Таким образом, изо всех лиц только один Давид удовлетворял нашим видам, то есть был таким лицом, об утверждении которого хлопотала Россия. Порта приказала Ованесу приступить, по обычаю, к утверждению Давида патриархом и представить ей немедленно прошение о выдаче ему на новое достоинство берата[315]. Армяне исполнили требование Порты и утвердили своими подписями избрание Давида.
«Много труда стоило, – доносил Тамара[316], – не озлобляя против себя сильных армян, друзей Даниила, довести их добровольно до подписания выборов, привезенных из Эчмиадзина, в пользу соперника его. Дабы выиграть нужное к тому время и не обеспокоить медлением новоизбранного патриарха и друзей его в Эчмиадзине, послал он (Ованес) туда копию полученного от Порты берата, обнадеживая сильным влиянием в правительстве турецком высочайшего двора, а затем, мало-помалу, уговаривал противную партию, извещая под рукою меня о подвигах своих, дабы чрез внушения мои Порте побуждать общество армянское к скорейшему окончанию дела. Не мог, однако ж, совершить оного иначе, как согласись и сам подписать представление об определении Даниила архиепископом в город Муш на границе персидской, в котором существовала прежде знаменитая епархия армянская, давно пресекшаяся.
Здешний патриарх, уведомляя меня о сем втайне, объявил с сожалением, что из оного места Даниил может много вредить покровительствуемому вашим величеством патриарху Давиду. Вследствие чего, на основании прежних письменных и словесных объявлений моих, не оставил я внушить рейс-эфенди, чтобы новые происки сии были уничтожены, и министр турецкий велел патриарху приостановить дело впредь до приказания».
Едва только Тамара добился у турецкого правительства признания патриархом Давида, как составленное Григорием завещание оказалось ложным, и в глазах нашего правительства Даниил получил более прав на престол патриарший.
Эчмиадзинский капитул два раза избирал его единогласно; армяне, жившие в России, Турции и Персии, одобрили этот выбор и охотно признали его главою церкви, но по настоянию России он был устранен, отправлен в Тохат и вследствие того невольным образом подвергнут гонению. Преследование Даниила придавало ему еще большее значение в глазах армян, и общий голос народа был обращен в его пользу. За него стояли константинопольские армяне и эчмиадзинский синод, за него просили императора 283 человека армян, живших в Астрахани, 353 человека, жившие в Кизляре, 77 человек – в Моздоке и 33 человека духовной армянской консистории. Независимо от этих просьб, получено было нашим правительством письмо от находившихся в Эчмиадзине архиепископов и епископов, просивших за Даниила. Они писали, что хотя и приложили свои печати на листе о признании Давида патриархом, но просят не принимать их за действительные, так как сделали это по насилию и истязанию Давида и по угрозам эриванского хана, которого Давид, при посредстве подкупа, имеет на своей стороне[317]. Всегда особенно внимательный к народному голосу, император Александр не мог не обратить внимания на все эти просьбы и при ближайшем рассмотрении всех подробностей дела не мог, по чувству справедливости, не склониться в пользу Даниила.
«Положение дела об избрании армянского патриарха, – писал он тайному советнику Тамаре[318], – с того времени, как поручил я вам у двора константинопольского принять в нем участие, здесь в самых существенных его отношениях переменилось, и стекшиеся с разных сторон о нем сведения дали ему совсем другой оборот.
«Завещание покойного патриарха Иосифа, на коем первое положено было основание к избранию Давида, по ближайшем исследовании, найдено никогда не существовавшим. Возведение его на патриарший престол в Эчмиадзине действительно произведено вооруженною рукой и усилием хана Эриванского.
Народ армянский, не только в странах турецких, но и в России обитающий, призывает на престол Даниила, и прошения ко мне от разных армянских обществ и от самого Даниила достигшие единогласно утверждают сие избрание. Уважения сии в правилах моих столько представляются мне сильными, что не могу я колебаться отступить от той поверхности, которую над расположением турецкого министерства знанием и деятельностью вашею в сем деле вы снискали; и хотя по последним вашим реляциям утверждение Давида на патриаршем престоле должно считать совершенно конченным, но сколько бы право перевеса в выборах армянских патриархов, утверждением сим одержанное, ни казалось для России выгодным, я лучше хочу па сей раз им пожертвовать, нежели пренебречь глас народный и прикоснуться к нарушению справедливости, выше всего мною чтимой.
А потому и поручаю вам объявить министерству турецкому, что соглашаюсь я с Портой на утверждение Даниила патриархом араратским, сколько во уважение причин выше приведенных и хотя поздно, но с достоверностью ко мне дошедших, столько и в знак моего искреннего желания во всех случаях беспристрастно искать истины и на ней основать и поддержать доброе согласие, между нами существующее. Впрочем, благоразумию вашему предоставляю я дать поступку сему весь вид благоприятности, какой по существу своему для турецкого министерства иметь он может, и представить его в надлежащей цене и соответствии к податливости Порты на первое мое желание».
Почти одновременно с этим константинопольские армяне в лице архиепископа Ефрема получили протест от армян, живших в России и укорявших нацию в несоблюдении законов при избрании патриарха.
«Проснись, Константинополь! – писал архиепископ Ефрем[319]. – Проснись и виждь, как от слабости и беспечности нации нашей разрушились основы веры нашей, законы и учреждения наши в театральное зрелище превратились, истинный светильник веры нашей под спудом утаен, разум человеческого рода испорчен и не чувствует он болезни. Что же причиною всем сим неустройствам? Не что иное, как отсутствие любви и единогласия.
Мы, горестные единоверцы, лишившись царства, душевно утешаемся, что имеем в руках наших престол, Христом основанный, престол святого просветителя нашего, коим и славимся во всех нациях. Ныне эта слава соделалась нам поруганием в целом свете. Неужели сила тамошних святых уменьшилась? Нет, но мы сами сделали светозарный дом тот домом разбойников. Горе тебе, Константинополь! Ибо, стоя за правду, единогласно и единодушно утверждал ты договоры быть преемником святого просветителя по избранию всей нации, а ныне ты не народному повинуешься голосу.
Где теперь горестный Даниил! Не Константинополь ли возвел его на степень патриарха? Не по избранию ли всей нации и не по совету ли синодальных архиепископов и всех единогласников пригласили его к верховному патриаршеству всея Армении?.. Неужели прежние раны и напрасные поругания бедному Даниилу не довольны были, что вторичным приглашением всех епископов и единогласников и по избранию всей нации вывезли вы его в Баязет и с того времени, снова муча, обругали его пред лицом целого света.
Константинопольцы! У меня хранятся просьбы всех архиепископов, кои, единогласно и единодушно жалуясь на злого монаха (Григория), вопиют, что веру нашу он к ногам низринул и хочет возвести Давида, чтобы самому быть посвященну в епископы. Но мы присягали пред святым копием и пред святыми мощами кроме Даниила никого не признавать. Ныне же слышим, что и вы, не сдержав прежние слова ваши, воздаете хвалу незаконному (Давиду) и дали уже ему фирман.
Он ли должен быть преемником Христовым, когда, приложа свою печать вместе с другими архиепископами, приглашал Даниила, а потом, имея страсть к славе, битьем и стращанием епископов заставил силой себя помазать. Не благодатный дух, но дух диавольский снисшел на него. С того же дня и поныне он надеется единственно на деньги, растопляет златую и серебряную
утварь святого престола и, не жалея, сорит ее повсеместно ради одной славы. Битьем же устрашает всех как варвар. Константинопольского уроженца Ованеса архиепископа, сего праведного сына, бил он по голове, велел связать и посадить в темницу…»
Письмо это и рескрипт императора произвели самое благоприятное впечатление в Константинополе. Большинство армян было радо такому обороту дел, а рейс-эфенди надеялся на хорошую наживу. Он с особенным удовольствием принял заявление нашего посланника и отвечал, что Порта не замедлит выдать берат прежде избранному Даниилу.
Сторонники Давида протестовали против такого решения. Смирнский архиепископ Мартирос и его последователи просили Тамару, чтобы приказано было армянскому духовенству и народу собраться вновь и рассмотреть, кому из двух соперников принадлежит по праву эчмиадзинский престол.
«Не знаю, – писал на это В.П. Кочубей нашему посланнику в Константинополе[320], – к чему отнести такое несовместное и совсем подобное детской игрушке предложение, да и как вторично собирать всех по одному предмету, когда с достоверностью уже здесь известно, что данные в пользу Давида подписки вынуждены и им верить не должно, и когда – что всего важнее – по всемилостивейшего государя соизволению и по согласию на то его величества султана дан уже и берат на патриаршее достоинство. Почему, не говоря о том более, вашему превосходительству предоставляю тот берат, буде еще не доставлен, стараться доставить патриарху Даниилу, для коего и здесь по высочайшему повелению изготовляется грамота, а о вторичном собрании приметить кому следует, что в оном не предвидится никакой надобности и что все они должны сему патриарху повиноваться, к общей их величеств благоугодности».
Настояния Тамары, желание большей части армян и, наконец, личный интерес рейс-эфенди были причиной, что Порта весьма скоро согласилась устранить Давида и его сторонника архиепископа Ованеса. Утвердив архиепископа Григория константинопольским патриархом, Порта признала Даниила католикосом, или верховным патриархом, всего армянского народа. Император Александр, также утвердив Даниила в звании патриарха