Вскоре беспорядок и смятение неприятеля стали общими. Персияне обратились в бегство. Аббас-Мирза останавливал бегущих, стращал своих военачальников гневом шаха и уговаривал войска к исполнению своего долга, но все было напрасно.
– Стойте! куда вы бежите? – кричал он. – Не срамите меня перед отцом и братьями, не заставляйте меня рассказывать о вашем стыде. Выдержите еще несколько натиск русских, и я вам ручаюсь за успех.
Но войска его бежали, принужден он был и сам бежать.
Персидский отряд отступил к деревне Калагер. Персиянам удалось только увезти из нашего вагенбурга, куда пробралась одна толпа неприятельской кавалерии, несколько палаток и артельную повозку.
Перед вечером войска наши увидали небольшой отряд кавалерии, следовавший поспешно лощиною по направлению к нашей позиции. Кавалерия эта была небольшая часть драгунского полка со знаменами и литаврами, не успевшая присоединиться к своему полку и преследуемая персиянами. Стрелки, из батальонов Тучкова, засевшие в лощине, пропустив знамена и наших драгун, открыли огонь по неприятелю и, прогнав его, закончили тем действия этого дня.
Желая воспользоваться впечатлением страха, произведенным на персиян этою победою, князь Цицианов отправил обратно Касим-бека к эриванскому хану с письмом, в котором писал, что, не имея прибавить ничего в своим прежним требованиям, сообщает только о поражении многочисленной толпы персиян. «Подробности, – писал князь Цицианов[400], – о бывших между мною и персиянами двух сражениях почтенный Касим-бек, видевший все своими глазами, перескажет вашему высокостепенству обо всем изустно».
На другой день сражения персияне не показывались, и князь Цицианов считал необходимым дать отдых солдатам, утомленным беспрерывными и трудными переходами и десятичасовым сражением. Сам же главнокомандующий употребил весь этот день на устройство вагенбурга, беспорядочно и наскоро поставленного, и расположил войска вокруг него лагерем, дабы удобнее было защищаться против 20 000 неприятеля. 22 и 23 июня персияне хотя и приходили с намерением вторично атаковать наш лагерь, но потеря их и отпор, сделанный нами в первый день сражения, то есть 20-го числа, так напугали их, что они не подъезжали ближе самого дальнего орудийного выстрела. Движение это было делаемо с единственною целью отвести воду, в чем они первое время и успели, запрудив канавы, доставлявшие воду нашему отряду, так что люди в течение целого знойного дня не имели чем утолить жажду. Около 6 часов пополудни несколько человек Кавказского гренадерского полка, видя, что начальство не принимает мер, сами пошли отыскивать воду.
– Куда вы идете? – спросил командир полка, генерал-майор Тучков.
– За водой, – отвечали они.
– Так ли ходят за водой! Постройтесь в колонну! Вас мало, я прибавлю людей и офицеров и укажу вам дорогу.
Вызвав вперед роту своего полка, Тучков приказал идти к запрудам и разрыть их. Князь Цицианов, встретивши команду, спросил, куда она идет: ему отвечали – за водою.
– Кто послал за водою? – спросил он с гневом.
Узнавши, что команда послана Тучковым, он обратился к нему с замечанием:
– Как вы смеете распоряжаться в моем присутствии?
Тучков объяснил главнокомандующему причины, побудившие его сделать это распоряжение безотлагательно. Тогда князь Цицианов призвал к себе батальонного командира 9-го егерского полка майора Карпенко и приказал ему с двумя батальонами этого полка следовать к запруде и разрыть ее.
Приказание было исполнено в точности, и хотя неприятель пытался воспрепятствовать разрытию запруды, но был прогнан, и отряд получил воду[401].
Во все три дня, начиная с 20-го числа, ничего замечательного не случилось, за исключением того, что 22-го числа неприятель намерен был завладеть курганом, бывшим вблизи нашего лагеря и занятым охотниками 9-го егерского полка, но был сбит и прогнан. При этом среди персидских войск замечено было одно орудие, привезенное ими из Эривани и доказывавшее, что Мамед-хан не отказывал в содействии персиянам.
Ночью на 23-е число на этом кургане был построен редут, впоследствии много вредивший неприятелю.
Князь Цицианов видел, что занятие Эчмиадзинского монастыря, состоявшего из нескольких отдельных построек, окруженных обширными садами, представляло немалые затруднения для нашего отряда, и потому решился, оставив монастырь, следовать прямо к Эривани. Рано утром 25 июня главнокомандующий оставил лагерь и перешел 12 верст вперед на реку Зангу к деревне Канакири, находившейся левее и в семи верстах от города, а от персидского лагеря в 12 верстах.
Несмотря на уменьшение обоза, князь Цицианов, при вступлении в эриванское владение, имел до 500 повозок, «к защищению, – доносил он, – число столь несоразмерное моему отряду. Почему, узнав, что дорога лежит по степи, решился я необыкновенным строем провести оный: построй обоз в 30 веревок и окружа его каре, коего передний и задний фасы шли сдвоенными взводами для облегчения солдат, а по отбое составляли по обычаю фронт. Хотя марш сей совершенный 25-го, продолжался до 10 часов от ломки обоза, но безвредно и без потери одного человека, каре достиг до назначенного места»[402].
На половине дороги, впрочем, Аббас-Мирза со своими войсками окружил каре со всех сторон, но фланкеры и орудия весьма меткими выстрелами держали неприятеля в таком отдалении и безопасности для нашего строя, что когда каре было остановлено для починки повозки, то князь Цицианов позволил солдатам лечь отдыхать.
По приходе к реке и деревне войска нашли ее занятою персидскими войсками, для выбития которых и был отправлен 9-й егерский полк, под начальством полковника Цеханского, исполнившего поручение «с прыткостию и храбростию». Вытесненные из деревни нашими егерями, персияне переправились через реку по пояс в воде и присоединились к главным силам, а в полночь Аббас-Мирза со всеми своими силами оставил лагерь и потянулся к Араксу, с намерением отступить за эту реку. На дороге его догнал посланный Мамед-хана Эриванского, который, узнавши о приближении русских войск, отправил богатые подарки наследнику персидского престола и убедительнейше просил его не уходить далеко и не оставлять его на жертву русским. Аббас-Мирза исполнил просьбу хана, вернулся назад и расположился лагерем в трех милях от Эриванской крепости.
По всем сведениям, Аббас-Мирза намерен был наблюдать за действиями князя Цицианова и в случае надобности поддержать эриванского хана. Такое положение персидского принца видоизменяло программу главнокомандующего относительно действий его против Эривани. Атаковать форштадт и занимать сады, окружающие город, в виду персидской армии, было бы крайне рискованно и бесполезно, ибо нельзя было ожидать, чтобы Мамед-хан сдал крепость прежде, чем Аббас-Мирза будет разбит и прогнан за Араке. Следовательно, атака персидского лагеря была неизбежна и должна была предшествовать осаде или штурму крепости.
Располагая для атаки персидского лагеря следовать налегке и оставить в Канакири весь обоз и тяжести, князь Цицианов занялся устройством вагенбурга и приведением в оборонительное положение находившегося там замка.
Во время пребывания наших войск в лагере при Канакири к главнокомандующему явился монах, который объявил, что персияне оставили Эчмиадзинский монастырь и что в нем находится небольшой запас провианта. Князь Цицианов был крайне доволен этим известием, ибо предвидел недостаток в продовольствии и в особенности в фураже. Запасов последнего вовсе не было и, по неимению в окрестностях Эривани травы, фуражиры ездили по садам и собирали листья. По получении известия об удалении персиян из Эчмиадзина, главнокомандующий отрядил тотчас же две роты и приказал занять монастырь, что и было исполнено без всякого препятствия.
29 июня главнокомандующий отдал приказ, по которому слабые и весь обоз, за исключением патронных и зарядных ящиков, а также запасных лафетов, оставлены в вагенбурге, под прикрытием батальона Саратовского мушкетерского полка. Отряду приказано иметь сухарей на три дня при себе и столько же на вьюках. С наступлением темноты усилить егерские пикеты, за рекою Зангою расположенные, и в полночь начать переправлять артиллерию, патронные ящики, а затем войска, которым и строиться на левом берегу реки.
Около двух часов ночи 30 июня князь Цицианов переехал вброд через реку Зангу, а за ним стали переправляться и все остальные войска. Построившись в четыре каре, из коих егерский составлял авангард[403], отряд ринулся атаковать персидский лагерь, расположенный за Эриванскою крепостью и в семи верстах от нее.
Рассветало. Восходящее солнце обещало знойный и удушливый день. Войска шли бодро и весело в боевом порядке и с музыкою, любуясь прекрасным видом окрестностей. Перед ними виднелись горы, через которые лежал их путь; с левой стороны – город, которого стены и башни усыпаны были множеством народа, собравшегося посмотреть на стройные полки русских войск, а в правой стороне красовался величественный Арарат, остроконечная глава которого, «как сединой покрытая вечным снегом», освещалась восходящим солнцем.
Небольшие партии персиян, высланные из Эривани, хотя и завязали перестрелку с нашими казаками и егерями, но были отбиты фланкерами[404].
Пройдя верст пять от бывшего лагеря, войска вступили в широкое ущелье, окруженное со всех сторон высокими горами и усыпанное множеством бугров и лощин, весьма удобных для закрытия. Персиян нигде не было видно, но из предосторожности князь Цицианов приказал егерскому каре, бывшему под начальством полковника Цеханского, отдать свои орудия и фронтовой обоз в следующее за ним каре и, поднявшись на высоты, следовать параллельно всему отряду, двигавшемуся по ущелью. Разделившись побатальонно, егеря быстро исполнили приказание главнокомандующего: один батальон, под начальством полковника Майкова, пошел направо; другой, под командою майора Карпенко и при личном присутствии полковника Цеханского, двинулся налево.