Заметив, что за курганом, никем не занятым и лежавшим между неприятелем и нашею позициею, спускались персияне к речке небольшими толпами и сбирались в лощине, Тучков приказал занять тот курган казаками. Неприятель стал соединять свои силы против кургана, что и заставило Тучкова усилить этот пост и послать туда 300 человек пехоты при одном орудии. Желая непременно овладеть курганом, персияне со всеми своими силами спустились с высот и двинулись в атаку.
Тогда Тучков сам выступил навстречу неприятелю и, заметив при этом, что мимо кургана, по узкому ущелью, окруженному с обеих сторон утесистыми горами, пролегает дорога в неприятельский лагерь, он, оставив курган собственной защите, поспешил занять ущелье с тем, чтобы отрезать персиянам единственный путь отступления. Завязалось жаркое дело; персияне покушались пробиться сквозь наши два каре, следовавшие одно за другим чрез дефиле, но, не успев в том, с трудом возвратились на окружающие горы и спешили соединиться в своем лагере. Наши войска атаковали неприятеля, выбили его из лагеря и заставили совершенно скрыться.
Тучков успел отбить до 100 армянских семейств, находившихся в плену у персиян, и захватил множество лошадей, рогатого скота и разных военных и жизненных припасов. Число оставленных неприятелем убитых на месте простиралось до ста человек; с нашей стороны потери не было[394].
В то время, когда все это происходило, главнокомандующий шел с остальным отрядом по следам Тучкова. Слышанные впереди выстрелы заставили князя Цицианова сделать два последних перехода усиленными, так что 12 июня он прибыл в урочище Гумри, в той же Шурагельской степи лежавшее, где и соединился с отрядом генерал-майора Тучкова.
В Гумри прибыли к князю Цицианову посланные от Джафар-Кули-хана Хойского, оставившего свои владения. Джафар по своему уму и храбрости повелевал некогда всем Адербей-джаном, но впоследствии, оклеветанный приближенными Баба-хана и опасаясь его мщения, оставил ханство и жил близ турецкой границы во владениях своего родственника, эриванского хана. В конце 1803 года Джафар искал русского подданства, и князь Цицианов, к которому он обращался с просьбою, не лишал его надежды, видя в таком желании существенную пользу для дел тамошнего края.
Посланные Джафара просили главнокомандующего дозволить их хану присоединиться к войскам вместе с несколькими всадниками, оставшимися ему верными. Князь Цицианов, с охотою принимая самого хана, требовал от него письменного обязательства в том, что он будет отвечать за верность своих людей и запретит им заниматься грабежом[395]. «Русские воины, – писал главнокомандующий Джафару, – имеют за правило бить своего неприятеля когда нужно, но не разорять его, ибо россияне не умеют, победивши неприятеля, не присоединять землю его к своему государству и, следовательно, собственность свою всякий обязан сохранять».
Не успел князь Цицианов отправить посланных бывшего хана Хойского, как к нему явились такие же от Мамед-хана Эриванского, с изъявлением готовности служить русскому императору и с вопросом, останется ли главнокомандующий в Гумри или пойдет далее?
«Я не затем пришел, – отвечал князь Цицианов[396], – чтобы стоять под Гумрами, а затем, чтобы взять Эривань. Вы говорите в письме, чтобы требовал ваших услуг, а я требую от вас крепости со всеми военными снарядами, и божусь вам живым Богом, в коего исповедую, что вашему высокостепенству другой дороги нет к спасению, как, по приближении моем в крепости, встретить меня, вынесть ключи мне и предаться священной воле всемилостивейшего и великого моего государя императора. Тогда все ваше счастие возвещу я вам священным именем его императорского величества, Богом вознесенной империи государя.
Вот одна дорога вам к вашему благосостоянию; впрочем, воля ваша. Притом должен я получить, по прибытии моем к Эчмиадзину, послов от вас, из почетных, с письменным уверением и объявлением, что вы готовы при приближении моем вынести ключи от крепости, для поднесения его императорскому величеству всемилостивейшему моему государю императору, а потом и сдадите оную, равно как и все орудия и все снаряды, нашему гарнизону.
Не могу умолчать перед вашим высокостепенством, что уже персидской политике и выверткам не время. Или милости и пощады просите, или ждите жребия Джевад-хана (ганжинского), чего бы я вам не желал, но если поупорствуете один день, то я покажу, что я даром или бесполезно с непобедимыми войсками ходить не умею».
Поручив авангард генерал-майору Тучкову, а арьергард генерал-майору Леонтьеву, князь Цицианов выступил 15 июня из лагеря при местечке Гумри и на пути получил новое письмо эриванского хана, в котором тот высказывал свою радость по случаю приближения русских войск к его границам и прибавлял, что посылает в главную квартиру доверенного своего Касим-бека, «дабы он, находясь при вашем сиятельстве, мог быть путеводителем и показывать везде места и дороги».
Такая любезность была принята с должною ценою. Оставивши до времени при себе Касим-бека, князь Цицианов отправил хану небольшую записку, в которой повторил, что все его счастье зависит от исполнения прежних требований, и, не ожидая ответа, продолжал свое движение к Эривани.
19 июня отряд подошел к Эчмиадзинскому монастырю, сделавши усиленный и весьма утомительный переход в 44 версты. Войска шли по гористому, каменистому и голому местоположению, во время чрезвычайного жара, при совершенном неимении воды, отчего и изнурились до крайности. Пройдя 30 верст, открылся в левой стороне большой персидский лагерь, в недальнем расстоянии от которого зажжено было несколько маяков, а с правой стороны была видна речка, текущая к Эчмиадзинскому монастырю. Вдоль реки замечено было довольно обширное место, удобное для лагеря, но так как князь Цицианов непременно хотел расположиться в монастыре и оттуда уже вести переговоры с ханом Эриванским, то, несмотря ни на что, следовал далее.
Усталые солдаты едва передвигали ноги; весь отряд растянулся верст на десять; люди были так утомлены, что к Эчмиадзину пришло из каждого батальона не более как человек по шестидесяти при знаменах; прочие лежали на дороге. Главнокомандующий принужден был посылать драгун и казаков подбирать усталых и понуждать тех, которые могли еще двигаться, но и при этих мерах люди собрались только к полуночи, а обозы присоединились к отряду лишь на другой день[397].
Конечно, если бы персияне умели следить за неприятелем и пользоваться обстоятельствами, то имели полную возможность рассеять усталые полки наши, и тогда упорство и настойчивость князя Цицианова стоили бы нам весьма дорого. Только полнейшая бездеятельность персиян спасла отряд наш от конечной гибели.
Приближаясь к Эчмиадзину и верст за восемь не доходя до него, войска услышали колокольный звон, который князь Цицианов принял за приготовление к встрече его с крестами и святою водою. Он приказал тотчас же авангарду спешить к монастырю, в котором находилось до 400 человек персиян. Ошибка в предположении главнокомандующего скоро открылась. Едва только ничего не подозревавший авангард наш, состоявший из казаков и грузин, стал приближаться к садам, окружающим монастырь, как был встречен выстрелами из фальконетов и ружей стрелков, засевших в садах. Спешившиеся линейные казаки и грузины хотя оттеснили неприятеля до стен монастыря, но занятие самого монастыря отложено было до следующего дня.
Князь Цицианов расположился лагерем вблизи Эчмиадзина, став со всеми войсками в одну линию, правым флангом к главному монастырю и в расстоянии пушечного выстрела от него.
На рассвете 20 июня, когда отставший обоз наш стал присоединяться к отряду и не успел еще построиться вагенбургом, огромные толпы персиян показались за монастырем, на высотах. Это был авангард неприятельских войск, которые, под предводительством Аббас-Мирзы, прибывши прежде русских под Эривань, расположились в ее окрестностях, где занимали довольно значительное пространство. Силы персиян простирались до 20 000 всадников; их артиллерийский парк растянут был от верхних садов Эчмиадзина до монастырей Св. Рипсимы и Кайсане. Их авангард, сделавший первый нападение на русских, мог почесться сильною армиею в сравнении с отрядом князя Цицианова[398].
Отрядив для устройства и защиты вагенбурга один батальон Саратовского мушкетерского полка, сам главнокомандующий с отрядом подвинулся вперед к Эчмиадзину, но потом вскоре должен был переменить позицию, потому что показалось семь колонн конницы, шедших на наш лагерь с целью окружить его[399]. Это движение заставило князя Цицианова выдвинуть вперед два каре, под командою генерал-майора Портнягина, с целию держать наступающие толпы в опасении быть отрезанными. Генерал-майору Леонтьеву, с его двумя батальонами, приказано идти влево, к находящемуся впереди верстах в четырех небольшому монастырю. Тучков получил приказание следовать с его двумя батальонами вправо и занять позицию между главным монастырем и мельницею, вблизи оного находившеюся. Сам князь Цицианов, находясь между двумя малыми монастырями, которые персияне успели занять, был окружен с трех сторон неприятелем.
Наступление персидской конницы не имело, однако же, успеха. Встреченные повсюду выстрелами из орудий, наступающие не выдержали огня, не достигли до нашего лагеря и, поспешно собравшись в одну кучу, потянулись назад.
«Персияне, незнакомые еще с европейскою тактикою, – сказано в «Русском инвалиде», – поражены были упорным сопротивлением малочисленного русского отряда, который они не сомневались истребить в несколько минут, – каре регулярной пехоты казались им неприступными движущимися стенами. В то же время безумолкное и правильное действие русской артиллерии, которая, поставленная на выгодных высотах, удачно поражала толпы противников и покрывала все поле трупами, приводило в ужас необразованное персидское войско».