принадлежащим Имеретин[241].
Решение этого спора было довольно затруднительно потому, что грамоты точно так же говорили и в пользу Дадиана Мингрельского[242], и потому князь Цицианов находил самым лучшим спор этот оставить или до приезда депутатов в Санкт-Петербург, или решить его назначением особой комиссии, которая бы, рассмотрев дело на месте, помирила спорящих.
4 июня Литвинов прибыл в Кутаис, испытавши в пути все трудности, какие были нераздельны с тамошними дорогами. Он поместился в небольшой сакле, тесной, грязной и сырой до такой степени, что с трудом мог предохранить от сырости находившиеся с ним бумаги. Большинство князей встретили его с большим почетом, приняли весьма радушно и выказывали особое внимание и предупредительность.
Через день после прибытия в Кутаис, и именно 6 июня, Литвинов имел свидание с имеретинским царем и вручил ему письма князя Цицианова. Так как свидание это, по обыкновению, происходило при всем народе, то Литвинов просил Соломона назначить ему час для переговоров, хотя бы после обеда, что и было ему назначено в тот же день. На свидании этом он объявил царю, что, будучи послан главнокомандующим в качестве посредника употребить все усилия, чтобы примирить царя с Дадианом и доставить каждому возможное удовлетворение по возникшим между ними неудовольствиям, он с этою целью сам отправится в Мингрелию на свидание с ее владетелем. Литвинов требовал, чтобы Соломон, в доказательство своей преданности к России, позаботился об исправлении дорог и немедленно приступил к заготовлению материалов для постройки казарм, чтобы войска могли иметь особые от обывателей квартиры и чтобы «тем самым предупредить все неприятности, какие по образу жизни и нравам жителей встретиться могут». Он просил Соломона исполнить обязательство относительно царевича Константина, определить пристойное содержание жене бывшего в Гурии князя Вахтанга и, наконец, чтобы пленным, взятым во владении князя Дадиана, был сделан список; чтобы такой же список был сделан и крепостям, взятым в Одишийской и Лечгумской провинциях, и оба они доставлены к нему для того, чтобы, при получении высочайшего разрешения, можно было их очистить.
– Они никогда не принадлежали Дадианову дому, – отвечал Соломон, испугавшийся слова «очистить».
– Все это решится волею его императорского величества, – отвечал Литвинов, – которого утверждение должно быть свято.
– Предав себя милосердию государя императора, – отвечал на это Соломон, – буду ожидать терпеливо своей участи.
Получивши согласие царя имеретинского исполнить все от него требуемое и устроивши несколько дела в Кутаисе, Литвинов отправился к владетелю Мингрелии. 16 июня он приехал в Одиши и тотчас же имел свидание с князем Дадианом, которому предложил исполнить секретное условие, заключенное с князем Цициановым. Дадиан отвечал, что ничего не присваивал себе после заключения условий и никакой собственности у имеретинского царя не отбирал.
– Князья крепости Загиши и Ачара вошли ко мне в подданство прежде, нежели были подписаны условия, – говорил Дадиан. – Окружность Дехвири была также занята моими войсками, а крепости Дехвири и Чквиши содержат и теперь гарнизоны царские (имеретинские). Они ничем не притесняются и находятся в совершенной свободе.
В доказательство истины показаний князя Дадиана Литвинов требовал, чтобы он приказал окружающим Дехвири моуравам пропустить транспорты имеретинского царя со съестными припасами, в которых, по словам Соломона, люди его имели большой недостаток. Дадиан согласился на это требование и 17-го числа послал приказание о пропуске съестных припасов[243].
Относительно крепостей Загиши и Ачара между Дадианом и князем Церетели, посланным Соломоном вместе с Литвиновым, завязался спор за право их владения без особенных, впрочем, доказательств с обеих сторон. Литвинов мог прекратить его только тем, что объявил о своей поездке на место, для того «чтобы узнать истину их показаний», которые будут сделаны.
Дадиан согласился, а Церетели говорил, что князья, во власти своей крепости имеющие, находясь в зависимости от Дадиана, покажут всегда то, что им будет приказано.
– Я заставлю присягнуть их, если это будет нужно, – отвечал на это Литвинов.
21-го числа они прибыли в Лечгум, а 22-го собрались князья и моуравы. Соглашаясь лично на все требования нашего правительства, Дадиан опасался, что не согласятся на то лечгумские князья, и он был совершенно прав в своих опасениях. В Лечгуме, точно так же, как и в Одиши, царствовала совершенная анархия. Власть Дадиана там вовсе не уважалась; разбои, грабежи, воровство детей и продажа их туркам, разного рода насильства были терпимы повсюду и самим Дадианом, сколько для собственной безопасности, столько же и потому, чтобы от тех князей, которые сегодня грабили и разбойничали, завтра иметь помощь и содействие против имеретинского царя Соломона.
«Во все три дня моего там пребывания, – пишет Литвинов в одном из своих донесений к князю Цицианову, – не было получаса свободного, чтобы не приходили отцы, дети и матери, изувеченные, без ног, без рук, с выколотыми глазами, просящие возвращения их детей». Это зрелище заставило Литвинова требовать прекращения подобного порядка вещей.
Дадиан согласился и просил содействия русской власти.
– Я сам, – говорил Дадиан, – не один раз испытал жестокость князей и их непослушание. Я сам принужден был скрываться в Суанетах (в Сванетии) и Абхазии; власть моя над ними столь мало утверждена, что я приказать им ничего не смею.
– Вы объявите им, – отвечал на это Литвинов, – что, передав, себя единожды милосердию его величества, вы обещались повиноваться во всем поставленным от него властям и, желая доказать покорность свою примером, вы приглашаете их повиноваться воле главнокомандующего.
Получив обещание князя Дадиана выполнить и это, Литвинов пригласил к себе князей Чиковани и Ахвледиани; но, вместо двух, вошло с ними до 20 человек.
«Чувствуя, что в таком количестве людей объяснения подвержены замешательству», Литвинов предложил остаться только приглашенным, а остальных просил удалиться.
– С одним или двумя ни о каких делах говорить нельзя, – отвечали они – оставаясь. Силу свою мы полагаем в соединении и связи между собою, следовательно, что касается до одного, то относится и до всех.
– Какую вы имели причину выйти из повиновения царя (Имеретинского)? – спросил тогда Литвинов.
– Не желая быть подвластными царю, мы отдали себя под власть Дадиана, – отвечали они.
– Поступок ваш противен условию, заключенному князем Цициановым с царем Соломоном. Для избежания справедливого наказания я приказываю возвратиться вам в подданство царя Соломона, тем более что пример покорности вы видите в особе вашего владетеля князя Дадиана.