Посланный прибыл в столицу Грузии 31 декабря, а в день нового года, поздно вечером, явился к Лазареву мулла с объявлением, что чиновник эриванского хана Мегмед-Али-бек, до поездки своей в Тифлис, был у сардара Пир-Кули-хана с донесением, что русское правительство настоятельно требует возведения Даниила на патриарший престол. Так как Давид утвержден уже фирманом султана, то, по словам Мегмеда, хан и поддерживает его, тем более что если Даниил будет утвержден патриархом, то все армяне перейдут на сторону России. Пир-
Кули-хан не высказал ни одобрения, ни порицания и заявил, что по делу избрания армянского патриарха он донесет Баба-хану. Такой неопределенный ответ заставил эриванского хана предполагать, что тегеранский двор, не отдавая предпочтения ни тому ни другому лицу, намерен в своих поступках сообразоваться с желанием русского правительства и, быть может, отдаст предпочтение Даниилу. Всегда двуличный и коварный, Мамед, желая выйти из затруднительного положения, поручил своему посланному сказать генералу Лазареву, что ожидает инструкции от Баба-хана.
Предуведомленный о цели приезда Мегмед-Али-бека, Лазарев принял его на другой день нового года.
– Хан, свидетельствуя вам свое почтение, – сказал персиянин, – просит о продолжении дружбы.
– Я за честь себе поставляю сохранять дружбу, – отвечал Лазарев, – и от хана зависит продолжить ее исполнением высочайшей воли и поступками, свойственными спокойному и доброму соседству.
– Когда существовало Грузинское царство, то и тогда хан был в приязненных с ним отношениях, а тем более теперь, когда Грузия состоит в подданстве России. Хотя хан имеет над собою властителя в лице шаха (Баба-хана), но считает за удовольствие оставаться с Грузией в дружелюбных отношениях.
– Я давно привык признавать хана добрым соседом, но с некоторого времени он поступками своими доказывает противное. Во-первых, не исполняет воли его величества о признании Даниила патриархом, и, зная, что он утвержден в этом сане грамотой русского императора, не только не оказывает Даниилу должного уважения, но, напротив, дозволяет делать ему обиды. Во-вторых, хан дает убежище в своих пределах лицам, враждебным России, – выгнанному из Ахалциха Шериф-паше, который всегда привлекал в Грузию хищников, и, наконец, я первый раз слышу, что хан признает над собою власть шаха Персии, тогда как сам искал покровительства русского императора.
– Русское начальство в Грузии, – отвечал Мегмед, – само предлагало хану признать Давида патриархом армянского народа, хан согласился, и Давид получил утвердительный фирман султана.
– Хотя это и справедливо, – заметил Лазарев, – но после, по желанию императора, султан утвердил патриархом Даниила.
– Первейшие армяне в Эривани хлопочут, чтобы по фирману, прежде данному, удержать патриархом Давида. Хан, будучи ими убеждаем, не хочет признавать Даниила. Что хан в этом случае не руководится ни интересом, ни злобой, служит доказательством то, что когда Даниил находился в Баязете, то хан, узнав о покушении на его жизнь, приказал отправить его в Эчмиадзин. Получив же ваше письмо, призвал к себе Даниила, подарил ему халат и дает монастырь, в котором он будет архиепископом.
Лазарев заметил посланнику, что имеет точные сведения, зачем хан призывал Даниила[349], знает о насильствах, ему сделанных под видом сохранения от опасности, и считает долгом заметить, что патриарх армянского народа может быть признан в этом сане только тогда, когда утвержден русским императором.
– Я должен просить вас, – прибавил Лазарев, – донести хану, что за все оскорбления, нанесенные Даниилу, он должен будет дать ответ не словесный или письменный, но подвергнет себя гневу его величества и будет раскаиваться.
– Хан повинуется высочайшей воле, будет оказывать Даниилу полное уважение и признает его патриархом, когда удостоверится, что есть на то воля государя. Шериф-паше хан дает убежище отнюдь не с теми мыслями, чтобы затевать что-либо ко вреду Грузии, а принимает его как гостя и человека несчастного, которому желает оказать помощь и вновь поставить пашой Ахалцихским. Хан поручил мне ходатайствовать у русского начальства в Грузии, чтоб ему не было в том препятствия, и дозволено было войскам эриванским пройти чрез Грузию к Ахалциху.
– Этого дозволено не будет, – отвечал Лазарев. – Таким намерением хан обнаруживает нерасположение к Грузии и делает поступок, неприличный доброму соседу.
– Почему же вы оказываете помощь карсскому паше, который не соблюдает дружелюбных обязанностей с ханом Эриванским, и препятствуете моему хану наказать карсского пашу?
– Карсский паша подданный союзного государя, сохраняет с Россией дружбу и обязанности спокойного и благонамеренного соседа и тем обязывает нас оказывать ему взаимно приязнь и вспомоществование.
В заключение своих слов генерал Лазарев заметил, что не обещаниями чрез посланных хан может надеяться заслужить высочайшее покровительство, но точным исполнением воли императора и дружелюбными поступками.
– Хан ничего более не желает, – ответил уклончиво персиянин, – как быть достойным милостей императора. Часто случалось, что шах требовал свыше мер возможности, и тогда хан всегда избавлялся от его требований одним средством – заявлением, что он имеет сильнейшего в свете соседа, русского императора, к которому и прибегнет с искательством защиты.
– Тем удивительнее, – заметил Лазарев, – нынешнее поведение хана и его надежда на шаха.
При прощании посланный просил принять подарки в знак дружбы, но Лазарев отвечал, что примет их тогда, когда хан будет исполнять высочайшую волю.
– Хан мой крайне обидится таким отказом, и я уеду с огорчением.
– А я считаю за обиду, – отвечал Лазарев, – когда хан, нарушая обязанности благонамеренного соседа и оставляя в забвении все мои советы в течение трех лет, присылает теперь мне подарки.
– Подобные же подарки, – заметил наивно Мегмед, – я привез и правителю Грузии Коваленскому; он с удовольствием их принял.
Лазарев все-таки отказался, но обещал написать письмо, чтобы не подвергнуть посланного ханскому гневу.
В день свидания посланного с генералом Лазаревым было перехвачено ответное письмо мелика Априама к Ивану Бегтабекову.
«Что вы предлагали, – писал мелик[350], – святейшему патриарху Давиду иметь тайную дружбу с г. Коваленским и прислать ему вина, Сорочинского пшена и другое, извольте знать в точности, что как святой монастырь построен не в тайном месте, так и святейший патриарх не тайно существует; это всем известно и смело проповедуется между всеми армянами, то почему же он должен тайно вести дружбу с Коваленским? Если он есть истинный приятель, то должен свое усердие предъявить явно, за что и получит тогда принадлежащие и достойные его особе подарки; но чтобы то было не тайно, а явно, ибо тайна как нас от разноплеменных приведет к стыду, так и его, Коваленского, от единоверцев своих…
Вникните же хорошенько в то, что я вам пишу. Для чего делами упредили, и в каком положении остаются они, ибо избранный быть патриархом (Даниил) находится в ногах святейшего патриарха Давида, со всепокорностию и преданностью и со всеми его дезертирами (?). Уже копия с фирмана привезена ныне, так завтра и подлинный привезется, потому что с ним Григорий архимандрит, который был в Царьграде патриархом, уже в Эрзеруме. Тогда-то все сказки, слухи и злоба уничтожатся, а потом и не для чего им будет иметь с нами тайное дружество, ибо оно нам не нужно. Но если хотят святейшему нашему оказать дружбу, то поистине и явно».
Между тем, собираясь уехать из Тифлиса, Мегмед-Али-бек, встретившись на Мейдане (в то время площадь тифлисского предместья) с памбакскими агаларами, высказывал им свое сожаление, что генерал Лазарев не принял подарков, говорил, что он сделал это потому, что хан не исполняет воли императора и не соблюдает дружественных отношений. Случившийся при этом Бегтабеков пригласил к себе как Мегмеда, так и агаларов. Объявив им, что Давид утвержден султаном, Бегтабеков просил персиянина не огорчаться отказом Лазарева.
– Я уверяю вас от имени правителя, – сказал он, – что рассказы Лазарева о гневе императора несправедливы. Здесь всеми делами управляет Коваленский, и даже войска делают свои передвижения по его же повелениям. Коваленский, как правитель, пользуясь милостию его величества, может все сделать по своему желанию. Пусть эриванский хан не вдается в обман и не страшится того, что говорит Лазарев; советую только сохранять дружбу с Коваленским, поступать по его советам и стоять твердо в своем намерении относительно признания патриархом Давида, а не Даниила.
Слова Бегтабекова не убедили его гостей, и памбакские агалары советовали посланному не верить Бегтабекову с Коваленским, а положиться на слова генерала Лазарева[351]. Мамед остался в раздумье, на чьей стороне должна быть правда…
Глава 16
Положение дел при назначении князя Цицианова главнокомандующим на Кавказе. Инструкция, ему данная, относительно избрания патриарха. Меры, принятые им для восстановления Даниила на патриаршем престоле. Письмо графа Воронцова и ответ на него хана Эриванского. Деятельность Давида. Письмо его Италийскому. Окружное послание архиепископа Ованеса к армянам. Воззвание князя Цицианова к армянам Эриванского ханства
Прибытие в Россию архимандрита Эммануила и доставление Тамарою берата Порты на патриаршество Давиду, просьбы армян в пользу Даниила и, наконец, ходатайство Давида и его сторонников разобрать беспристрастно, имеет ли он право на патриарший престол, – все это значительно усложняло вопрос об утверждении патриарха. Не имея возможности лично убедиться, на чьей стороне большинство армян, и не желая обидеть ни той ни другой стороны, император Александр готов был согласиться на отстранение обоих претендентов и на избрание третьего лица.