«позабывших удар мечей победоносных персидских воинов». Уверяя, что, пока не истребит русских, другим делом заниматься не будет, наследник персидского престола приглашал казахов нападать на наши войска, пресечь им пути отступления и, «сделавшись белолицыми», удостоиться милостей Баба-хана[379].
Не придавая особенного значения этим воззваниям, князь Цицианов был вполне уверен, что все князья, пользующиеся влиянием в народе, останутся преданными русскому правительству и не испугаются угроз царевичей[380]. Он приказал только задерживать возмутителей и стал готовиться к встрече с неприятелем.
Глава 18
Движение к Эривани. Состав войск. Эчмиадзинское сражение. Занятие предместья и садов Эривани. Обложение крепости. Переговоры с эриванским ханом. Отражение атаки персидских войск. Подданство хана Хойского. Недостаток в продовольствии. Состояние блокирующего отряда
При первом известии о сборе персиян у Тавриза князь Цицианов стянул войска к границам наших владений с Персиею. Тифлисский полк был отправлен в Сомхетию; причем генерал-майору Леонтьеву, с батальоном его имени, приказано расположиться в Памбаках. Находившийся в Елисаветполе полковник Карягин с двумя батальонами 17-го егерского полка, в которых, впрочем, было не более 582 человек нижних чинов[381], был усилен батальоном Севастопольского мушкетерского полка. Вместе с тем полковнику Карягину приказано собрать из шамшадильских татар конных охотников, которых и иметь при себе, точно так же как и армян, на которых можно положиться[382]. Для большей безопасности елисаветпольских жителей князь Цицианов приказал отправить всех жен с их семействами в Шамшадиль, где и поручить надзор за ними надежному офицеру.
С одной стороны, желая принудить эриванского хана к восстановлению Даниила на патриаршем престоле, а с другой – предохранить жителей от разорения персиянами, князь Цицианов решился действовать наступательно и перенести всю тяжесть войны за границы наших владений. Не имея в своем распоряжении подвижного магазина, главнокомандующий приказал нарядить 200 арб (повозок), поровну из уездов Дорийского, Горийского и Телавского, которые и отправить к 20 мая в Тифлис для нагрузки провиантом[383]. Грузинским князьям и дворянам объявлено, что желающие могут следовать с русским отрядом, с тем, однако же, чтобы имели запаса продовольствия по крайней мере на шесть недель; чтобы за это не ожидали ни чинов, ни особых награждений, а побуждались одним усердием к службе. «Однако же, – писал главнокомандующий[384], – отличившиеся из них всеконечно будут удостоены всемилостивейшего государя императора воззрения».
Все предварительные распоряжения князя Цицианова и движение наших полков к границам не ускользнули от внимания ханов Эриванского и Нахичеванского, поставленных теперь между двух огней, одинаково для них опасных. Мамед-хан понимал, однако же, что, подчинившись требованию русского правительства, он может еще рассчитывать на его великодушие, тогда как со стороны Баба-хана он должен ожидать всех бедствий: разорения владений, лишения имущества или ханства, а пожалуй, и самой жизни. Казалось бы, нечего было колебаться в выборе пути к спасению; но Мамед-хан, все еще желавший сохранить независимость, не имел чистосердечного желания подчиниться России и обманом хотел получить то, чего достигают только искреннею преданностью. При первом известии о приближении персидских войск к границам его владений Мамед-хан так струсил, что готов был согласиться на все наши требования. Он написал самое покорное письмо князю Цицианову, на которое главнокомандующий отвечал повторением прежних требований.
«Хотя я, – писал князь Цицианов, – к шурагельскому Будаг-султану отнесся, что, гнушаясь вашим поведением и письмом, не отвечаю на ваше письмо, но дабы вы не имели причины тогда, когда постигнет вас несчастный жребий, сказать, что вы искали во мне, но я был непреклонен – оставив то, что, как я слышу ко мне послав, вы и к Баба-хану послали своего ахунда, – ответствую коротко.
Никаких словесных пересказываний я не принимаю для того, что всякий персидский хан может от них после отказаться, чему были примеры. Ни в какие переговоры я не войду, покамест вы не пришлете Давида, называющегося патриархом, и доколе не возгласите Даниила патриархом по повелению его императорского величества всемилостивейшего моего государя».
При этом главнокомандующий требовал присылки письма хана, за его печатью, в том, что он согласен исполнить следующие требования: 1) в Эриванской крепости поставить русские войска, «а вам вольно будет где хотите жить, в крепости или вне оной»; 2) признать российского императора своим государем и присягнуть ему на верность; 3) давать дани по 80 000 рублей в год.
При исполнении этих требований главнокомандующий обещал хану оставление его в прежних правах и преимуществах, кроме права на смертную казнь его подвластных, и объявил, что Мамеду будет дана высочайшая грамота на ханское достоинство, обеспечено имущество, защищены его владения от неприятельских вторжений и, наконец, употреблено все старание к возвращению из Персии ханского семейства, взятого Баба-ханом в залог верности эриванского хана.
«Вот последние мои слова, – прибавлял князь Цицианов, – вот вам дорога благая; буде не по ней пойдете, не я виноват буду в вашей погибели».
Мамед-хан не соглашался на введение в Эривань русских войск, опасаясь, по своим воззрениям, что будет лишен ханства, и писал, что во всем остальном он готов исполнить требование главнокомандующего. Родственник эриванского хана Келб-Али-хан Нахичеванский просил также князя Цицианова уменьшить требование и не вводить в Эривань русского гарнизона.
«Буде ни крепости, ни аманата не согласен Мамед-хан дать, – писал князь Цицианов[385], – в чем же мою волю он исполнит и чему мне будет верить?.. Буде он Персию считает сильнее России, то пусть ей покорится, а мне все равно, у Баба-хановых ли войск или у Мамед-хана взять крепость.
Впрочем, воля его или все сие принять и прислать Давида, называющегося патриархом, в знак, что на все согласен, и тогда дело окончу, продолжая путь с войсками для обороны Эривани от всех ее врагов, а паче Баба-хана сердаря войска, и пройду брать Нахичевань. Переговоры же начинать поздно, и время золотое не ждет. Клянусь вам живым Богом, скорее солнце оборотится назад, в Каспийском море не будет воды, нежели поход мой отменится. Разница только та, что или приду как брат спасать брата, или как враг наказать дерзающего противиться велению государя государей, подобно Джевад-хану ганжинскому».
Отправивши письма к обоим ханам, князь Цицианов поручил находившемуся с батальоном в Памбаках майору Монтрезору, в случае согласия Мамед-хана исполнить наши требования, отправиться в Эривань и вручить хану высочайшую грамоту, присланную еще при генерале Кнорринге относительно возведения Даниила на патриарший престол. Тогда генерал-майор Леонтьев должен был с двумя батальонами двинуться к Эчмиадзинскому монастырю для препровождения Даниила, сам князь Цицианов думал пойти к Эривани для утверждения Мамед-хана в ханском достоинстве и для принятия от него присяги.
Мамед-хан молчал и не давал никакого ответа до тех пор, пока персидские войска не появились в 25 верстах от Эривани и через его владения не проехал в Тифлис посланный первого визиря Баба-хана с письмом к князю Цицианову. Тогда эриванский хан прислал к Монтрезору своих доверенных с уверением в своей преданности России и с просьбою защитить его от персиян, но не требовать выдачи патриарха Давида и не вводить русский гарнизон в Эриванскую крепость. Оставивши посланных Мамед-хана при себе, Монтрезор, по согласию с ними, отправил ночью в Эривань письмо, в котором требовал исполнения условий без всяких ограничений и просил хана, в случае его согласия, сопротивляться персиянам сколько возможно и уведомить о числе войск Аббас-Мирзы и царевича Александра[386].
Мамед-хан не дал и на этот раз никакого ответа, а между тем в Тифлис прибыл персидский чиновник Якуб-бек, который и вручил князю Цицианову письмо мирзы Шефи, первого визиря Баба-хана. Стращая многочисленностью персидских войск, готовых вступить в Грузию, мирза советовал князю Цицианову оставить эту страну и вывести оттуда русские войска. Мирза Шефи писал, что повелитель Персии до сих пор терпел пребывание князя Цицианова в Тифлисе только потому, что был уверен, что он прислан для производства торговли. Но теперь, когда увидал, что русские протягивают руку притеснения в пределы Ганжи и Дагестана, шах отправил против них своего сына и наследника, а за ним следует и сам.
«Если вы, – писал мирза Шефи[387], – имеете завоевательные намерения, то просим удержаться на своем месте для того, чтобы быть очевидцем той участи, которая вас постигнет. По вспомоществованию всемогущего Бога, друг и недруг будут свидетелями, какие по реке Куре головы без тела, из двух воинств, как пузыри будут плавать и какие тела на Каспийском море приливом и отливом будут прибиваемы и отбиваемы от берега: капища ли идолов (христиан) будут сокрушены или мечети мусульман, ризы ли монахов останутся без хозяев или мечи победоносцев будут блестеть».
Князь Цицианов принял посланного весьма холодно и даже грубо. Он сказал персиянину, что не боится угроз его повелителя, которого знает за человека, неспособного ни к каким действиям; что персияне скоро узнают силу русского оружия, а он, князь Цицианов, из того драгоценного камня, который персидские шахи носят на руках выше локтя, вместо короны, сделает заднюю пряжку к своему исподнему платью. На дерзкое же и исполненное хвастовства письмо мирзы Шефи главнокомандующий отвечал требованием выдать царевичей Александра и Теймураза.